Приложение 1. Миф о Пещере.
("Государство", книга 7 в сокращении. Диалог между Сократом и Главконом)
... посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная... невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
... за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
— Странный ты рисуешь образ и странных узников!
— Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
— А предметы, которые проносят там, за стеной; не то же ли самое происходит и с ними?.. Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов...
Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.
Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?...
А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?...
Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят... Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем — на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.
И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.
Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих друзей?
А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?...
Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?...А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут — а на это потребовалось бы немалое время, — разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?...
Приложение 2. Главы из поэм разного времени, созданных под влиянием Библии.
Вступление. "Бытие".
Листаю ветхие страницы
Их родниковая струя
Опять заставит сердце биться
Суровой книгой "Бытия".
Противоборство Тьмы и Света
Я постигаю не спеша.
Слезами Ветхого Завета
Моя омоется душа.
Безвестный, позабытый гений
Нанизывал цепочки слов
И вопль погибших поколений
Дошел до нас из тьмы веков.
Иеремия грозно встанет,
Давид хвалу Отцу воздаст
И зрелой горечью поранит
Седой старик Екклезиаст.
Немало страха и позора
Впитали белые листы
И меч Навуходоносора,
И мукой скорченные рты,
Костров пылающее лоно,
Людей, сгорающих в печах.
Еще Блудница Вавилона
Воссядет на семи холмах,
С мечами, гиканьем и воем
Ворвется дикая орда
И загорится перед строем
Астарты синяя звезда.
Безгрешных кровь течет без меры.
В бою немногим повезет.
Пройдут искусные шумеры
И истребится их народ.
О многих память исчезает
Не удостоившись строки.
Народ, как облако, растает,
И растворятся языки.
Уже растоптаны святыни.
На смену дню приходит ночь.
Разбиты идолы в пустыне,
Бессильные себе помочь.
Но вечно пашет, вечно сеет,
Рожает, множится народ...
Рассказ бесхитростный повеет,
И Руфь покорная войдет.
Прекрасно тело под луною.
Жених взмолится по утру:
"Дай ей состариться со мною —
Я не для похоти беру..."
Нет в мире женщины прелестней,
В объятьях любящих сгорай!
Здесь звонким криком Песни Песней
Любовь струится через край.
...Опять сижу над книгой поздно
Под электрическим огнем.
Не так уж важно, кто на создал.
Важней вопрос: к Кому идем?
Новый завет: "Креститель".
Не сотвори, сказал Предтеча,
Рабам, уставшим ожидать.
Мы сотворяли их под вечер,
Чтобы наутро растоптать.
Просторы сказочного мира
Мы не мечтали облететь.
Не сотвори себе кумира,
Чтоб было не о чем жалеть.
Суровы заповеди были,
Но мы не шли по их следам.
Себе кумиров сотворили
И кланялись чужим богам.
Прошли вожди под звон медалей.
Для нас был горек этот звон.
Но мы чего-то ожидали
И исполняли свой закон.
Нам этот мир казался тесен
Но цепи не рвала рука.
Мы привыкали жить без песен
И не смотреть на облака.
Ушло? Ушло.
И все же снова
Сжигает память о цепях,
Неверие в чужое слово
И горечь о прошедших днях.
Иудифь. (из поэмы "Библия").
Ассирияне шли как волки.
В.Брюсов.
Даль вскипает огнями.
Стрелы стаями птиц.
В поле гремит камнями
Строй боевых колесниц.
Пыль покрывает лица.
Песок забивает рот.
Это идут ассирийцы
Истребить непокорный народ.
Скоро вдовы завоют.
Страшная поступь тыщь.
Свежей кровью омоют
Стены чужих жилищ.
В бой за добычей рвутся
Соколы и орлы.
Скоро в тела вопьются
Трехгранные зубы стрелы.
Скоро бой рукопашный
Смертный воздвигнет храм.
И как соха по пашне
Меч пройдет по телам.
Поле копытами взрыто.
Тысячи седоков.
Это сеяли жито —
А вырос отряд врагов.
Словно зубы дракона
Бросали в земную твердь.
Больше нету закона.
Только муки и смерть.
Уже не скрыться из ада
В пустотах горных каверн.
К пленным не знает пощады
Свирепый вождь Олоферн.
Спиной судьба повернулась.
Сгинет несчастный народ.
Кольцо осады сомкнулось
У непокорных высот.
Кто из обрек на жажду,
Выдав источники вод?
Пусть в мучениях дважды
Грязный предатель умрет.
Жаждой переплавляет
Шлам человечьей руды.
В небе солнцем пылает
Страшная смерть без воды.
На улицах запах тленья.
О сдаче скулят подлецы.
Уже хлеба приношенья
Готовы отдать жрецы.
Молитвы сменяют проклятья.
Все поехало вкривь.
Но вот красивое платье
Надела вдова Иудифь.
Панцырем бусы на шею.
Серьги — стрелы в колчан.
Улыбка стал смелее
Для беспощадных ран.
Тело открыто для света.
Чист и прозрачен взгляд.
Щитом на руках браслеты
Песню мщенья звенят.
Пеной морского прибоя
Она в любовь отлита.
