Я - хищная. Пророчица

— Я вызову его. Вызову, одолею. И убью.

— А если нет? Ты об этом подумал? — выкрикнула я. — Если у тебя не выйдет?

— Это личное, — твердо ответил Глеб. — И должно закончиться, наконец.

Я не смогла отговорить его, как ни старалась.

Поединок — это даже звучало страшно, а уж если представить. Они всегда заканчивались смертью. Мало кто признавал собственную слабость, а не признать означало умереть.

Если Глеб проиграет... Нет, даже думать об этом было страшно.

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Сидела в кресле у окна и слушала, как он размеренно дышит во сне.

Я осталась на ночь — забила на правила и законы. Все равно одежда вымокла, да и дома меня не особо-то ждали. Почему-то я была уверена, что Филипп не станет наказывать меня. Об утреннем инциденте заставила себя забыть, хотя где-то в глубине души зародилась обида за Риту. Она любила Филиппа. А он ее нет.

Хотя... Мои понятия о браке и любви сильно отличались от понятий остальных хищных. Как смешно, наверное, выглядели для Влада мои притязания на моногамию.

И зачем я об этом думаю?

Серая тоска, как туманом, заволокла воздух. Дышать стало тяжело, и я вышла на балкон. Умытый ливнем город спал. Изредка по дороге проезжали машины, а в некоторых окнах дома напротив горел свет.

Стало до ужаса обидно, что все это произошло со мной. Не могла влюбиться в кого-то не настолько безумного? Например, в Матвея. Ведь живут же хищные с людьми, заводят семьи, детей. Так нет же, угораздило! А теперь я вынуждена буду жить с этим до конца своих дней.

Хотя что от меня зависело? Проклятие ведь... Неутешительно. И неизбежно.

На меня Владу, по сути, плевать. Если я уйду, меня заменит Каролина. Атли не лишатся пророчицы. Но оставить дочь... Эта фраза царапнула в груди, причиняя реальную — не придуманную боль. Нет, не смогу. Лишиться второго ребенка из-за него — это уже даже не ирония судьбы, не рок. Чистой воды издевательство. Но как существовать в атли, ежесекундно вспоминая, что Влад сделал? Даже сейчас, находясь далеко, изменив сущность, он влиял на мою жизнь. И как это изменить, я не знала. Может, позволить Глебу попробовать? Малодушная мысль заполнила надеждой, но я не дала ей разрастись. Пока Влад сильнее, Глеб не победит. А значит, умрет.

Из квартиры я выскользнула с рассветом. Натянула все еще влажную одежду, погладила спящего друга по волосам и отправилась прочь.

Неделю не могла прийти в себя. Ходила по дому, как сомнамбула, пугала народ. Все никак не получалось свести воедино все, что узнала. Да и сомневалась, стоит ли.

Пока однажды меня не остановил Кирилл.

Лекарь атли всегда отличался особой тактичностью. В чужие дела не лез, советами не напрягал. А еще именно он вытащил меня, когда я одной ногой была в хельзе. Ну, или в другой жизни, если верить Владу. И именно благодаря Кириллу, через три месяца у меня должна родиться дочь.

— Ты ужасно выглядишь, Полина, — сказал он честно.

— Я ужасно себя чувствую, — призналась я. Посмотрела на него пытливо. — Ты знал, что Влад вернется в племя?

Кирилл вздохнул. Нехорошо так, с паузой. Отвечать после этого, в принципе, не надо было.

— И почему мне никто ничего не говорит? — с досадой спросила я.

— Я знал, как ты отреагируешь. Но, послушай, он вернет Глеба. Возможно, ты...

— Невозможно! — отрезала я. — Ты действительно думаешь, я должна все забыть? Выкинуть из головы, сделать вид, что ничего не было?

— Я ничего не думаю, — вздохнул он. — Просто хочу, чтобы ты осталась. Ты и Глеб.

— Я не смогу уйти, и ты знаешь это. Моя дочь будет атли. — Я всплеснула руками, не в силах больше сдерживать эмоции. — Черт, да что с вами со всеми? Разве мы — едины, если все шепчутся за спинами друг у друга? Если даже у Влада после всего хватило смелости поставить меня перед фактом, когда ты молчал? Разве так поступают родные люди?

— Извини. — Кирилл понурил голову и выглядел пристыженно. — Я боялся говорить с тобой. Ты ведь еле выкарабкалась, Полина. Мне пришлось буквально вытаскивать тебя с того света.

— Но ты не можешь скрывать правду вечно, — уже спокойнее сказала я. — И будет лучше, если я подготовлюсь. Еще одного удара в спину я точно не переживу.

Последующие несколько недель я перебирала варианты. Что толку страдать и злиться, если все равно придется примириться с действительностью? Пришла к выводу, что ребенка оставить не смогу — лучше умереть. Жизнь в доме атли после возвращения Влада виделась фарсом и невыносимой пыткой. Думаю, он тоже понимал это. Именно поэтому предупредил. Лучше нам не видеться вообще. Ну, или свести встречи к минимуму, ведь совсем не видеться не получится. Он отец будущего ребенка.

Отец...

Как же все так нечестно? Почему? Разве этого я хотела? Разве об этом мечтала? В итоге все, что у меня есть — поломанная психика и изуродованное тело.

Но будущее уже не казалось таким безрадостным. Ради дочери, я смогу через себя переступить. Идти на компромиссы я всегда умела.

Готов ли Влад на них идти?

Единственно верная мысль пришла неожиданно, за завтраком. Аппетит пропал напрочь, и я рассеянно ковыряла салат, раздумывая о возможном выходе. Статус пострадавшей стороны давал мне преимущество — я могла требовать.

