Осторожно, женское фэнтези - 1

Договорятся. Но о чем? И когда уже?

Эльфийский язык, конечно, красивый, певучий. Даже обычно царапающая слух хрипотца Грина окрашивается мягкими нотками, когда он произносит незнакомые длинные слова, а баритон Оливера как никогда глубок и чувственен, и хочется слушать его, закрыв глаза, откинувшись при этом на мягкую кровать или утонув в душистом стогу, и чтобы милорд ректор говорил чуть тише, а мои руки обвивали его шею... Но нельзя же вот так! Или подайте мне сюда стог, или будьте людьми — говорите по-человечески!

Мои мысленные воззвания остались без внимания.

Не скажу, что маги на меня не смотрели, наоборот, смотрели все чаще. То один, то другой. С сомнением, с тревогой. Похоже, дошли до уготованной мне роли "живца". Решать без меня мою же участь было уже наглостью, поэтому я улучила момент и обратилась к инспектору:

— Знаете, что я подумала, мистер Крейг? Библиотекарю наверняка уже известно обо мне. О том, что я все помню и мои записи не меняются. Думаю, он захочет меня устранить. Да?

Ректор и доктор враз прервали практические занятия по эльфийскому разговорному.

— Мисс Аштон, я вам обещаю... — начал Оливер, но смолк, перехватив мой сердитый взгляд: раньше надо было говорить. И на понятном языке.

— Библиотекарь попытается меня убить, а вы его поймаете, — закончила я оптимистично.

Мне казалось, когда я избавила их от необходимости лгать мне в глаза, ректор должен был вздохнуть с облегчением, инспектор — обрадоваться, что приманка сама вызвалась, а Грин... ну, не знаю... рукой махнуть... Но вместо всеобщего воодушевления в кабинете воцарилась напряженная тишина.

Первым отмер Оливер:

— Элизабет, я разделяю ваше беспокойство...

— При чем тут беспокойство? Вы не поняли, что я сказала?

— А вы сами поняли? — вступил Грин. И продолжил, обращаясь к другим участникам сцены: — Мисс Аштон не в себе после недавних потрясений, не стоит принимать ее слова всерьез.

— Это — экспертное мнение, доктор? — поинтересовалась я зло. — Вы-то сами как, в себе? После недавних потрясений?

Добавила бы, что резкий переход от любовных томлений к исполнению прямых обязанностей мог плохо сказаться на общем психическом состоянии, но сдержалась.

— Я в полном порядке, мисс Аштон, — не слишком достоверно копируя холодную невозмутимость ректора, проговорил Грин. — А вот вам... Как вы себя чувствуете?

Последний вопрос он задал уже с другими интонациями и посмотрел при этом странно.

— Я прекрасно себя чувствую, — ответила я. — Почему, собственно, должно быть иначе?

Спросила и сама поняла: потому что он рядом. Совсем близко. И пришел сюда сразу после того, как применял магию.

Дыхание перехватило, внутри заворочалась тошнота. Почувствовав, что меня сейчас вывернет, я вскочила из-за стола и кинулась в соседнюю комнатку. Согнулась в углу, но смогла сдержать рвотные позывы. И в серые пески, к счастью, не провалилась. Кое-как дошла до кушетки. Легла. Свернулась трясущимся комком.

— Элизабет, — Оливер вошел и присел рядом. Провел рукой по моему плечу, унимая дрожь. — Очень плохо?

— Не понимаю, — простонала я. — Не было ничего, а потом...

— С этим мы тоже разберемся, — пообещал ректор.

— Да не с чем тут разбираться, — сказал от двери Грин. — И так ясно. Проблемы у вас не с магией. Проблемы у вас, мышка моя, с головой.

— Объяснитесь, доктор, — сурово потребовал Оливер.

— Объяснюсь. Но не с вами, милорд. Понятие врачебной тайны вам, думаю, известно. Состояние мисс Аштон я буду обсуждать только с мисс Аштон. Если она выразит такое желание. Я не привык навязывать свои услуги.

