— Совершенно уверена...
— В любом случае, я думаю, тебе понравится ваш разговор. А ее внучки собираются напугать тебя до полусмерти. Вот, помоги мне с этим. — Юнис наклонилась, чтобы поднять несколько пластиковых ящиков, которые она обычно использовала для перевозки саженцев. Подносы гремели от огромного количества пластиковых и металлических игрушек и паззлов, по-видимому, изготовленных вручную.
— Они собираются обогнать нас, не так ли? Не прямо сейчас, не завтра, — сказала Чику, поднимаясь со своего места, — но однажды мы проснемся, и танторы будут оглядываться на нас, говоря: "Догоняйте, тугодумы".
— С точки зрения доступного объема мозга, — сказала Юнис, — у них действительно есть неоспоримое преимущество перед нами, обезьянами. Но я не думаю, что нам есть о чем беспокоиться. Это всего лишь слоны — почему, во имя всего святого, им таить на нас злобу?
Чику наклонилась, чтобы поднять одну из коробок с игрушками. — Я не могу придумать ни одной причины на свете.
Клиника возрождения знавала лучшие дни. Декоративный фонтан сломался много лет назад, а живая изгородь стала дикой и неуправляемой. Лужайки превратились в грязный грунт и россыпь камней цвета кости. Дорожки были забиты сорняками; кусты вились над головой, образуя темные туннели с навесами. Чику приходилось наклоняться, чтобы пройти вдоль них, убирая ветки с глаз. Статуя упала, и ее так и не поставили на место. Другая распалась на головоломку из загадочных частей. Скамеек, на которых, как она помнила, она сидела и разговаривала с вымыслом Чику Йеллоу, нигде не было видно — возможно, их поглотил разросшийся подлесок.
Она не видела ни одной живой души, пока не вошла в саму клинику. Из предыдущих посещений она помнила успокаивающую суету техников и медсестер; семьи и друзья замороженных приходили и уходили; нервных пациентов, проходящих мимо по пути в хранилища, и тех, кому стало легче, когда они выходили. Это было безопасно, но многие все равно волновались.
Она постояла несколько мгновений в пустом вестибюле, затем позвала на помощь. Из задней комнаты выбежала медсестра, пухленькая белая женщина с очень заметными мешками под глазами, пораженная появлением посетителя.
— Представитель... Я имею в виду, председатель Экинья... — сказала медсестра. Она вспотела, волосы у нее были растрепаны.
— У меня была назначена встреча, — холодно сказала Чику. — Почему меня никто не ждал?
— Честно говоря, мисс... председатель... — медсестра была взволнована, не привыкшая иметь дело с прямым начальством. Чику стало интересно, пересекались ли их пути когда-нибудь раньше. Конечно, все знали Чику в лицо — в конце концов, она была самой высокопоставленной фигурой на "Занзибаре". — Дело в том, что... дело в том, что... хранилища достаточно полны, но в наши дни почти никто не приходит и не уходит. Мы ждали вас, но сбились с подсчета и... мы забыли, что вы должны были прийти сегодня...
Чику почувствовала проблеск симпатии к введенной в заблуждение сотруднице. — Что ж, теперь я здесь. Моя семья вот-вот выйдет из спячки — мой муж Ной и двое моих детей, Мпоси и Ндеге. Я бывала у них много раз.
— Да, да... — Медсестра провела пальцем по планшету. — Конечно, сегодня. Да, вы правы — они выходят сегодня.
— Знаю. Вот почему я здесь.
— Это займет некоторое время.
— Согласно графику, они уже должны быть на стадии перехода в сознание. Они начали просыпаться, не так ли?
— Да! Да, определенно. Это просто... — Медсестра перевернула планшет вверх ногами, как будто так было бы понятнее. — Они опаздывают. Несколько часов, вот и все. Вчера у нас возникла проблема. Не в вашем секторе — я имею в виду, в их секторе, — но это выбило нас из графика...
