После побоища старки собрали лошадей и направились грабить стойбища тораканов. Захватывать землю на другом берегу реки они не собирались: лезть в степи означало обречь себя на бесконечную войну. А эти упрямцы уже обессилены, их надо заставить на коленях просить мира.
В стойбищах сопротивлявшихся мужчин убивали, бежавших не особенно преследовали, женщин и детей забирали в рабство, слуг и рабов уводили с собой, не понижая статуса слуг. Скот угоняли. Кое-где в степи в балках и около ручьёв были небольшие деревеньки. Тораканы со своими крестьянами обходились весьма пренебрежительно и обдирали их беспощадно. Поэтому половина крестьян присоединилась к старкам, которые их не трогали и платили за взятое.
В Арканг потянулись обозы с рабами и скотом. Купцы со всего Юга собрались, чтобы покупать дешёвые товары. Крестьян расселяли как смердов на свободные наделы и оговаривали сразу их повинности. К каждым четырём-пяти дворам смердов подселяли крестьянина-старка или варвара-воина, если смерды доставались дворянам.
* * *
Кутрингштанд, отец Чанильтосинда, отказался от сына, опозорившего его род своим бесчестьем (в данном случае не бесчестным поведением, а тем, что он получил позорное наказание), в тот же час, когда получил весть о случившемся и о бегстве сына. Это было самое разумное: ведь царю либо новому царевичу могло в противном случае показаться целесообразным уничтожить всю семью изгнанника. Сановник призвал к себе своего любимого сына, Чанильштолота, полного младшего брата Чанильтосинда (от той же жены).
Чанильштолота весть о позоре брата застала на рыбалке (он очень любил море и сам ходил под парусом на своем катамаране). Он немедленно направил катамаран к берегу и переоделся в траурные одеяния (юбка из мешковины, лапти на ногах, безрукавка из холста, чёрный платок на голове, закрывающий лицо, кроме глаз). Тут последовал вызов от отца.
Отец поглядел на сына и сказал:
— Позора на нашей семье нет. Чанильтосинд больше не мой сын и не твой брат. А ты должен окончательно смыть бесчестье нашей семьи. Немедленно переоденься в обычное платье, собирайся, иди на своём катамаране к новому наследнику престола, поклонись ему, добейся, чтобы он принял тебя в число друзей. Лучше сделать это не при царе, царь может разгадать твои намерения и казнить тебя. А затем в удобный момент смоешь позор нашей семьи своим геройским деянием: убийством этого злобного существа. Но не спеши. Научись у него всему, чему сможешь, войди к нему в полное доверие, подготовь себе бегство и затем рази наверняка, оставив записку с объяснением, за что мнимого царевича убили. А не удастся уйти, умри доблестно, проклиная жестокого и подлого выродка северян и славя наш род.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил Чанильштолот, упал в ноги отца, поблагодарил его за оказанную честь и высокое поручение.
На следующее утро Чанильштолот на своем катамаране в сопровождении яхты, на которой шли слуги и везли его вещи, отправился на юго-запад выполнять поручение отца. О принце уже ходили легенды, и агашец представлял себе его как настоящего демона во плоти, как Обесчещенного, вновь воплотившегося в человеческом облике.
Через десять дней к Кутрингштанду прибыл горец из Логима с посланием от сына. Сын извещал, что он в безопасности, под покровительством логимского князя, и просил денег. Чанильтошлот на глазах у гонца сжёг послание и сказал:
— Этот человек больше не сын мне. Тебя угостим, дадим тебе женщину на ночь и деньги в награду за честно выполненное поручение. А своему князю передай: "Изгнанник лишился своего рода и своей семьи. Он целиком в вашем распоряжении. Никого из родственников у него теперь нет, и мстить за него никто не будет". А бывшему сыну моему передай: "Ты больше не сын мне и не член нашего рода. Никакой помощи тебе от нас не будет. Я направил того, кто был раньше твоим братом, чтобы он службой и делами своими искупил твой позор у царевича".
