В общем, готтийцы начнут разбираться, уже не одним, а двумя катерами и так далее. А я, значится, буду, весь из себя неуловимый и неуязвимый, их воевать до смерти.
Воображение представило многометровую, перекрывающую Жёлтую, гору. Состоящую из готтских корыт, непременно украшенную тысячами выбеленных черепов, ну и лениво-усталый голос с вершины, несомненно мой: “Опять готтийцы? Как же вы меня достали!”
Впрочем, готтийцы столь печальной судьбы своей нации не пожелали. По истечению часа корыто сходни прибрало, ну и уплыло вдаль.
То есть, очевидно, теория “сбежавших с сокровищем” пидарасов принята. А мне надо заниматься своими делами и “не светиться”, рассуждал я, спускаясь с древесины. Ладно, шаман грозился быть, так что разберёмся.
Спустился, перебрал барахло, печально отметил его влажность, да и углубился в книги по археологии, пока они вообще у меня есть. Впрочем, после обеда всухомятку, парадоксальным образом стимулирующего ум, я нашёл замечательный способ книги “хоронить”.
А именно, секунду вглядывался в разворот, отдавал команду Архиву, переворачивал страницу, вглядывался в разворот следующий.
И имел я к вечеру полную библиотеку всей наличной литературы, рекомендаций, наставлений и прочего. Естественно, не в памяти себя, но архивная читка гораздо быстрее обычной, а знания, даже если всё к чёрту сгниёт, не пропадут.
Ну и заснул, гораздо спокойнее, чем вчера, отгородившись проволокой и антизмейскими верёвками.
Пробудил, на рассвете, меня всё тот же шаман, шевелящий колючую проволоку палочкой и тем самым производящий будительные звуки.
Что меня порадовало — начал просыпаться я раньше, то есть тело и разум, приходя в норму, на присутствие посторонних начало реагировать до побудки.
— Смешно вышло с врагами, — оповестил меня шаман. — Уплыли, совсем глупые, — захихикал он, ну и хихикал, размахивая руками и хлопая себя по ляхам, минуту, пока я поднимался-собирался. — Так чего ты хочешь, большой шаман? — перестав хихикать, требовательно уставился он на меня.
— Дом мне нужен, — ответил я. — А это не дом, телега, повозка, — пояснил я на жест в сторону мобиля, на что шаман понятливо кивнул. — В деревне вашей…
— Нет! — аж отпрыгнул, выпучив очи, шаман.
— Не понял, — констатировал я, жестом пригласил собеседника присесть и завёл беседу.
Заняла она, наверное, с полдня: что-то я не понимал, какие-то мои вопросы не понимал собеседник. В чём я точно убедился, так это в том, что аборигены не только патологически честны, к “не врагам”, но и не менее патологически правдивы. И, не могу сказать, что мне это не понравилось, да и сам я решил папуасам в ответ не врать и не кидать. Потому что честно.
А, по делу, выходила довольно любопытная картина. Племя собеседника числом насчитывает от полутора до двух сотен папуасов. Точнее я выяснять не стал, уж очень художественно страдал и морщился собеседник.
Далее, очевидно, некогда, когда деревенька была “на берегу большой воды” (ныне, как я понял, она в глубине джунглей, в километре или двух от реки), был некий неприятный прецедент, связанный с попами и детьми аборигенов. К последним, кстати, у папуасов был закономерный пиетет, но это вопрос два.
А вот с попами вышло нехорошо. Кстати, возможно, попы и не гады, со своей точки зрения — хотели “дитёнков из дикости” вырвать. Но местным на хотелки попов монопенисуально, у них своя жизнь.
Которые попы порушили, увезя половину детей (остальные убежали), изувечив (очевидно, полагая мёртвым) шамана. Перебив часть пытающихся остановить беспредельщиков взрослых.
И тут встаёт вопрос отношения аборигенов к детям. Итак, племена живут в большинства своём вдоль реки, редко насчитывают более полутысячи рыл, торгуют с городками и менять образ жизни не желают. Им и так комфортно.
При этом, инбридинг, невзирая на “перекрёстное опыление”, в виде “уходящего за женой”, а, по итогам “остающегося с женой” парня — норма.
Причём, в рамках генетики замороженного мира, вроде и ничего страшного. Мифология, например, знала и Эдипа и Электру, точнее их аналоги. Вот только мифы были “не такими”.
Эдип, прибив папашу и женившись на мамаше, был до хрена счастлив. И узнав о родстве парочка не рассталась. И даже, “при седых волосах”, обзавелись детёнком “прекрасным как рассвет”.
То есть, основная мысль, что желание потрахаться, приправленное “истенной любовью”, всё преодолеет. Вторичная, ну и немаловажная мысля, это : “хотите дитёнка в обозримом будущем, а не “чудом” при седых мудях — подбирайте партнёра не среди близких родичей”.
С аналогом Электры выходило “похуже”: после годов потрахушек ейный батя завёл “настоящую” жону, от которой был дитёнок, а Электре пришлось довольствоваться ролью служанки-наложницы и помирать бездетной. Но в целом — тоже не самый негативный миф.
