— Милая, отдай мне часть твоей духовной силы! Мне она сейчас нужна хоть на полчаса.
Ангтун с готовностью обняла Тора и поцеловала его. Священник хотел было возмутиться таким поведением в храме, но почувствовал, что она просто передаёт часть накопленной ею за время покаяния светлой энергии своему возлюбленному господину. Тор выпрямился и громовым голосом сказал:
— Разбивайте лагерь на освящённой земле около храма! В храме останутся лишь я, Эсса, Ангтун и священник! Принесите сюда постели, мы будем спать под защитой святых стен, если только этой ночью нам удастся спать! Еды и воды нам не надо, мы будем поститься до утра, принесите только немного постной пищи святому отцу, а святая вода здесь есть. Это повеления Пресветлого отца-Патриарха, насколько я, ничтожный и запутавшийся монах, смог понять их. Утром капитан Тустарлон и я поскачем в монастырь, если будет на то благословение Победителей и воля Судьбы. Остальные под руководством Линногана и Эссы продолжат путь в Колинстринну.
Священник хотел было автоматически благословить Тора, но вовремя остановился: ведь этим самым он благословил бы ведьму и тоже попал в её сети. Отряд Тора стал располагаться около храма, а в дверях храма выставили защиту от праздных любопытствующих, которые могли быть даже вольными либо невольными слугами Дьявола. В число гонимых попали и солдаты из лагеря. Прослышав, что Имир — ведьма, они поспешили с вестью к своим. Капитан Тустарлон раздувался от счастья и гордости. Он слышал о войне с исчадиями ада, но впервые увидел всё это своими глазами и сам принимал в ней не маленькое участие. А Линноган корил себя, что не убил ведьму на месте, пожалев поднимать оружие на ту, которую всё ещё считал заблудшей жертвой.
* * *
Имир была не очень раздосадована тем, что Ангтун ускользнула. Силы вливались в неё, будили дикую чувственность и жажду всех жизненных наслаждений.
— Пойдём-ка со мной! — сказала она четырём задержавшимся с ней солдатам. — Ух, сколько у меня сил! Мы в воде как следует покувыркаемся, а то помыться мне всё равно надо. Заодно и помоюсь без пояса.
Через полтора часа она, стоя на берегу, выжала и расчесала волосы, надела пояс и презрительно сказала четырём лежавшим на земле мужчинам:
— Эх вы! ! Вам не мечами размахивать, а свиньям хвосты крутить! Вчетвером одну удовлетворить не смогли! Евнухи сраные!
— Откуда в тебе столько силы? — прохрипел один из солдат.
Имир полностью потеряла контроль от радости и силы.
— Ха-ха-ха! Я столько молилась Победителям, и никогда хорошего от них не получала. А Князь оценил мою службу и произвёл меня в ведьмы. Да ещё как хитро! Попользовался этим дураком-праведником! Ну, я в лагерь понеслась, а то мне ещё хочется.
Имир побежала в лагерь, а за ней, с трудом поднявшись и одевшись, поплелись четверо измотанных солдат.
Прибежав в лагерь, Имир закричала:
— Эй, Одноглазый!
— Чего тебе, шлюха? — высунулся из шатра сотник.
— Новые штучки узнала. Очень сильные! Хочешь попробовать?
— Ещё чего? Ну ладно, покажи.
Через полтора часа из шатра, откуда всё время доносились истошные женские вопли и мужское рычание, выползли два измочаленных тела. Одноглазый сказал:
— Да, сильно! Теперь тебе раза в два больше платить надо, слышали, солдаты? А я тебе золотой дам.
— Уххх. Ты чуть меня не осилил. Я потом с тобой бесплатно буду, — высказалась шлюха. — А теперь я хочу пожрать, выпить и потанцевать. Вот чёрт, даже спать не хочется!
Тем временем в лагерь вернулись бывшие на реке и у храма. Поползли разговоры: "Ведьма! Сама признавалась, что ведьма! Наших ребят вымотала чуть не до смерти, и из своего бывшего хозяина соки тянет! В храме от нее пытаются отмолиться, да плохо получается. Если её оставить, она всех нас сожрёт!"