* * *
Посоветовавшись с лазанцами, прекрасно знавшими здешние места, Урс решил, что, снявши голову, по волосам не плачут, и что хуже всего останавливаться на полдороге. Основная дорога вела через перевал в Долину Кувшинов: самые богатые и населённые места Ссарацастра, его сердце. На перевале стояла старая запущенная крепость. Урс запланировал, что эта крепость станет западной границей Лиговайи и его владений, и будет кинжалом, направленным в сердце врага. Вот на этом месте он и собирался принять удар полчищ Ссарацастра.
Окончательно повлияло на его выбор известие о разгроме тораканов. Гонец, который по дороге загнал двух коней, заодно привёз приказ царя не увлекаться наступлением и при приближении войска царя царей отойти в крепость. Урс прочитал приказ и громогласно объявил всем, что ему предоставлена полная свобода действий, истолковав его так, что ведь в приказе не указано, в какую крепость отойти.
Путь к перевалу лежал через земли народа арцхан, царство Ицк. Цацикот разослал мелкие отряды тревожить войско Урса, а сам решил отступить в Долину Кувшинов к главному войску. Вместе с войском царька собралась уходить куча народу. Все боялись неведомых жестоких "сраков" и прекрасно ведомых лазанцев, которые и в обычные времена по каждому поводу затевали стычки и набеги, а уж теперь дадут волю своей ненависти. Ходили разговоры, что лучших женщин заберут себе старки, а всех оставшихся, кроме старух и уродин, лазанцы и эти невесть откуда взявшиеся ихлане. Тех, кому оставят жизнь, начисто ограбят и превратят в бесправных месепе.
Цацикот понимал, что благороднее было бы ползти с войском сзади этого медленно продвигающегося сборища беженцев, но это было бы самоубийственно для армии и не защитило бы людей, а, наоборот, подставило бы их под удар. Поэтому плетьми и ударами оружием плашмя его воины проложили себе дорогу сквозь толпу и ушли в долину первыми. А на входе в долину образовалась дикая пробка ещё по одной причине. По традиции гарнизон крепости собирал пошлину по паре медяков с человека и досматривал людей и товары, чтобы не занесли болезнь или чего запрещённого (например, дури от Древних). На этой "таможне" местные мытари и пропускали в час по чайной ложке, стремясь ещё и содрать с тех, кому милостиво разрешали пройти без очереди или пронести запрещённое. Хватательный инстинкт у них был столь силён, что они прозевали подход старков.
Узнав, что Цацикот уходит, Урс не стал отвлекаться на занятие деревень Ицка, а прямиком двинулся к перевалу. Оценив обстановку перед крепостью, он велел своим построиться клином и прорубать себе путь через толпу, крича, чтобы мирные жители расступились и безжалостно убивая тех, кто будет мешать двигаться. Самых красивых женщин он разрешил захватывать и взять в середину строя.
Толпа в панике расступилась в основном в стороны, и по кровавой дорожке Урс приблизился к крепости. Тут толпа смела заслон мытарей, но сама образовала непроходимую пробку. Расчистив оружием эту пробку, Урс выстроил свое войско так, что все беженцы, кроме тех, кому посчастливилось уже проскочить перевал, оказались отрезаны, копьями оттеснил толпу несколько назад и потребовал от мытарей сдать крепость. Перетрусившие мытари боялись и страшных старков, и своих, которые их могут потом растерзать, если крепость будет сдана без боя. Тогда Урс велел своим воинам начать на глазах у защитников крепости насиловать женщин, и заявил гарнизону, что они сдают крепость не просто так, а за выкуп: жизнь и честь всех беженцев. Если крепость будет немедленно сдана, старки пропустят без всякого насилия и без грабежа всех, кто желает уйти. Если нет — поступят по праву победителей, обращая в рабство, убивая, грабя и насилуя.