То есть, в рамках имеющихся “улучшений”, инцест в Стегасе был делом не только семейным, но и не осуждаемым. Разве что, в большинстве своём, идиотами такие пары считали, поскольку потомство у них — редкость великая.
Так вот, в ограниченной популяции местных папуасов вообще, ну и в конкретном племени в частности, с зачатием были серьёзные проблемы. А со смертностью — проблем не было никаких. И поповий набег чуть племя нахер не угробил. Но справились, хотя численности “руки рук рука” допоповья племя не достигло до сих пор.
Но последствия, как понятно, были. Первое, племя сныкалось в джунглях, рыбача аккуратно и стараясь на глаза никому не попадаться. Контакт с внешним миром и даже торговлю имели, но “специально обученными душегубами без страха смерти”, то есть, как я понял, специальными воинами, обученными как убивать, так и готовыми умереть, если что.
Второе, на попов у местных появилась не просто аллергия, но табу, ярко выраженное. А я, по местной классификации… ну непонятный. Чистого попа они бы попытались убить или спрятаться. Местных городских “послушников-мастеровых” — просто обходили, не приближались и не разговаривали, понимая полезность, но испытывая неприязнь.
А я, в глазах шамана, “на полшишчки поповский”, но не более. То есть, общаться можно, на соседа тяну, но к деревне меня не подпустят.
“За детей страшно”, честно признал шаман.
Ну, в определённом смысле, понять местных можно. Хотя, может даже и к лучшему — деревня папуасья выходит примерно километров на пять подальше от развалин, чем моё текущее месторасположение.
То есть, какую-то хижину, вне окрестностей деревни, папуасы готовы “с радостью” мне сбацать, в качестве “ответного дара”.
Ну, пусть бацают, довольно заключил я, по обдумыванию и прикидкам.
И позвал шамана с собой, мол, место покажу, где жить желаю. Шаман кивнул и попёрся за мной с телохранителями своими. А я смотрел на них и завидовал: босые, но об местную гадкую траву не режутся. Вот совершенно непроизвольно, на рефлексе ставят ходилки так, чтоб не шуметь и на пакость не наткнуться. А я в тяжёлых ботинках прею, которые такими темпами сгниют нахрен, поскольку чёрта с два их высушишь.
В итоге, припёрлись мы к развалинам, я на папуасов внимательно смотрел — ну мало ли, свячёное место, или табу. Но нет, осмотрел развалины шаман равнодушным взглядом, да и уставился на меня как на идиота.
— Ты, большой шаман, когда на дерево лез, головой не стукался? — заботливо полюбопытствовал папуас. — Точно ТУТ, — обвёл он весьма заросшую кустами и колдобистую, из-за развалин, поляну рукой, — жить хочешь?
— Неподалеку, хотелось бы, — озвучил я. — И хорошо бы, чтобы вода для питья рядом была, — размечтался я.
Уверенность в моей “стукнутости” физиономию аборигена покинула, он нахмурился, пошушукался с телохранителями да и попёрся куда-то, поманив меня за собой.
И, кстати, судя по всему, вверх, отметил я, следуя за папуасами. А через десяток минут привёл меня шаман на совершенно роскошное место. Я не понял, был ли это здоровенный холм, или этакое основание плато — деревья, почти как власти, “всё скрывали”.
Но, привёл меня шаман к скале из плотного песчаника, метров в пятнадцать высотой, с которой падал небольшой водопадик. Падал в чашу с водой, метров, наверное, шести диаметром, ну и вытекал, скрываясь в джунглях и, очевидно, вливаясь в Жёлтую.
В чём была прелесть места, помимо пресной воды: песчаное ложе озерца и ручья. Отсутствие зелени в радиусе метров двадцати: мои спутники, да и я щурились от яркого вечернего солнца.
Ну и, как следствие, в этом месте, конечно, влажно от водоёма. Но не парящая и истекающая капелью звиздецома джунглей.
— Хорошее место, — довольно покивал шаман на мою довольную рожу. — Племя бы здесь жило, но нам большая вода нужна, бабы отсюда не дойдут. И… — сам себя заткнул он, в очередной раз подтвердив “табуриованность” спиногрызов в моём присутствии. — Хочешь — построим дом.
— Хочу, — не стал ломаться я. — Мне бы ещё вещи сюда перенести, — закинул я удочку.
— А-а-а… — с вполне понятным выражением протянул шаман.
— Нож? — уточнил я, на что собеседник помотал головой.
— Много нож. Не надо, — выдал он. — Вкусное-сладкое есть? — с надеждой уставился он на меня.
— Такого как было — нет, — прикинул я количество шоколада. — Но другое есть.
— Перенесём, — решительно кивнул шаман. — И дом построим. Но темно скоро, — тонко намекнул он на толстые обстоятельства.
— Тогда завтра, — заключил я.