— Тогда я подожду, — сказала Чику.
— Это может занять шесть часов. Или восемь. Трудно сказать. Не лучше ли вам пойти домой, чем ждать здесь весь день? Мы свяжемся с вами...
— Тогда, если вы не против, я подожду здесь.
Вскоре они снабдили ее термокостюмом и разрешили войти в подземелья. Они были практически в таком же хорошем состоянии, как и когда-либо. Это правда, что "Занзибару" не хватало серьезных производственных мощностей — или, по крайней мере, у него было не так уж много свободных средств, как только ресурсы были направлены на проект спускаемого аппарата, — поэтому большая часть оборудования в хранилищах спящих была импортирована, часто дорогой ценой, из других кораблей каравана. Правдой было и то, что напряженность в караване — когда было замечено, что Су-Чун или ее преемники действовали недостаточно жестко — время от времени приводила к введению санкций или торговых ограничений, так что припасов не всегда было в избытке. Но люди Чику всегда были изобретательными, и поддержанию в рабочем состоянии хранилищ спящих всегда уделялось первостепенное внимание. Чику позаботилась бы об этом, даже если бы ее семья не была отдана на милость этих машин.
Вскоре она обнаружила Ноя, своих детей и свой собственный гроб, все еще пустой. Индикаторы состояния показывали, что прогрев начался, но Чику понятия не имела, как далеко продвинулся этот процесс. После десятилетий сна на данном этапе не было никакой спешки.
Она протянула руку, чтобы дотронуться до шкафчика Ноя. На этот раз ее пальцы были в перчатках. Маленькие отметины, которые она когда-то оставила, отпечатки ее прикосновений, вскоре были стерты с металла — меньшего она и не ожидала. Но чистка была достаточно агрессивной, чтобы на поверхности шкафа образовались два овала, к которым она теперь прижимала кончики пальцев в перчатках.
— Скоро, — прошептала она. И хотя она произносила это обещание достаточно часто, сегодня оно имело силу.
— Я никогда не хотела, чтобы все произошло таким образом, — сказала она, глядя ему в глаза, надеясь найти в них намек на примирение, какой-нибудь слабый признак того, что он может простить ее или, по крайней мере, прийти к пониманию ее поступков.
— Ты хочешь сказать, что никогда не хотела, чтобы я знал? — спросил Ной.
— Нет, — сказала она более яростно, чем хотела. — Дело совсем не в этом. Предполагалось, что это займет несколько дней, не больше. Я не думала, что стоит беспокоить вас своим решением. Чем с меньшим количеством людей я разговаривала, тем меньше объяснений мне приходилось делать.
— И ты не хотела объясняться со мной, не так ли?
— Нет, — повторила она. — Но если бы ты не знал, никто бы не ожидал, что вы будете отчитываться за мои действия. Это была моя проблема — только моя.
— Я думал, она наша.
Они были на кухне. Ной неохотно проводил ее домой, оставив детей в клинике, сбитых с толку и скучающих, в то время как их родители отправились решать свое будущее наедине. Это было не то счастливое пробуждение, которого они все с нетерпением ждали. Ной сидел напротив нее за столом, как гость, чувствующий себя неуютно в доме. Он даже не закрыл за ними дверь.
— Это была наша проблема, — сказала она, ее руки были на полпути к его рукам на столешнице, но не соприкасались. Расстояние между ними казалось галактическим. — Но ты не смог помочь мне с новостями из дома. Я должна была бодрствовать, когда она возникла — я не хотела оставлять ее до конца нашей спячки.
— Чего ты всерьез надеялась достичь всего за несколько дней?
— Я не знаю. Может быть, привести в движение какие-нибудь механизмы, чтобы убедиться, что к настоящему времени мы находимся в лучшем положении.
— Через несколько дней.
— Я знаю, это было не очень реалистично. Но после того, как я услышала новости, я не смогла вернуться в хранилища.
— Бодрствовать было важнее, чем сдержать обещание, данное собственной семье?
