Впереди честной компании, естественно, шёл Игрок, поведший группу людей на выход из больницы не напрямую, а через обходные, заранее разведанные, пути. Вот именно, бежать Димка решил через подвал, навевающий ему приятные гастрономические воспоминания. За ним топала Маринка с выражением влюблённости на лице. За медсестричкой следовал хмурый прокурорский работник, не отводивший глаз от задницы девушки. Олега эта аппетитная часть тела Маринки "зомбировала" так, что он не смотрел по сторонам. За зомбированным прелестями Маринки Олегом пыхтел Денис Валерьевич. К его удивлению, поход давался ему великолепно. Организм совершенно не беспокоил болями, даже не кряхтел и не скрипел, голова тоже варила прекрасно. Чудеса, да и только. Хотелось двигаться и творить всякие глупости. Ибо нефиг! Давление — нет, не знаю, что это такое! Сейчас его можно наряжать в оранжевую жилетку и вручать в руки отбойный молоток.
Старик даже бормотал стихи Тютчев: "Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять. Спаси тогда нас, добрый гений, от малодушных укоризн, от клеветы, от озлоблений на изменяющую жизнь". Нет, рановато отправляться мне на пыльный склад истории. Ещё побарахтаемся, ещё что-нибудь интересное придумаем в этой жизни. Года бегут, и я бегу, и хрен они меня догонят. Из-за пьянящих разум мыслей на физиономии старика всё время сияла дурацкая улыбка. Денис Валерьевич чувствовал себя счастливым человеком: он прожил долгую и весьма насыщенную на интересные события жизнь. Это не он, а современная молодёжь — поколение голимых неудачников: когда они родились — с треском распался СССР со всеми прелестями распада; пошли в школу — случился дефолт; хотели получить высшее образование — начался кризис; теперь опять — мама не горюй — намечается зомбоапокалипсис.
Хорошо, что Димка вёл "своих людей" так, чтобы не попасться на глаза персоналу больнички, а то бы вид группы беглецов поразил бедных медиков своим странным видом.
Доктор Лёвин в конце ночного дежурства чувствовал себя мебелью, которую рукожопые мастера собрали не так, как надо. А всё из-за усталости и очередного разноса, полученного от озверевшего главного врача, винившего всех и каждого, кто попадался ему на глаза во всех грехах вольных или невольных. Снова та же петрушка: почему-то доктор Кипреев больше всего винил в произошедших событиях доктора Лёвина, назначив его виновным за всё. Начальник с удовольствием перечислил по пунктам все прегрешения Вениамина Иосифовича. Выходило по Кипрееву, что Лёвин виноват в превращении медицинского заведения в цитадель порока и в хищениях курей. Типа это он не досмотрел курей, а ещё он блядует на рабочем месте. Устроили, понимаешь, из больницы шлюхин дом. Чем теперь больных кормить, я вас блядунов спрашиваю? Ещё, как оказалось, именно Лёвин развёл в больнице гомосятину, а также, скорее всего, имеет сговор с милицией, которая этой ночью устроила кровавый погром в больнице. Окончательно Кипреев свихнулся, когда вдруг выяснилось, что во дворе больницы валяется поеденное тело какого-то человека, кроме того на улице возле больницы тоже сегодня кого-то ели: объедки так и валяются в одиноко стоящей машине и рядом с ней. От таких сведений Василий Фомич как-то весь затрясся, его глаза налились кровью и он высказал Лёвину всё, что думает о таких индивидах, как он. Даже Карла Маркса ему припомнил. А Маркс то причём? Оказалось, причём. Потому как все вы иудеи такие. Какие? Это надо же придумать, чтобы в столице государства установить на площади имени еврея Свердлова, памятник еврею Марксу, причём оный монумент изваял еврей Кербель! Вы что творите? По вашей идеологии хорошая еда и спящая совесть — вот идеальная жизнь. Вся ваша иудейская философия Маркса и такой же иудейский фрейдизм, смущающие неокрепшие умы — суть сплошной рассадник вольнодумства. Эта философия приводит к помутнению ума и к беспорядку в штанах. Теперь понятно, почему во дворе людей едят, внутри заведения курей покрали, а в коридорах больницы гомосята скачут как кенгуру по Северному полюсу. Скоро в больницу нагрянут новые милиционеры. Последних курей съедят. Я всё время спускаю всем вам сквозь пальцы, но если я кого-то за что-то поймаю, то это будет его конец.