Я хотела подняться, но Оливер удержал:

— Еще будет время. А сейчас...

— Есть дела важнее, не так ли? — желчно предположил доктор.

— Не так, — зло бросил ректор. Хладнокровие изменило ему, но это и не диво: Грин кого угодно доведет. — Я хотел сказать, что сейчас Элизабет нужен отдых. Но я — не целитель, и если считаете, что вопрос не терпит отлагательств, спорить не буду. — Он встал и направился к двери: — Мы с инспектором подождем в коридоре.

Они с Крейгом вышли.

Мы с Грином остались.

Я сидела на кушетке в комнате для отдыха, а доктор стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Долго глядел в сторону, словно специально, чтобы я могла оценить, что в профиль он куда интереснее, чем анфас.

— О чем задумались? — спросил, продолжая разглядывать что-то, несомненно, стократ интереснее полудохлой девицы.

— О том, что у его величества низкий лоб и нос картошкой, — ответила я честно. — Ваш клюв на монетах смотрелся бы лучше.

— Клюв? — наконец-то меня удостоили взгляда. Да какого! — На монетах?

— Ваш выразительный профиль, — исправилась я. — И не обязательно на монетах. Возможно, когда-нибудь учредят медицинскую премию и наградной знак имени вас, такой себе "Грин в петлице". Или медаль. На худой конец — барельеф на стене лечебницы лет через... много... Почему бы и нет?

— Действительно, — хмыкнул доктор. — Не пропадать же такому выразительному клюву?

— Простите, я несу чушь, — пробормотала я виновато.

— Так боитесь услышать мой диагноз?

— Ваш — нет. Даже любопытно было бы. Но вы ведь собираетесь озвучить мой.

— Если у вас не осталось идей, к чему еще приспособить мой клюв.

— Вы теперь нескоро забудете, да?

— У меня отличная память, Бет. Но вернемся к вам. Почему вы интересовались тиморисами? Думали, не подселился ли к вам этот паразит?

— Не думала, — я покачала головой. Подселенец в этом теле отнюдь не вызывающая навязчивые страхи эфирная сущность. — Это не связано...

Грин скептически поморщился.

— Или связано, — признала я. — Знакомый медиум работал с тиморисами, а я случайно оказалась поблизости.

— У вас был контакт? И что? Паразит, случаем, не моим голосом говорил?

— Нет. Моим.

Подозреваю, своими откровениями я могла бы сломать мозг Фрейду и Юнгу вместе взятым, но Грин оказался покрепче этих господ.

— Что ж, — пожал он плечами, — мою теорию это не опровергает. И какие вы сделали выводы из того разговора?

— Никаких. Тогда не было времени. Сейчас — сил и желания. Простите, доктор, но день был суматошный, в том числе и вашими стараниями, и разгадывать загадки я не в состоянии. Вы хотели что-то сказать, так говорите прямо.

— Первый шаг к исцелению — осознание сути недуга, — философски изрек Грин. — И лучше бы вам осознать ее самостоятельно. Но, если не желаете напрягать ум, так и быть, пойдем окольным путем. Я считаю, что с вами случилось что-то, вызвавшее эмоциональный дисбаланс, вследствие чего вы утратили связь с даром. Возможно, это произошло на полигоне, когда исчез ваш однокурсник, а, возможно, эти события никак не связаны. Главное, что мы имеем, — эмоциональный дисбаланс, потеря контроля над силой, разрушение естественной защиты и изменение полярности в некоторых аспектах восприятия. Вы не лишились магии, иначе вы реагировали бы на ее применение как обычный, не обладающий даром человек. То есть — никак. Вы не видели бы ее, не слышали бы и не чувствовали.

— Я не вижу и не слышу.