Такие "весомые аргументы" убедили мытарей и заодно показали им, что торговаться не стоит. Они стали выходить. Но их поджидало ещё одно разочарование. Когда они покинули крепость, внешний строй из джигитов их перехватил, ограбил догола, избил, говоря, что это им наказание за то, что они из-за жадности подставили под удар своих людей, и проводил пинками.
А беженцы действительно после этого полились широким потоком, и никто их не трогал, пока они вели себя спокойно. Некоторых, кто стал рваться по головам и тем самым грозил вновь образовать пробку, сразу утихомирили оружием, и тех из них, кого не убили, обратили в рабство и отправили на работы в крепость.
Женщинам, использованным в качестве наглядного пособия, разрешили тоже идти, но большинство из них предпочло остаться, боясь, что их как обесчещенных убьют мужья либо родители, а тех, кого не убьют, опустят до шлюх и продадут в рабство свои же. Их разобрали в наложницы. Сначала выбирали себе женщин старки, затем ихлане, а затем джигиты. У джигитов это не вызвало нареканий: правильный правитель, по понятиям действует. Но их удивило, что Урс и старки чётко следили: если женщина возражает, брать её себе нельзя. Ихлане объяснили джигитам, что старки вообще по-другому относятся к женщинам, и надо привыкать. А из тех женщин, кто сначала хотел уйти, почти все, посмотрев издали на процедуру распределения наложниц, вернулись назад, решив, что здесь им будет лучше.
Целые сутки шли сплошным потоком беженцы. За это время Урс заставил своих привести укрепления в порядок, насколько это было возможно.
На следующий день подошёл царёк Кратавело. Увидев войско Урса, он отказался от намерения штурмовать крепость, а когда Урс демонстративно приказал своим оттянуться с дороги, понял, что ему дают проход, и тоже ушел в Долину Кувшинов. Полководец посчитал, что спереди кратавельцы будут не столь опасны, как сзади.
Назавтра утром внизу в Долине Кувшинов показалась лента ссарацастрского войска, а к крепости подскакал небольшой отряд.
— Царь царей Ссарацастра Куструк из Кампатира хочет наедине переговорить со славным воителем Урсом Одноруким.
— Я согласен и клянусь честью, что тебе и твоим людям, царь, никакого вреда не будет нанесено и вам позволят, если мы не договоримся, уйти к своему войску. Но при условии, что твоё войско тоже пока остановится на время переговоров.
— Идёт, Однорукий, — произнес царь царей.
Царя с двумя охранниками впустили в крепость, а его людям поставили шатёр под стенами крепости и вынесли им угощение. Переводчиком служил Аориэу.
Царь начал с того, что отдал дань угощению и лазанскому вину. Виночерпием была горянка из рода азнаура, обращенная в рабство несколько дней назад. Старки бы предпочли наготу, поскольку считали её намного менее постыдной, чем всяческие ухищрения показать и вместе с тем скрыть, но по советам лазанцев и Аориэу, девушку одели в полупрозрачное платье. Царь вежливо похвалил девицу, и Урс немедленно подарил её царю. Наконец, Куструк перешел к делу.
— Люди рассказывают, что ты можешь быть и безжалостен, и гуманен. Я вижу, что ты, хоть и вырос не в наших традициях, умеешь поступать так, что наши люди тебя понимают и уважают. А в том, какой ты полководец и какие у тебя воины, мы уже убедились на собственной шкуре.
— У нас, старков, принято считать: если тебя начинают сильно хвалить, то собираются обмануть, — прямо резанул Урс.
Царь царей поморщился от такой невежливости.
— Ты говоришь так резко со мною, как будто ты — царь царей или царь своего великого царства.
— Я владетель своих владений, которые я честно взял мечом, и свободных людей, которые пришли вместе со мной. Мы привыкли всё друг другу говорить прямо. И если ты, царь царей, и твои люди хотят с нами сотрудничать и дружить, вам нужно принимать нас такими, какие мы есть. У вас на земле мы не будем наводить свои порядки, но и не станем кланяться всем по чужим обычаям. А насчёт отношения к лести... мы взяли пример с Победителей.