Потопав ногами и прооравшись, Кипреев усвистал ловить новых жертв среди персонала больницы, на кого непременно надо вывалить ведро гнева и раздражения, а Лёвин остался в ординаторской обтекать от обиды и думать о том, что больничный морг не резиновый. Куда новые трупы складывать? Да и не морг у нас, а просто прохладное помещение для временного хранения трупов и фрагментов тел. Настроение доктора, и без того пребывавшее в полном раздрае, упало до точки замерзания. А, что если взять и послать начальника куда подальше, например, на хрен? Ага, тогда он пошлёт меня, и, наверняка, у него получится послать дальше.
Задумавшегося доктора отвлекла от упаднических мыслей жирная темно-синяя муха, появившаяся ниоткуда и начавшая монотонно кружить под потолком. Лёвин не любил резкие жизненные перепады — ему нравилась скучная обыденность, с которой он хорошо свыкся и стал её частичкой. Зачем питать ложные надежды? Лучше жить в серой обыденности, и пусть только изредка что-то выбивается из нормы. Но сегодня всё выбилось из нормы, да так, что не знаешь куда бежать. Хотя известно куда бежать. Надо пробежаться по коридорам и заглянуть во все палаты, а то чёрт его знает, может, и в палатах кого-то уже съели. Но перед этим — осенило доктора — надо принять таблеточки для успокоения нервной системы: съедим-ка мы вот эту беленькую и вот эту жёлтенькую, и добавим ещё розовенькую. С таблеточками Айболит явно переборщил.
Доктор Лёвин, наглотавшись таблеточек и нацепив на лицо образ целеустремлённого работника, двинулся в ВИП-палаты. В первой же палате, куда он вошёл, никого не оказалось. Что за ёшкин хрен — ведь здесь лежал раненый прокурорский работник. Он точно вставать не мог. Куда, спрашивается, могли деться больные, которые и ходить-то толком не могут, так как тут лежат одни доходяги. В коридоре никого нет, и в процедурке никого нет, и в туалете никого. И больных нет. Исчезли. И с мелкого мента Васи не спросишь, так как он сам находится в невменяемом состоянии. Ни фига себе случилась у нас мутация!
Медсестра Посохова ничего вразумительного доктору не сказала, только моргала своими глупыми глазами. Вот же дура с замысловатым диагнозом. Говорит, что больные находились в своей палате, а куда делись, то она не знает. Может погулять пошли? Точно дура! Лежачие больные вышли погулять! Лёвин, а за ним вприпрыжку поскакала Верка, ринулся на первый этаж узнать у дежурного — выходили ли больные целой толпой из больницы. Да, в гипсе и все как один доходяги. Оказалось, через главный вход выходил рано утром только псих без гипса, которого побоялись трогать, и перемещался туда-сюда персонал, а больные в гипсе не выходили. А что, в гипсе наши больные уже могут резво ходить? Из-за своих расспросов доктор Лёвин стал выглядеть глупо. На него уже стали выразительно посматривать, как на перданувшего в момент вручения в торжественной обстановке почётной грамоты. На вопрос младшего медперсонала, что делать с трупом, валяющимся на территории больницы, Лёвин, раздражаясь, ответил, что трогать никакие трупы не надо: пусть милиция разбирается. Её уже вызывали. И с тем трупом, что нашли на улице, тоже пусть у милиции голова болит. Это их труп. Кстати о милиции — надо навестить "жениха" Верки Посоховой; выяснить, может ли он что-то вразумительное объяснить. Верка почему-то крутится рядом с доктором: совсем девка в прострации.
— Посохова, — распорядился доктор. — Пойдемте, посмотрим на состояние вашего...эээ...милиционера. Надеюсь, вы его не пришибли, а тело спрятали.