Одноглазый, услышав это, сказал: "Да... Дела! Ведьмы бы я сам не побоялся, а вас, мужики, она одолеет. Готовьте костёр. Только надо сначала выпытать у неё, где она денежки припрятывает. Должно уже много накопиться".
Когда пьяная и сытая ведьма выползла из шатра, её схватили, потащили к костру, стали пытать, а потом сожгли. Всё было кончено к рассвету.
* * *
А тем временем в храме продолжалась духовная борьба. Четверо людей пытались отмолиться от запустившей свои лапы в душу и жизнь Тора ведьмы. В некоторый момент стало полегче, Тор прохрипел: "Ведьма жрёт и пьёт! От меня чуть отвлеклась". И вдруг лицо Тора скривилось гримасой боли. "Её пытают! На самом деле даже полегче, надо только выдержать". Эсса воскликнула:
— Возьми у меня силы тоже! Поцелуй меня!
— Ты их заберёшь, а не дашь.
— Неужели ничего не дам?
— Дашь свои обиды, страсти, грехи и тревоги. Я их и замаливал после поцелуев.
Эсса хотела было возмутиться, но вовремя схватила себя за язык и душу. Для неё это было просто шоком. Она, оказывается, берёт! А эта тварь... — ох, нельзя так, эта наложница — даёт силы! Надо молиться сильнее, вот к чему привело, что она не каялась по-настоящему так долго!
— Ты можешь немного поцелить меня, — сказал Тор. — Ведьме уже не до того, чтобы из меня так тянуть. Но я измучен её муками.
Эсса с радостью зашептала целительные формулы и стала лечить Тора. В душе у нее сложилась новая молитва:
Как мне спасти тебя, милый мой?
Вырвать из чёрной пропасти Зла?
Верю, молитвой своей я б смогла,
Дать сатанинским силам отбой!
Крылья молитвы я распрямлю,
В небо душою своей устремлюсь.
Да! Потерять я Тора боюсь,
Ведь больше жизни его я люблю!
Я не отдам Тебя никому!
Пусть кружит ведьмино вороньё...
Всё осознаю, прощу и пойму.
Я за Тебя отдам сердце своё!
(Несущая Мир)
А Тор вдруг начал внутри себя молиться уже не о защите от ведьмы, а о спасении её души. И вдруг почувствовал, что это лучше действует. Так он и молился за ведьму, пока та не умерла.
— Ох, слава Судьбе! Ох нет, так нельзя! Дай, Всевышний, ей самую лучшую участь для её грешной души, которую она заслужила.
— Как ты себя чувствуешь, брат мой?
— Я измотан, отец. Ох, отец, я забыл спросить, как тебя зовут?
— Я священник Трор.
— Спасибо, отец Трор.
— Ложись спать, брат мой. Теперь уже такой защиты не требуется, женщины могут уйти в шатёр поспать, а я буду читать над тобой молитвы до полудня. А то уже рассветает.
Так и сделали. Лагерь Тора шумел, все считали, что это он победил в духовном поединке и привёл ведьму на костёр. Его люди пили вместе с солдатами из лагеря, которые тоже чувствовали себя победителями и приписывали заслугу себе. . Когда солдат Ар, прозванный Скунсом, как следует напился, он имел глупость схватить за шиворот наёмника Чуна, прозванного Дубина.
— Дубинка! Нанимайся к нам, брось ты своего труса кузнеца! Торчал в церкви, как монах. Мужик схватил бы молот свой, помчался к нам в лагерь и на месте этой сволочи голову раскрошил. А ещё лучше руки-ноги переломал и стал бы её пытать как следует! Мы-то её не побоялись!
Чун соображал медленно, но верно.
— Ведьму молитвами надо побеждать, и не таких ублюдков, как ты, а настоящих мужиков, как нашего Тора, и настоящих попов, как этого Трора! А пятьдесят дуболомов еле-еле могут одну змеюку вместе сжечь, и потом ещё хвастают! Слабаки! Дерьмо вонючее! Не зря тебя Вонючкой прозвали! — и как следует врезал Ару.
