Глава 89
И вот они у цели. Глазам измученных, испуганных людей открылся подземный перрон и "припаркованный" к нему секретный поезд. Для них поезд "жизни и смерти".
Секретная станция Метро-3 напоминала подземное укрытие для атомных подлодок. И это сравнение не случайно всплыло в воображении тех, кому хотя бы раз приходилось видеть книжные иллюстрации или фотографии вырубленных в скалах секретных стоянок для субмарин. Дело в том, что вытянувшийся вдоль единственной длинной платформы состав своей обтекаемой формой вагонов, переливами стальной обшивки, широколобой мощью локомотива тоже напоминал совершенную машину, созданную в расчёте не только на высокую скорость и устойчивость к нагрузкам, но и на большую скрытность и неуязвимость.
Целиком секретного поезда никто из посторонних до этого дня видеть не мог. При жизни покойного Путлера Второго очень многое с ним связанное составляло гостайну. И даже после смерти предыдущего президента почти ничего не было рассекречено. Народу было разрешено знать только то, что на самом верху могли счесть полезным для поддержания положительного образа покойного вождя. И ничего более того.
С пропагандистскими целями в прессе — и только с особого разрешения цензуры — могли появляться какие-то короткие поверхностные упоминания о легендарном поезде. В телерепортаже новостей мог промелькнуть общий план летящего по просторам России на огромной скорости чуда-бронепоезда, неуязвимого ни для какого западного оружия, способного вихрем перенести мудрого заботливого вождя из его кремлёвской столицы на любую окраину величайшей Евроазиатской империи, для встречи мудрого вождя с колхозниками, рабочими или военными, простыми людьми. Потому что Президенту до всего есть дело, если это касается жизни его любимого народа.
И народу изредка могли продемонстрировать даже фрагмент "начинки" диковинного "крылатого" поезда. Например, предельно строгий и спартанский (ничего лишнего, что отвлекало бы вождя от государственных дел, никаких безделушек и украшений) интерьер кабинета вождя, где великий человек сутками работал, не давая себе отдыха даже в пути. Допускались какие-то короткие упоминания в прессе об уникальном устройстве состава, созданного до последнего винтиками по чертежам отечественных "Кулибиных", заботливыми руками наших рабочих (что было неправдой). Но по этим фрагментарным картинкам невозможно было судить о реальном шедевре.
В реальности-же зрелище всего президент-поезда действительно впечатляло! Хотя и оставляло сложное впечатление чего-то одновременно супермодернового и глубоко архаичного, будто перенесённого из позапрошлого века, когда по просторам матушки-России ещё обычным порядком ходили паровозы и таскали за собой громоздкие бронепоезда. Так у суперсовременного локомотива (точнее их было сразу два или вернее сказать один, но сдвоенный) зачем-то была предусмотрена небольшая паровозная труба. Спрашивается, зачем? Локомотив вообще представлял из себя загадочное "явление природы". Как рассказывали знатоки, чертежи его, как водится, были "спионерены" на Западе, но построен он был у нас, на паровозостроительном заводе в Сормово. И при этом аэродинамичная форма экспресса порождала ассоциации с ракетой или сверхзвуковым авиалайнером, такой вот парадокс.
Учитывая торжественность момента Владлен Николаевич не удержался от коротенькой речи, мол, не случайно их путь начинается под землёй:
— Вот она истинная подземная дорога свободы! Отсюда мы понесём свет истины всей России! — объявил профессор.
Больше времени на высокие эмоции не оставалось. За работу взялся пухлый компьютерщик. Парень был давно готов и знал что ему надлежит делать. Быстро подключившись к бортовому компьютеру локомотива, он взломал систему и загрузил в "мозг" машины заранее подготовленные файлы. Потекли секунды напряжённого ожидания: вот сейчас должны вспыхнуть фары и гул просыпающегося после долгой спячки силового сердца "Великого пути" (так назывался поезд) триумфально возвестит, что всё получилось.
Но что-то явно пошло не так. На лице хакера появилось выражение недоумения, затем досады. Лоб компьютерщика заблестел выступившей испариной. Пальцы его с нервным перестуком бегали по клавиатуре переного ноутбука, но ничего не происходило.
Глава 90
Несколько умельцев поспешили помочь товарищу и открыли капоты локомотива. А там — фактически тот же сложнейший, худо-бедно но скопированный у иностранцев компьютер, — в отличии от "начинки" большинства отечественных паровозов и локомотивов, спроектированных с двадцатых годов прошлого XXI столетия, когда начиналась эпоха "вечных" западных санкций, и стране пришлось возрождать собственную промышленность, лишившуюся передовых пространных технологий, под громким лозунгом "Назад в будущее!".
Оказалось что без знания электронного "ключа", — с обычной отвёрткой и гаечным ключом к современному импортному двигателю не подступишься.
Между тем вой тревожной сирены заполнивший собой подземелье, звучал всё яростней, одновременно ускорялся стук метронома, словно отсчитывая время до страшного суда. Из тридцати отпущенных Майором минут в запасе оставалось всего семь, — если за это время локомотив не заведётся и они не уберутся отсюда, значит всё было зря.