Эта добротная дама с фигурой борца сумо могла легко прибить больного — покосился на телеса Верки доктор. Та, с собачьей преданностью, заглядывая в глаза Вениамину Иосифовичу, семенила рядом. Верка надеялась на лучшее: опытный доктор Лёвин осмотрит её Васеньку, поправит его здоровье и привалит Верке счастье. Пока же "счастье" в лице Васи-милиционера лежит на кушетке, излучает миазмы, плачет и что-то бормочет.
Очередная человеческая трагедия случилась, когда Лёвин и Верка подошли к подсобке, куда Посохова определила своего Васю. Дверь в подсобку легко открылась, так как и не запиралась по причине того, что ночью замок кто-то выбил. Понятно кто: или Вася или тот мужик из Киргизии.
Зайдя в помещение, медработники не обнаружили тела Васи, что для Верки явилось шоком.
— Где тело больного? — уточнил Лёвин, с подозрением посматривая на медсестру. Правда, судя по её виду, дрожащим губам и глазам на мокром месте, она не знает, куда делось тело. А может она знает, но устроила тут театр одного актёра. Женщины ещё те актрисы с погорелого театра.
— Васенька пропал, — окончательно разревелась Верка. — Вместе с ботинками.
Что-то много у нас народа стало пропадать — подумал Лёвин. Не получится сейчас уйти домой с дежурства: понаедет милиция, начнутся расспросы, не дадут отдохнуть. Лучше тогда и не уходить из больницы — всё равно достанут. Пойду я лучше искать исчезнувших больных и этого придурка Васю. Обойду всю больницу: начну, пожалуй, с подвала — там чёрта можно спрятать.
Однако надо эту барышню успокаивать, а то совсем разрыдалась. Подумаешь несчастье у неё. Это не несчастье, а мелкое недоразумение. Вот у моего знакомого доктора случилось несчастье: по иронии судьбы он заразился гонорейкой от девушки по фамилии Здоровякова. Но, в данном случае, наверное, не следует Посохову отвлекать рассказами о гонорейке.
— Вот что Посохова, — распорядился доктор. — Пока из больницы не уходите, так как вы основной свидетель. — Да не ревите вы. Может ваш Вася в туалет отправился по естественным надобностям.
Поняла Верунчик слова доктора или нет, то не понятно, так как Верка заливалась горькими слезами и не желала прекращать печалиться. Её сердце подсказывало ей, что не в туалет Вася отлучился, а всё гораздо хуже: катастрофа постигла Верку. С трепетом ждёшь счастья, а ожидания так расходятся с реальностью, что хоть плачь, что Верка и делает сейчас. "Темна вода во облацех" для глупеньких барышень. Ох, и трудно жить дурой: жизнь к девушке повернулась суровой стороной и дальнейшая её судьба неопределённа, как судьба главных героинь порнофильмов. Героини хоть удовольствие получили, а Верка и удовольствия не получила, хоть Вася и обещал расстараться. Несправедливые небеса посылали девушке чаще испытания и гастрономические искушения, чем мужиков.
Вася Чалдонов в этот момент, забыв все свои обещания относительно расстараться, находился уже довольно далеко от больницы. Стоило Верунчику отлучиться из подсобки по своим делам, как Васину голову посетила искромётная мысль, что за удовольствие секса с медсестрой ему придётся платить, возможно, своим последним здоровьем. Голос судьбы вернул мента на грешную землю, твёрдо сказав, что с удовольствием всегда дороже. Мля, о каком удовольствии судьба говорит? Я столько не выпью, чтобы тесно общаться с этим жиртрестом. Я на ней и помру. Или под ней, что точнее. Кстати, как эту девушку зовут? Наташка? Чёта здесь помню, здесь не помню.