Началась драчка, постепенно перешедшая в общее махалово. Одноглазый, Тустарлон и Линноган, выпивавшие поодаль, прибежали на шум и начали растаскивать безжалостными тумаками кучу дерущихся. Ругатай нашёл прекрасный 'аргумент':
— Задницы ослиные! Половину самогона опрокинули! Закуску топчете! Чего выпивать-то будете и чем закусывать?
Драка стала стихать. Естественно, всё закончилось кучей синяков, подбитых глаз и несколькими выбитыми зубами, а затем продолжением совместной выпивки и пьяными заверениями в уважении и дружбе. Дрались-то не по злобе.
Пришлось подождать около храма ещё пару дней. Тор за это время как следует познакомился и подружился с отцом Трором. Имена их были созвучны, и как люди они друг другу понравились. Тор предложил священнику ехать с ним в Колинстринну и стать главным священником баронства. Отец Трор отказался, он сказал, что слишком стар, а теперь чувствует, что сделал главное дело в своей жизни и осталось подготовиться к честной смерти. Тор расспросил, что ощущал отец Трор, и была ли ведьмой Имир до благословения?
Священник сказал, что Имир уже твёрдо встала на путь порока и могла скатиться к ведовству. Когда она встретилась со столь сильным духовно и знакомым ей человеком, почти любое действие Тора привело бы именно к тому, что она, захватив кусок его силы, сверглась бы в эту пропасть. Может быть, она бы выздоровела духовно, если бы вернулась в дом Тора, но, скорее всего, злоба и зависть привели бы её к тому же, но чуть медленнее. Став ведьмой, она могла бы нанести дому ужасный вред изнутри. Если бы Тор её проклял, она сверглась бы в ту же пропасть, но, поскольку она ещё не была ведьмой, Тору пришлось бы серьёзно замаливать свой грех гнева. А благословение было худшим из решений.
— Я не мог бы ничего сделать, не навредив? — удивился Тор.
— Почти ничего. Проехать мимо, не обратив внимания на неё — тоже ввергло бы её в пучину отчаяния и злобы, где бы её подстерёг Князь, — ответил священник. — Может быть, самое лучшее было бы подать ей щедрую милостыню и ехать дальше, не говоря ни слова и запретив всем домашним говорить с нею.
— Как-то несправедливо получается. Этой негодной шлюхе, у которой, как я слышал, и денежек уже немало было скоплено, подать щедрую милостыню... Как будто откупиться от неё.
— Ты же спросил, брат мой, не что справедливее и лучше всего было сделать, а как её уберечь от немедленного падения. А справедливее и лучше всего было бы, если бы не рабыня, а ты своим громовым голосом отчитал бы её за негодную жизнь, велел бы тут же на месте покаяться и идти немедленно в монастырь. Может быть, она после этого стала бы на путь возрождения. Возможно, опять-таки свалилась бы в яму, отвергнув твои увещания. Но тогда ты мог бы проклясть её обоснованно и со страшными для неё последствиями.
— И ещё, отец Трор. Когда её пытали и казнили, я молился за её душу. И стало легче удерживать защиту от вампиризма.
— Ты полководец, брат Тор. Ты учил это в военном искусстве.
— Я простой воин, отец. Я не изучал полководческое искусство.
— Теперь придётся. Твоё положение обязывает. Почти все военные трактаты начинаются: худший метод действий — прямой. Идти в лобовую атаку на врага — красиво, благородно, но чаще всего гибельно. Нужно обойти его с той стороны, где он не защищён. Ведьма просто не могла представить себе, что ты начнёшь молиться за неё. Ты очистил свою душу и помог её погибшей душе, насколько это было возможно, а также защитился от неё, когда она пыталась оттянуть свою смерть за счёт твоих сил и тебя за собой увлечь в царство душ.
— Спасибо тебе, отец Трор! Я не представлял, что и в вере нужно часто вести себя, как в бою. Даже в рукопашном бою стоять, принимать прямые удары врага на щит и самому гвоздить по его щиту — самое глупое. А уж бой-то я изучил.