— Но чувствуете. Причем исключительно негатив. Притягиваете его к себе, вбираете, словно губка. Это я и подразумевал, говоря о смене полярности. Так не должно быть, понимаете? Понимаете, конечно. Но уже привыкли бояться. И это тоже странно. Сколько времени вы прожили без магии? Чуть больше месяца? Месяц против долгих лет, в течение которых вы день за днем осознавали свой дар? Почему вы забыли об этих годах?

Я могла бы ответить, но... не могла. Только соглашалась с ним мысленно.

— Бет, подумайте, что спровоцировало разрыв с даром. Почему вы сконцентрированы на негативе? Почему... хм... Рискну показаться человеком с завышенной самооценкой, но почему именно я стал для вас воплощением этого негатива? Я чем-то вас обидел?

— Вы назвали меня малолетней пьянчужкой, — припомнила я шепотом. — И на следующий день высказали... и потом...

— Простите, я в вас ошибался, — извинился он тихо.

— Не ошибались, — вздохнула я.

— Ошибался. Да и вообще я умею производить неблагоприятное впечатление. Но признайтесь, вы давно меня раскусили, и уже не видите нужды бояться. А ваш организм постепенно восстанавливает естественную защиту, и когда вы не пытаетесь осмысливать свои ощущения и поступки, а действуете интуитивно или отвлекаетесь на что-то... Как сегодня, к примеру. Вы развлекались. Догадались, что я приду за объяснениями. Вы умная девушка, просчитали мою реакцию и поджидали с готовым кофе и сэндвичем...

— Вы тоже развлеклись, придумывая для меня причины, по которым решили помочь Норвуду. Остановились на седьмом пункте. Не помните, что это должно было быть?

— Отчего же? — вздернул бровь целитель. — Прекрасно помню. Мисс Раскес. Она была у меня, пока вы спали рядом с ее приятелем. В смысле, вашим приятелем и ее... не знаю, как это сейчас называется. Рвалась в палату, а когда ее не пропустили, потребовала заведующего. Интересная девица. Такая...

— Наглая?

— Целеустремленная, — не согласился Грин. — Чем-то похожа на вас, но несколько лучше.

— В чем же? — полюбопытствовала я уязвленно.

— Она знает, чего хочет, — ответил доктор. — Мне импонируют такие люди. Я сказал ей, что с ее другом не произошло ничего ужасного, повреждения поверхностные, и утром они смогут поговорить. Не мог же я позволить ей завтра уличить меня во лжи?

— Значит, если бы не Шанна...

— Это седьмой ответ, Бет. Ранее я назвал еще шесть, и два из них вам вроде бы понравились. Об остальных можете забыть.

— Уже не получится. В конце концов, они все неверны. Вы просто хотели расспросить Норвуда о случившемся.

— Хотел, — кивнул доктор. — И необязательно было его лечить. Вы же слышали инспектора: достаточно было подцепить остаточный след поводка, и раны не помешали бы вашему другу ответить. Так что я вас не обманывал. Почти.

Я почувствовала себя неловко, и хоть он ни в чем меня не упрекал, даже подумала, не стоит ли извиниться. Но с этим у меня вечные сложности.

— Зачем вы вызвались на роль приманки? — сменил тему Грин.

— Не вижу других вариантов. А вы? Вы же говорили, что каждый должен заниматься своим делом. И тут решили влезть в эту историю, еще и так бесцеремонно. Из-за миссис Кингслей?

— В том числе.

— И что будете делать теперь?

— Я по-прежнему не сыщик. Но надеюсь, смогу чем-то помочь. Бездействие меня угнетает. Или провоцирует на странные вещи.

— Вроде сегодняшнего эксперимента? — усмехнулась я.

— Вроде него, да, — не обиделся Грин. — Каждый расслабляется по-своему. Вот вы как отдыхаете?

— Дерусь. Был неплохой бойцовский клуб, но... Остались только тренировки с мистером Вульфом, вы с ним знакомы.

— С Саймоном? Мы соседи. А увлечение у вас интересное. Выходит, испытание приворота нам обоим пошло на пользу. Я развлекся экспериментом, а вы смогли размяться. Кстати, как ваша рука?