Все взгляды устремились на Профессора Чеботарёва, на чуть подрагивающие глаза Владлена Николаевича, в которых надежда и решительность сменялась озадаченностью и растерянностью.
— К дьяволу гадский поезд! — выкрикнул один из нанятых для участия в процессе судебных психологов, у которого первым сдали нервы. — Разве вы не видите, что эта царственная рухлядь совсем проржавела за годы стоянки?! Надо всё отменять и валить скорее обратно на поверхность, пока нас всех тут не похоронило!
По рядам соратников Чеботарёва прошёл рокот смущённых голосов: большинство начинали путь в полной готовности отдать жизнь за свои высокие идеалы, если потребуется. Но не всем улыбалось быть бездарно перебитыми в этих подземных норах, словно крысы.
— Как же так, Профессор?! Многие месяцы подготовки, постоянных опасностей, добровольного самоотречения — всё оказалось напрасно? Все мы так надеялись выйти в прямой эфир и начать Процесс, и вы обещали нам это. А теперь вдруг выясняется, что техническая сторона дела не была толком продумана...
В погасших глазах Чеботарёва читалось трагическое осознание того, что невозможно бесконечно требовать от людей героического. Они и так долгое время отдавали себя без остатка общему делу, безропотно шли на лишения. И всё равно большинство из них обычные нормальные люди. Поэтому нельзя требовать от них постоянной готовности по первому его слову пожертвовать собой. Героическое — вообще слишком штучный продукт души. Это глупость и заурядность беспредельны. Ничтожная власть слишком долго и бессовестно эксплуатировала лучшее в человеке и оно закончилось раньше, чем закончилась нефть. А он, Чеботарёв, просто не имеет морального права приказать товарищам погибнуть здесь и сейчас только потому, что у него что-то не получилось додумать, организовать, подстраховаться.
Между тем началось брожение, взаимные препирательства, даже ругань. Среди полсотни идеалистов тут же нашёлся пяток "оппортунистов", оказавшихся недостаточно закалёнными духом и начавшими мутить остальных и сеять панику.
— Лично я ухожу, мне моя жизнь ещё дорога!
— О чём ты говоришь, Костя? Мы же команда! — уговаривала соседа Константина Хабенского Юлия Латунина.
— Была команда, Юля, а теперь каждый должен спасаться в одиночку.
— Верно, верно! Зачем так нелепо погибать? Надо валить отсюда. Немедленно! Может у нас ещё будет шанс скрыться, — присоединился к паникёрам один из подсудимых, бывший глава ФСБ Патрушевский, который мгновенно понял, что это его шанс избежать суда и оказаться на воле.
— Лично я с места не тронусь, пока Владлен Николаевич не скажет, — ответила сразу всем трусам рыжеволосая "валькирия" Юлия Латунина, — не за этим я вступила в организацию, чтобы при первой же опасности позорно бежать как обоссавшаяся сука, поджав хвост.
— Ну и дура! Пропадай тут, а мы уходим! — вспылил полинялый красавчик Сергей Безруков, который оправдывался, что нет никакого смысла погибать всем скопом при таких гнусных обстоятельствах, когда от них ещё может быть немало пользы там наверху.
Группа из пяти человек быстро двинулась обратно к входу в трубу туннеля. Но подавляющее большинство всё ещё ожидало какой-то реакции своего лидера:
— Профессор? Владлен Николаевич! Скажите же хоть что-нибудь! Что нам делать? Мы послушаем вас.
Чеботарёв подошёл к компьютерщику, что-то тихо спросил у него, пухлый парень вяло пожал плечами и виновато опустил голову. Ещё недавно волевой и энергичный Владлен Николаевич Чеботарёв уныло взглянул на Ласточкину.
— Кажется, мне действительно придётся всё отменять, — вынужденно признал седовласый учёный. Видно было, что инициатор судебной эпопеи страшно разочарован, но винит во всём лишь одного себя.
— Не губить же людей? Раз всё так прескверно оборачивается... — убито пробормотал профессор, скомкав конец фразы неразборчивым ругательством.
Ласточкина слушала его и собственные эмоции сильнее и сильнее рвались наружу. Сама она считала, что они не вправе отступать. Будь Елизавета на месте Чеботарёва — призвала бы теснее сплотиться, вставать с обоих бортов локомотива и по-бурлацки толкачом катить многотонную махину с небольшой горки, а там видно будет!
Вот только нет у неё пока такого права и авторитета, чтобы проявлять свою злость, обиду, несогласие. Поэтому несостоявшийся прокурор постаралась спрятать свои чувства для чего отвела горящий эмоциями взгляд в сторону и...наткнулась на коровьи глаза Софочки, в которых неожиданно прочитала полное понимание и согласие. Помощница впервые смотрела на неё тепло, почти с восхищением. Проглянувший сквозь защитный экран холодности и недоверчивости мерцающий огонь душевной красоты, симпатии, признания немного согрел сердце Елизаветы. В этом мрачном туннеле ей хоть в чём-то везло. Даже железнобокая фигура Майора полчаса назад повернулась к ней не худшей стороной своей "железобетонной" личности.