— И что, по-твоему, я должна на это ответить?
— Говори честно.
— Тогда ладно. Да. Оставаться бодрствующей было важнее. Я люблю тебя и детей больше всего на свете — ты ведь знаешь это, не так ли? Но только по этой причине я должна была действовать. Я не могла любить тебя и отступить, как только поняла, что грядет что-то, что причинит боль тебе, причинит боль Ндеге и Мпоси. Вот что такое любовь — самопожертвование. Жертвуя всем, нашим браком, если это необходимо, из любви к тебе. Разве ты этого не видишь?
— А как насчет доверия? Однажды ты доверилась мне, помнишь? Я видел танторов.
— Пожалуйста, — сказала она.
— Не волнуйся. Я сохраню твой секрет — я держу свои обещания.
Она посмотрела вниз. Ее пальцы казались ей неправильными, как будто в какой-то момент их хирургическим путем заменили на пальцы гораздо более пожилой женщины.
— Я расскажу тебе в точности, что произошло. Новости из дома были плохими, Ной, невообразимо плохими. Для выживания всего каравана было крайне важно, чтобы мы сосредоточили наши усилия на проблеме замедления. После смерти Утоми — он погиб в результате несчастного случая до того, как я очнулась, — и устранения Су-Чун с дороги у меня появился шанс повлиять на изменение политики. Но это невозможно было сделать за одну ночь. Даже тогда я мыслила только в терминах лет. Два, три... самое большее пять. Я никогда не собиралась становиться председателем. Одно привело к другому, и... это просто случилось.
— И что же теперь происходит? — сказал Ной совершенно рассудительным, но холодным тоном. — У меня такое чувство, будто я разговариваю не с женщиной, на которой женился, а просто с какой-то ее дальней политически амбициозной знакомой. Председатель Экинья, ради бога!
— Я приходила в хранилища, чтобы увидеть тебя, снова и снова, мечтая о том дне, когда ты сможешь присоединиться ко мне. Проверь записи в клинике, если ты думаешь, что я лгу.
— Если бы это было так важно, ты бы присоединилась к нам. — Ной сделал паузу. — Я действительно проверил записи в клинике. До того дня, когда мы должны были проснуться, ты не появлялась почти три года.
— Нет, — решительно сказала она. — В их бухгалтерии допущена ошибка. Это никогда не было так долго.
— За восемнадцать месяцев до этого, за год до этого. Интервалы становились все длиннее. Вначале ты приезжала сюда каждые несколько месяцев. Но это продолжалось недолго.
— Мне жаль, — сказала она. — Я никогда не имела в виду...
— Я тоже, — сказал Ной. — Искренне сожалею. Тебе следовало довериться мне. Все было бы в порядке.
Он собрался уходить. — Пожалуйста, — сказала она.
— Я устрою так, чтобы Мпоси и Ндеге встретились с тобой — им будет довольно трудно все это переварить.
Неужели он хотел утаить от нее детей? Если бы она облекла эту возможность в слова, превратила бы она это в неизбежность?
— Не вини меня, — сказала Чику с категорическим смирением, понимая, что ничто из того, что она сейчас скажет, не будет засчитано в ее пользу. — Я всегда делала только то, что должно было быть сделано.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Время проглотило само себя, как змея. Внезапно до готовности "Ледокола" остались не годы и не месяцы, а недели. Сгорая от нетерпения, Чику посещала камеру швартовки так часто, как позволяла ее административная нагрузка. Пока спускаемый аппарат готовился к экспедиции, он был покрыт плотным слоем строительных лесов и герметичных опорных конструкций. Теперь большая часть этого была демонтирована или убрана в сторону, и лишь горстка техников в вакуумных костюмах все еще работала над окончательными деталями. Спускаемый аппарат длиной триста метров был выпотрошен и набит огромными топливными баками, что придавало чистым линиям корабля раздутый вид, словно его ужалили пчелы. Даже работающий на пост-чибесовской физике двигатель нуждался в топливе, и в большом количестве.