— Рука?

— Местами я очень твердый, — улыбнулся целитель. — Предполагаю ушиб.

Он присел на корточки рядом с кушеткой и взял меня за руку. Костяшки и правда чуть-чуть припухли, и при нажатии чувствовалась боль.

— Да, — с шутливой мечтательностью протянул Грин, — отличный был хук. Но вам ведь не нужны болезненные воспоминания? Поэтому... — Он накрыл мою кисть ладонью. По ощущениям это напоминало сухой прохладный компресс. — ... вот так будет лучше. Только пообещайте мне одну вещь.

— Какую?

— Не теряйте сознания, когда поймете, что сейчас произошло.

Пообещать я ничего не успела. Но и сознания не потеряла. Запуталась в удушливой вате, заложившей уши, и повисшей перед глазами белесой паутине, и голос Грина, пусть тот и отошел сразу же, едва пробивался ко мне.

— Вы сами все понимаете, Бет. И поняли не сегодня. Но если оставались сомнения, надеюсь, избавил вас от них. Теперь, чтобы решить проблему вы...

— Должна забыть о ней? — прошептала я с трудом.

— Не забыть. Вспомнить. Вспомнить, что магия вам не враг. Снова стать собой.

Логично. И просто, как и все гениальное. А Грин у нас гений. Вот только я и была собой. В новом мире, в новом теле, я оставалась собой. И магия никогда не была частью меня.

Когда вернулись ректор с инспектором, я сказала, что устала и хочу к себе, в общежитие. Меня ждал еще разговор с подругами. Нужно было без паники рассказать о случившемся с Норвудом, наврать о несчастном случае, уверить, что Рысь в полном порядке, а в лечебнице его оставили, чтобы перестраховаться. Потом — ванна с успокоительными травами, чай с успокоительными травами, несколько капель лавандового масла на наволочку и желанный покой...

Но покой мне только снится.

Вернее, даже не снится. Снилось мне другое.

Темный терминал, свет из-за приоткрытой двери, негромкая музыка. Лишь миг сомнений, и решительный шаг в неизвестность... Или в известность?

В огромном зеркале отражается белоснежное платье: сверкающий атлас расшит бисером и искусственным жемчугом, пышная юбка, спущенные плечи. Веночек на голове — словно корона из заиндевелых цветов. Фата невесомым облаком...

— Принцесса, — улыбается отец.

— Принцесса? — Фыркаю, задираю нос: — Королева!

Подбираю юбки, любуюсь новыми туфельками... только бы не натерли, нужно пластырь захватить...

— Ваше величество, карета прибыла, — рапортует мама, выглядывая в окно. — Прынц уже торгуется с челядью у подъезда... Слушайте, я вообще не знаю, кто это такие. Ну, те, что выкуп с жениха требуют. Из наших только бабу Маню вижу. Мариш, посмотри, что за предприимчивые граждане решили поживиться на чужой свадьбе.

— Мам, да ну их...

А сердце колотится.

Сейчас он войдет, увидит меня и замрет на пороге. Выдохнет восхищенно, букет, который должен был отдать мне, сунет от волнения маме, протянет руки, и мое счастье отразится в его глазах...

Мое счастье. Яркое, пронзительное. Все, о чем только можно мечтать, чего только можно желать и в этой жизни, и во всех остальных.

А за спиной, отрезая путь к отступлению, закрывается медленно ведущая в терминал дверь...

— Нет! Не хочу!

Казалось, я орала в полный голос, и крик разбудит все общежитие, но Мэг на соседней кровати даже не заворочалась.

Значит, и это приснилось.

— Не хочу, — прошептала я, уголком одеяла вытирая слезы. — Не хочу снова...

...пережить это.

Сказки не получилось.

Карета превратилась в тыкву, королева — в мышь, жизнь — в разбитое корыто.

И этого не переписать.