Ну и расстались мы, а я попёрся в обратный путь. Кстати, чувство направления, как отметил я, было изумительным — я помнил, где развалины, ну и где мобиль, невзирая на нарезаемые кругаля в джунглях.
С утра я проснулся сам, ну и увидел выбравшихся из зарослей папуасов, в количестве человек двадцати, под предводительством шамана.
После пожелания исцелится, я начал сортировать и разбирать добро. Мобиль, как понятно, останется тут, но он из нержавейки, брезент пропитан каким-то вариантом резины. Шины не дутые, цельные, так что если что и сломается, так только набивка сидений, что и похрен, логично заключил я.
В общем, все кроме шамана, нагрузились, да и потопали к месту моего жилья. Передавая оружие я… ну несколько задумался, хотя попуасии приняли стволы с благоговением, ну и желание присвоить их не выказали. На мой вопрос по дороге, шаман с гордостью ответил, что у племени есть “аж две гром-палки”. Впрочем, несколько нахмурившись, признал, что одна “совсем плохая”.
А через полчаса начала пути, нам встретилась (а мне впервые) семейка пардусов: пантерообразных кошачьих, в четыре особи, с полутораметровым (без учёта хвоста) телом. Ну и три самки по метру, причём присматривались к нам с гастрономическим интересом, с нижних ветвей двух деревьев. Носильщики замерли, а я переполошился — они ж добро моё покидают! Нет, причину понять я могу, но это категорически не можно!
Ну и пока не совершилось диверсии, вызвал серию эфирных вспышек поярче, в направлении кошатин. Кошатинам вспышки явно не понравились, так что, с противным, рычащим мявом семейка кошачьих скрылась в джунглях.
— Сильный шаман, — одобрительно покивал папуасий.
Да и продолжили мы путь, ещё через полчаса оказавшись у водопадика. Расстелил я на песочке брезент, раскинул барахло, субсидировал шамана килограммом карамели. Причём, попробовав конфетину, папуас вернул две трети!
При этом, как понятно, вопрос “расхищения” даже не стоял.
И вот, собралась двадцатка, пока я занимался сортировкой, да и учесала. За домом моим, как сообщил оставшийся в одиночестве шаман, блаженно развалившийся на песочке и с интересом наблюдающий за мной.
А я, начав с чистки своего многочисленного арсенала, логично призадумался — а не слишком ли я благодушен и доверчив? А не таят ли папусии коварные, нож мне в спину, сообразно своему папуасьему коварству?
Ну и выходило, что точно нет. Возможности прибить меня у них было за последние сутки достаточно. Реально, не один и не два раза.
“Богатства” мои немеренные… Ну да, богатства, для местных вообще сокровища, вот только папуасы выходят честные, без кавычек. Есть у них собственная “оценочная шкала”, в рамках её и действуют.
То есть, если и есть какое-то “немыслимо хитрое коварство, с усыплением бдительности”, то оно столь хитрое, коварное и папуасье, что я от него не уберегусь, потому что не пойму нихрена.
На всякий случай полюбопытствал я у шамана, не примет ли в дар, безвозмездно, то есть даром, он лично либо племя карабин.
Дядька аж с песочка подпрыгнул, очи на меня выпучил, башкой завращал. Потеребил я его вопросами хитрыми, в разной конфигурации.
Ну и выходит никак. Любой “подарок” — с “отдарком”, просто “впечатанный” в папуасов культурный код. То есть, племени тот же карабин был бы очень нелишним. Но племя не готово отдать столько, во сколько он оценён. А бесплатно брать не будет вообще.
— А если я вашу гром-палку починю? — уже всерьёз задумался я.
— Как шаманы из большой деревни? — уточнил собеседник, на что я кивнул. — Хорошо будет. А что хочешь?
— Рыбы, фруктов, — прикинул я. — Много не надо, я один всё же.
— Долго приносить будем, — закатив глаза выдал шаман.
— Долго не надо, думаю сочтёмся. У меня дело будет, как дом поставите, — озвучил я.
— Говорить будем, — протянул дядька.
— Будем, — констатировал я.
Через некоторое время вернулась двадцатка, причём с десятком женщин, все тяжело груженные. И, очевидно, в качестве охраны, три копейщика с аж стальными наконечниками, ну и два мушкетёра. С натуральными, прости историческая достоверность, мушкетами. Дульнозарядными, похоже, с кремнёвым, мать его, замком.
В общем, вид этого антиквариата, полутысячелетнего тому назад срока “разлива”, ввёл меня в печаль. А шаман, подозвав одного из мушкетёров, благоговейно передал пятикилограмовую, гранёную дуру мне.
Папуасы вокруг скопились, с интересом взирая на меня, но шаман на них нарявкал, и народ разбежался по делам. За мной же остались следить только “воины” и шаман.
Ну а я скорбно разглядывал и вращал в лапах это “порождение старины глубокой”. Ну ладно, раздолбанный, как бы не многовековым, употреблением гранёный ствол — пуля, как выяснил я, постучав и извлекши заряд, лилась, так что пофиг, хотя звиздец, конечно.