Но для смертного боя
Нужна ее красота.
Вышли из города двое.
Камнями стоят дома.
Ночью тайной тропою
Их поглотила тьма.
Звезды горят огнями.
Каждая в сто карат.
Навстречу идет верхами
Передовой отряд.
Тело готово на муки.
Слышны чужие слова.
Уже приготовились руки.
Стрелу обняла тетива.
Но на дороге стоя
Она не опустит глаз.
Может, ее красотою
Небо напьется сейчас.
Но песню стрела не спела.
Уткнулась в колчан головой.
Рано прекрасному телу
Еще обрести покой.
Бог в беде не оставит
Того, кто с верой просил.
Что там толмач картавит?
Надо набраться сил.
Всадник, меня не трогай.
Верь, это не обман.
Ночью тайной дорогой
Войдешь во вражеский стан.
Удача, к чему лукавить.
Кровавому быть дождю.
Пленнницу срочно доставить
В шатер к самому вождю.
Бег лошадей нестроен.
Вьется дорогой прах.
Вышел огромный воин
Косая сажень в плечах.
Мышцы вздулись буграми
Взгляд словно гранит.
Лагерь дымит огнями.
Куда она убежит?
Глухо звенят доспехи
Отпущен в дозор отряд.
Сдаость любовной утехи
Уже предвкушает взгляд.
Новой наложницей будет.
И хоть кричи, хоть плачь.
Только Господь рассудит,
Кто жертва, а кто — палач.
Служанка отерла мирром.
Солнце легло за горой.
В палатке пьяным сатиром
Женщину ждет герой.
За всех невинных смелее!
Меч сжимает рука.
Хлынула кровь из шеи
Как пиво из бурдюка.
Вид убитого страшен.
В смертный вошел чертог.
И как вода из чаши,
Жизнь утекла в песок.
Утренней благодати
Первый петух пропел.
На стынущей рукояти
Пальцы белы как мел.
Звездный огонь потушен.
Рассвет начинает бить.
Страшно на чистую душу
Тяжесть убийства взвалить.
Но враг должен гибель изведать.
Сгореть, как сухая трава.
Залогом близкой победы
Завернута в плат голова.
Тел ненавистных груды
Наполнят глубокие рвы.
Они никогда не забудут
Подвиг смелой вдовы.
.........
Иезекииль.. Из поэмы "Библия".
Мне разум боль чужая застилала
И сердце билось, как упавший конь.
Я видел тьмы густое покрывало
А посреди — клубящийся огонь.
И там, где пламя желтое струится,
Кипит и извивается хитро,
Я видел человеческие лица,
Закрывшие звериное нутро.
Их крылья воздух стынущий ломали,
Как грохот обрывающихся рек
В одной душе себя соединяли
Орел и лев, телец и человек.
Их свет воспламенил вершину мира,
Я, ослепленный звездами, упал,
Зажегся свод небесного сапфира
И вылился пылающий металл.
Цветное небо радугой сверкало
Сияние, сжигающее плоть,
Стоял престол прозрачного металла
И на престоле восседал Господь.
Он мне сказал, и сердце застучало,
Как войско гонит звуками трубы.
"Я буду говорить, но ты сначала
Восстань с колен. Мне не нужны рабы".
И страшный голос Князя Неземного
Сдавил меня, как сдавливает пресс.
Но я поднялся, не сказав ни слова
И слушал голос, льющийся с небес.
"Твоя судьба уже не за горами.
Как соль на ране разъедает плоть,
— Иди к сынам с жестокими сердцами,
И скажешь им: так говорил Господь.
Я возложу из терния корону,
Укусы змей, царапины волчца,
Ты будешь жить средь сов и скорпионов,
Но не страшись жестокого лица.
Запомни, нет страшней дущевных пыток,
Когда не тело, душу жжет огнем..."
Он развернул передо мною свиток,
Но плач и стон и горе было в нем.
И будущее рухнуло, как молот,
Но я смотрел, пощады не моля.
Вне дома меч, а в доме мор и голод,
И выжженная черная земля.
"Скажи, что скоро ураган задышит,
И к смерти протрубит последний рог.
Они тебя, конечно, не услышат,
Но помнят пусть, что был у них Пророк!"
"Я их сорву, как ветхую заплату,
И только пыль останется висеть.
Бессильно будет серебро и злато
Спасти того, кого настигнет плеть.
Беснующимся поубавлю прыти,
Пусть голод города стирает в прах.
Но золотом утробы не насытят,
От смерти не упрячутся в коврах!"
Детей прощают. Только вы не дети,
Впервые озирающие мир.
Животные, боящиеся плети,
И алчность — ваш единственный кумир!"
От злодеяний люди не устали,
Глухие, не воспринимают речь.
Но если вы боитесь только стали,
Я наведу на вас разящий меч!"
Мой дождь размоет лживые потоки
И ляжет в русло чистая река.
Нагими станут злобные пророки,
Лишившиеся жала языка.
Я уничтожу лживого кумира,
В багровый цвет окрасится луна.
Они вещали нам виденья мира,
Когда над миром злобствует война!"
Они рыданья вдов не понимали,
Как будто-бы для матери-страны