Поиск в чертогах памяти показал, что фигуристую медсестру, больно дерущуюся, зовут Вера. Да, хоть Вероника или Венера, я сопьюсь с ней однозначно. Меня сомнения берут, что ей нужен я — такой маленький и хилый. Её мечта жрать и не поправляться. Менделеев ещё в древности сказал, что человек ест, чтобы жить, а не живёт, чтобы есть. Поэтому фигушки — не для неё мой цветочек рос. Я её точно не прокормлю. Следовательно — осенило Васю — надо делать ноги в сторону кулундинских степей, где и затеряться на их просторах. Или в горы рвануть: там меня в дикой природе даже коллеги не найдут. А что делать? Оружие и документы я куда-то пролюбил — это уже тяжёлая статья, по которой меня упекут на Север нашей Родины: там от белых медведей придётся отбиваться, а то они меня схарчат. Формы милицейской тоже не наблюдаю, кроме ботинок. Ботинки — дело хорошее, а что нет документов, то это катастрофа: без бумажки ты, сам понимаешь, кто. Ничего, добуду одежонку на дачах, коих много около Барнаула. Как добуду? Каком кверху — просто украду, да и всё. Мы новокраюшкинци огого какие — мы в любых условиях выживем. Кроме, конечно, Крайнего Севера, где стадами бегают дикие белые медведи. Но пусть лучше меня медведь сожрёт, чем погибнуть под Веркой. Нам не нужна такая песня с припевом.
Обливаясь потом, Вася кое-как влез в свои ботинки и, трясущимися пальцами, стал завязывать на них шнурки. От такого напряжения в его светлую голову влетела мысль — а что если всё-таки сдаться своим коллегам. Такую крамольную мысль Вася решительно истребил на месте как вражеского диверсанта. Зато другая мысль Васе понравилась: мысль говорила, что сбегать надо непременно через окно, так как за дверью его укрытия обязательно окажется засада в виде Верки. Выглянув в окно, парень заметил ржавую пожарную лестницу. Ага, вот каким образом сюда кто-то заглядывал ранним утром, за что и получил от доктора куриной ножкой в морду.
— Что-то с утра я побздёхиваю лезть на эту лестницу, — уныло подумала голова Васи. — Но, ладно, кто я, в конце концов, мужик, или тварь дрожащая?
Судя по дрожащим рукам и ногам, то... Хм. Вот так у Васи всегда — сплошная невезуха: не везёт с самого начала и до самого конца. Но, надо решаться лезть на лестницу, ведущую к свободе. Или оставаться на месте, но тогда попадёшь в добрые Веркины руки. Проявив недюжинную храбрость и решительность, парень дотянулся до лестницы и ловко перенёс своё тело на стальную конструкцию. Хорошо, что тело наше лёгкое — отметил он. Плохо, что лестница загажена голубями. Добравшись до нижней перекладины, парню пришлось прыгать на землю, что он успешно осуществил и, приземлившись на землю, двинул в сторону больничной помойки. Это решение чуть не оказалось фатальным, так как вскоре Вася наткнулся на странную окровавленную кучу биоматериала и на двух живых работников больницы, взирающих на эту кучу. Чуть нос к носу не столкнулся, но вовремя развернулся на 180 градусов и дал дёру, несмотря на летящие ему в спину заполошные крики. Со стороны это выглядело, как паническое бегство со скоростью электротапка, но Вася, бодро перебирая ногами, так не считал — это тактическое отступление. Вскоре парень нашёл дырку в заборе и покинул странное лечебное заведение, где во дворе валяются окровавленные тела. Совсем здесь доктора озверели.
Дыра в заборе вывела Васю на безлюдную улицу, по которой он, определившись с направлением, бодро двинул в сторону дач. Город, конечно, большой, но и он имеет конечные размеры: часа полтора — два и Вася окажется на дачах, где и решит, как действовать дальше. А дальше всё понятно — он сменит имидж и станет бездомным бродягой, и как говорится, "наша крыша — небо голубое". А потом он превратится в порядочного вора. Почему не получится стать вором? Я же в милиции смог работать. В милиции смог — значит и вором смогу. Стану романтиком с большой дороги, героем плаща и кинжала, призраком из сумрака, работником ножа и топора, грозой пенсионерок и ужасом на районе. Не очкуй Вася, не шелести причиндалами и всё будет ништяк. Сжимаем волю в кулак, ведь мы не пальцем деланы: надо верить в феноменального себя и в невеликие умственные способности своих сограждан.