В этот момент Костоломов и его люди ожидали окончания возникшей заминки в сторонке, расположившись на рельсах пути, сняв с себя тяжелое снаряжение и перекусывая галетами и консервами из сухпайков. Услышав слова профессора, фактически расписавшегося в собственном бессилии, боевики дружно поднялись и тоже начали собираться в обратный путь.
— Постойте! Рано отчаиваться! — вдруг призвал народ совсем молодой человек лет 17-18-ти с очень худым лицом аскета. Единственным украшением этого лица были глаза — удлинённые, "византийские", полные то ли вселенской печали, то ли такой же мудрости, с ресницами немыслимой длины. Голос парня прозвучал совсем негромко, однако его услышали.
Саша, так его все звали. Но гораздо чаще "Дзеном" — за особую духовность, увлечение христианством и восточной философией. В любом месте, где он останавливался более чем на одну ночь, Дзен непременно прикреплял к стене над своим спальным местом листок с десятью заповедями "Мастера Христа" и стикер с пятью главными принципами буддизма. Он был невысок, чист и светел лицом, обладал приятным голосом и спокойным, самоуглублённым взглядом человека близкого к обретению состояние сатори.
Правда, на свою одежду он действительно мало обращал внимания. Довольствовался самой простой пищей, без которой легко мог обходиться довольно долго. Избегал плотских удовольствий и почти отказался от мытья тела и стрижки волос. Дзэн вообще бы предпочёл "одеваться в воздух" и ходить нагишом, в первозданном, так сказать виде, ибо все его помыслы были направлены на духовное развитие, но живя в обществе не мог совсем пренебречь нормами приличия. Тело его давно приспособилось к жаре и проливным дождям, продувным ветрам и морозам. Собственные страдания Дзен рассматривал как верный путь к расширению сознания. Он научил свою плоть никак не реагировать на внешние воздействия и не мешать ему заниматься самосовершенствованием.
Для Лизы долгое время оставалось загадкой, с какой целью этот "гандист" и "толстовец" присоединился к команде суда. Кого он тут может в чём-то убедить и тем более переубедить? Не майора же Костоломова, в конце концов! Да и остальных тоже, вряд ли. Из членов команды суда как будто больше никто не "носит белых одежд" и не исповедует так буквально христианское всепрощение и буддистское непротивление злу.
Дзен же похоже относился к будущим подсудимым чуть ли не как к напроказничавшим детям. Однажды, когда в его присутствии разговор зашёл о возмездии обвиняемым за причинённое ими зло, Дзен внимательно выслушав всех, тоже решил высказаться по поводу главного обвиняемого: " А может просто случилось несчастье — в хорошего человека вселился дьявол, но душу его Бог успел забрать на небо. Так что вы собираетесь судить не того. А тот Владимир Путлер, которого люди когда-то знали, как хорошего правителя, по-прежнему желает всем добра. Ведь не может же человек так сильно поменяться за какие-то 10-15 лет!". Над ним тогда добродушно посмеялись, но в этом был весь Дзен! Он до конца продолжал верить в людей, даже в очень плохих людей. Для него везде и во всём был промысел Божий!
Даже теперь, когда все были близки к отчаянию из-за проблем с локомотивом, Дзен с кроткой улыбкой опустился на колени и, молитвенно сложив руки перед собой, затянул молитву:
— На тебя лишь уповаю Господь. Ибо мы — всего лишь слабые дети твои. Но видишь ты, что помысли наши чисты, дело, затеваемое нами — на пользу людям; нет в нём ни капли нашего личного эгоизма, властолюбия, сребролюбия...
Особого энтузиазма на лицах пока заметно не было. У майора и вовсе обращение очень странного "бродяжки" за помощью "к боженьке" вызвало насмешливую реакцию, которую он и не пытался скрывать: "Да-да, знаю, ваш христосик благоухает и практически не выделяет экскрементов, не то что такой пропахший кровью и виски грешник и садист, как я" — будто говорил он выражением своего насмешливого лица и шумными хмыканьями. Всем было понятно, что Костоломов откровенно ёрничает, указывая на окружающее парня амбрэ.
Это заставило Софу злобно прошипеть в адрес чекиста:
— Если Александр придаёт нам духовной силы и не позволяет утратить надежду, то вы оскверняете святое дело одним своим присутствием.
Впрочем никто не попытался помешать Дзену. Он спокойно закончил короткую молитву, открыл глаза, обвёл всех счастливым взглядом и радостно объявил:
— Господь услышал нас!
Дзен приблизился к заупрямившейся машине, ласково провёл ладонью по позолоченному государственному гербу на носу мощного локомотива, произнёс: "Б-р-р" и "Но, лошадка, но!". Затем как заклинание: "И чтобы тебе лёгкой дороги впереди. Давай, милый! Давай, резвый ты наш Шурик, — выноси родимый!".
Явленным божественным чудом или по совпадению — только вдруг "самопроизвольно" запустился двигатель, вспыхнули фары. Народ охнул от неожиданности. Засуетился. Все бросились занимать свои места в вагонах.