Куструк почувствовал недосказанное: "А вы берёте пример с Кришны".
— Ну ладно. Общаясь с агашцами и скаратцами, мы привыкли, что горожане с низин любят, чтобы с ними говорили мягко и льстиво. У себя в царстве я говорю прямо, а вот в Совете Царей уже приходится расцвечивать речь. Но ты ведёшь себя как равный с равным.
— Сейчас мы воюем. После того, как война решит, станет ясно, кто выше, а кто как пыль под ногами. А пока что разумнее всего говорить на равных.
— По тому, как ты это сказал, понимаю, что ты уверен: пылью станем мы. Но не заносчивость ли это? Ты посмотри вниз, сколько войск я привёл с собою.
— Торакане тоже привели с собой целую орду. И никто не ушёл назад. Так что молись, чтобы твоё войско ушло назад без больших потерь.
— Ты правду говоришь, Однорукий?
— Разве я похож на людей, которые, как стыдливо говорят политики и мошенники, "лукавят"?
— Ты похож на человека, который может применить в битве любую хитрость.
— Ты неправ, царь царей. Только такую, которая не противоречит чести.
Куструк расхохотался.
— Ещё раз вижу, что я принимаю правильное решение. Ты понравишься нашим народам. И ты мог бы пасти их стальным жезлом и сделать из Ссарацастра могучую силу.
— Зачем ты мне это говоришь? Я могу тебе, государь, ответить прямо: то, что лежит ниже гор, мы заберём в наказание за вашу попытку склонить меня к предательству и за то, что вы по глупости и самонадеянности своей влезли в войну. Но ваше государство нам просто не нужно. Разбирайтесь со своими делами сами.
— Прекрасно! Значит, Лиговайе Ссарацастр не нужен. Ты сказал мне очень важную вещь. И можешь ли ты столь же прямо сказать мне, правда ли, что у вас теперь союз с Агашом?
— Правда. Наш царь и царь Агаша теперь братья. А нашего бывшего наследника Кринсора, который в одиночку убил на поединке семь агашских царевичей, их царь теперь усыновил и сделал своим наследником, дав ему такое имечко, что у меня язык сломается, если я попытаюсь его произнести.
"Тлирангогашт", — вдруг произнес Аориэу, и оба переговорщика улыбнулись.
— Невероятные вещи ты рассказываешь. Но чувствуется, что не врёшь.
— Я вру только для пользы дела. А сейчас обманывать было бы вредно для нас всех.
Ошеломлённый такой прямотой, царь выпил свою чашу и протянул её рабыне, чтобы та наполнила вновь. Урс тоже выпил свою.
Аориэу стремительно перебирал в голове варианты, стремясь найти наиболее гармоничный. Он уже понял, что царь царей, в тоскливом ожидании неминуемого поражения и затем позора на Совете Царей, попытается передать власть над Ссарацастром Урсу. Какой великолепный шанс гармонизировать этот клубок взбесившихся змей! Его упускать нельзя!
А царь царей ещё раз убедился в том, что принятое решение правильное. Он не питал иллюзии по поводу того, что его воинство с ходу возьмёт крепость. Конечно, джигитов не удержать и они попытаются. Откатившись, неделю будут зализывать раны и пьянствовать с горя. Потом ещё неделю препираться, кому строить осадные орудия? Так что месяц этот Однорукий, вероятнее всего, удержится, а затем подойдёт войско Агаша и начнётся избиение... Нет, надо говорить прямо.
— У меня есть предложение к тебе, Однорукий. Я должен отдать приказ своему охраннику.
— Отдавай.
Охранник передал царю изящный венец. Царь, сняв походную шляпу, надел его себе на голову и выпрямился. Урс почувствовал, что и ему нужно встать.