Время от времени из какого-нибудь люка или сервисного отверстия вырывалась яркая синяя вспышка сварочной горелки или лазера. Даже там они были доведены до нескольких последних изменений. Внутри тоже была завершена основная часть работ. В крошечном отсеке корабля, который должен был быть наполнен воздухом и теплом, были установлены и протестированы подвесные ящики для спячки.
После долгих размышлений окончательный состав экипажа должен был составить двадцать человек. Чику потихоньку добивалась меньшего, но были пределы тому, чего она могла достичь. Остальные члены Ассамблеи сочли, что двадцати человек вряд ли будет достаточно для проведения исследования — ведь наверняка должно быть место для специалистов по почвоведению, ботаников, геологов, океанографов и так далее? Чику сделала вид, что в принципе согласна с ними, но она также указала, что более многочисленной команде потребуется больше снаряжения для спячки и припасов, а также больше места для передвижения, когда они выйдут из спячки. Эти факторы означали бы жертву топлива в обмен на жизнеобеспечение, что сделало бы корабль менее маневренным, тем самым задержав их прибытие.
— Я запускала симуляции до тех пор, пока они не начали выходить у меня из ушей, — сказала она. — Больше двадцати, и параметры миссии становятся громоздкими. Пятнадцать было бы лучше, двенадцать — идеально. Нам не нужны специалисты на каждый непредвиденный случай — мы идем вперед, чтобы проложить путь, а не создавать собственную самодостаточную колонию. — И все это было правдой, по-своему, но гораздо более насущным соображением было то, что она не хотела лгать большему количеству добровольцев, чем она была абсолютно обязана. Было и более мрачное следствие: если ей нужно было заставить людей замолчать, то чем меньше, тем лучше.
Перед отправлением секретность оставалась превыше всего, и общекорабельное объявление о существовании "Ледокола" еще не было сделано. Это усложнило и без того деликатную задачу идентификации возможных членов экипажа и установления с ними контакта.
Половина кандидатов была отобрана простым путем. Для разработки, конструирования и установки нового двигателя требовались колоссальные технические знания, и ключевые фигуры, работающие над проектом, уже поклялись хранить тайну. Имело смысл, чтобы те из них, кто достаточно подходил для спячки, могли участвовать в самой миссии. Из тех, к кому обратились, две трети отказались, что нисколько не удивило Чику. Члены экипажа не смогли бы взять с собой свои семьи в экспедицию, длившуюся десятилетия, так что принять это бремя было нелегко. Сеть была немного расширена, и медленно, но верно достаточное количество добровольцев согласилось с условиями.
Один очевидный кандидат, по крайней мере, в глазах Чику, вызывал особую головную боль.
Травертин знал, на что поставлены ставки. Когда Ассамблея, наконец, отказалась от каких-либо претензий — по крайней мере, между собой — относительно предстоящей миссии и тем самым уполномочила Чику проинформировать Травертина и предложить ему присоединиться к готовящейся экспедиции, он просто кивнул и выдвинул несколько своих собственных незначительных требований. Прощение. Снятие биомедицинской манжеты с последующим комплексом экстренных мер по продлению жизни.
Конечно, пришлось постараться, но Травертин так же хорошо, как и Чику, знал, что Ассамблея и близко не зайдет так далеко.
Однажды днем, чуть меньше чем через пятьдесят дней до запуска, к зданию Ассамблеи подъехал черный автомобиль. Констебли помогли пожилому ученому выбраться из машины. Его сопровождал хромированный манекен с луковичной головой, привезенный откуда-то еще из каравана. Первоначально робот тайно следил за Травертином, чтобы помешать ему покончить с собой. Теперь новый робот открыто сопровождал Травертина, поддерживая его под локоть, чтобы помочь ему выйти из машины и подняться по ступенькам крыльца. В его заботах было что-то почти доброе и трогательное, — подумала Чику.