— Теперь тебе частенько придется воевать за веру и оружием, и духом, брат мой. На тебе лежит очень большая ноша, и я буду до самой смерти своей молиться за тебя, чтобы помочь её нести.
— Спаси тебя Бог, отец Трор!
— Спаси тебя Всевышний, брат Тор!
А Эсса тоже многое передумала и перечувствовала. В то ужасное утро она, в полубеспамястве зайдя в шатёр вместе с Ангтун, вдруг обнаружила, что они лежат друг у друга в объятьях и плачут. Она сразу же оттолкнула рабыню (но не так грубо, как сделала бы до этого дня) и велела ей принести воды для умывания. Потом, как и полагалось, она улеглась на постель, а Ангтун на рогожку у неё в ногах. Ангтун сразу же уснула, а Эсса всё думала. "Вот почему Тор почти перестал меня целовать! Каждый раз я выплёскиваю ему всё грязное, что есть у меня в душе, сама оказываюсь чистенькой, а он моется молитвой и этой самой... А, тогда понятно, что она есть! Во дворце принца я пользовалась канализацией. Это чистое и на вид красивое место, которое принимает в себя нечистоты и выносит туда, где их забирают золотари на удобрение полей. Вот Ангтун и будет канализацией нашей семьи. Я, конечно же, теперь буду как следует молиться и каяться, чтобы душа у меня была почище. Тело-то, значит, я мыла несколько раз в день, а про душу забывала по целым месяцам. А появляющиеся нечистоты буду сразу же через Тора спускать в канализацию. Так быстрее и легче достигну душевной чистоты. Оказывается, как опасно стало мужу иметь дело с нечистыми людьми. Но это и лучше: он теперь не может мне изменять с дамами".
И на этой мысли Эсса спокойно и умиротворённо уснула, грея ноги о "канализацию".
Когда Эсса пришла каяться перед отцом Трором, он сказал ей нечто похожее, весьма строго и почти грозно:
— Тело своё ты каждый день моешь и умащаешь, разрисовываешь красками и одеваешь в чистые одежды. А душу ты прикрывала отрепьями неверия, умащала нечистотами зависти и коварства, разрисовывала цветами скрытого зла, и обряжала во внешне белые, но давным-давно нестиранные зловонные одежды лицемерия и фарисейства. Молись, дочь моя, и кайся. И душа твоя очистится. Ведь очистила же душу твоя рабыня, грешная и кающаяся Ангтун, очистил же душу твой муж, невинно обвинённый Тор. А у них тоже много грехов на душе было. И ты будь достойна их. — И священник сказал длинную и красивую проповедь о пользе искренней молитвы и душевного покаяния, а также о вреде молитвы как затверженного обряда и внешнего, показного покаяния.
Эсса похвалила себя, что сдержалась, когда ей стали тыкать в глаза рабыней, да ещё при этом постельной принадлежностью её мужа. Потом она стала гордиться, что ей попался такой хороший и смелый священник, который не побоялся ей, знатной даме, в пример поставить её рабыню. Она решила, что оправдает доверие: не будет рабыню изводить, а использует для улучшения своего духовного состояния и состояния своего мужа. Лучше пусть он будет с ней, чем с этими светскими развратницами. Зато как хорошо прочищает душу такое мощное пастырское наставление! И Эсса заплакала от стыда и умиления (и пастырем, и собой), упала на колени и стала искренне молиться. Уж что-что, а к молитвам она теперь никогда не будет относиться как к формальному ритуалу, строго сказала себе она.
После молитвы, подойдя под благословение священника, она вдруг спросила:
— Отец мой, почему эта рабыня получает благословение и очищает Тора путем любви так, что ему легко и приятно, а я этого не могу? Я ведь всей душой люблю его и верна ему. А вдобавок, я ведь ему законная жена и наша любовь благословлена церковью.
И действительно, когда Эсса думала о других мужчинах, она просто не представляла себе перехода за грань лёгкого флирта к любовной страсти и даже к ласкам, её поощряющим. В принципе она могла представить себя в объятиях другого мужчины, но это был Клингор, в которого она до сих пор была немного влюблена в уголке своей души.