То, что Владу плевать на меня, я понимала четко. Значит, дело не в ревности. А так как у Глеба есть своя квартира, мы вполне можем жить там вдвоем... втроем. Глеб не откажет, я была уверена. Он сможет защитить меня и малышку, а я смогу сбежать подальше от этого дома и связанных с ним воспоминаний.

Только вот в отношении Глеба это совсем-совсем нечестно...

Совесть копошилась в груди, побуждала думать в первую очередь о нем. Глеб — мой лучший друг. Он достаточно настрадался за это время. Наверное, будет рад вернуться в дом, к атли. А еще наш замятый давно разговор не давал покоя.

Он отрекся из-за меня. И не слишком-то отрицал, что влюблен.

Тяжелый выбор. Снова.

Хотя, возможно, он сам не захочет здесь жить. После всего, что произошло, он и Влад в одном доме — не лучшая идея. Того и гляди действительно хватит ума вызвать Влада на поединок. Нет, все же мое решение казалось лучшим со всех сторон. С минимальными потерями для всех.

Я озвучила его Глебу на следующий день. Он долго думал, ходил о комнате, пару раз вздыхал, а в итоге кивнул.

— Все же будет лучше, если я его вызову, — хмуро сказал друг, но я решительно замотала головой.

— Нет. Дай мне оправиться. Не хочу переживать еще и за тебя.

Он согласился. Возможно, сделал вид, а может, и правда решил меня не расстраивать. Я надеялась, что все же второе. Не смогу без него — пропаду.

А в августе — раньше положенного срока на два месяца у меня начались схватки. Я не успела испугаться, как уже была в клинике, а вокруг суетились люди. Затем все ушли, остался лишь лекарь атли.

Кирилл все время был рядом. Если бы не он, я бы просто сошла с ума от боли. Она накатывала волнами, накрывала с головой, отсекая остальные мысли, как острым лезвием. Время потеряло значение — я уже не следила за ним.

Кирилл хмурился, поглядывал на часы и частенько косился на дверь. Затем снова развлекал меня историями из их с Филиппом детства, рассказывал о старом доме атли, который сгорел, о родителях, которых убил охотник в Австрии.

А потом мне делали уколы в вену, но я помнила смутно — почти лишилась сил. После них усилились схватки, боль стала невыносимой, и я впервые подумала: что-то не так.

Кирилл куда-то позвонил, а потом подошел ко мне и сказал ласково:

— Ты слаба. Нужно делать кесарево.

Я почувствовала злость и обиду. Слово 'слабая' уже казалось ругательством. Черт, и Глеба нет рядом. Он мне очень-очень нужен сейчас.

Я молча кивнула, Кирилл улыбнулся и стер слезинку с моей щеки.

— Я все время буду рядом с тобой, слышишь! Все будет хорошо.

Я обняла его. Порывисто. Крепко.

Неважно, как появится моя дочь — я уже ее люблю. Так люблю, как не любила никого и никогда. А это значит, я справлюсь! Что бы ни случилось.

В операционной симпатичный анестезиолог шутил, готовя меня к уколу, и выпрашивал телефончик. Удачная попытка расслабить женщину, правда, место для знакомства выбрано странное. Но я улыбнулась и немного расслабилась.

Вокруг суетились женщины в медицинских халатах и латекстных перчатках, а потом появился Кирилл. Преобразившись из знакомого мне мужчины в серьезного хирурга, вызывал доверие и успокаивал страхи.

Подошел ко мне, взял за руку.

— Готова?

Я кивнула и сжала его ладонь.

— Пусть она родится здоровенькой.

Он улыбнулся и кивнул анестезиологу. Мне пожелали видеть хорошие сны и велели считать от десяти до одного. На счет девять я провалилась в теплую и уютную темноту.

Мягкий теплый песок согревает ступни, волны щекочут пальцы ног, принося к берегу мелкие разноцветные камешки. Лазурная, почти прозрачная гладь успокаивает.

— Не хочу, — беспечно отзываюсь я, закрываю глаза и... просыпаюсь.

Я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Голова кружилась, а во рту был неприятный металлический привкус и сухость. Немного поморгав, привыкла к освещению, облизала потрескавшиеся губы.

В поле зрения возникло заботливое лицо Кирилла. Он уже успел переодеться в светлую футболку и просторные льняные брюки цвета хаки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил, всматриваясь мне в лицо, пощупал пульс и удовлетворенно кивнул.

— Хорошо, — прохрипела я. — Где она?

Кирилл метнулся к кроватке, аккуратно взял розовый сверток и протянул мне.

Маленький комочек — смуглое, сморщенное личико темные глаза и курчавые иссиня-черные волосы. Малышка смотрела на меня и хмурилась, а я тихо рыдала в кровати, не в силах отвести от нее глаз.

Подумать только, сколько я прошла! Сколько мы прошли. Сколько пережили опасностей, страхов, отчаяния. Черт, это стоило того, чтобы вот так лежать и прижимать к себе маленький комочек, в котором для меня сосредоточился весь мир.

Как я могла сомневаться? Плевать на всех! Никуда ее не отпущу, ни на секунду не отведу взгляда и, если понадобится, буду сутками сидеть и смотреть на нее. Потому что она — мое все.

И она навеки, до самой смерти связывает меня с Владом...

От этой мысли стало неспокойно. Я понимала, что могу разорвать все узы — уйти из племени, уехать, забыть его, но в такой не похожей ни на одного из нас девочке смешана наша кровь. А от этого никуда не деться.

Переживу. Она у меня есть, и это главное.

— Ты уже придумала имя? — спросил Кирилл, присаживаясь рядом.

— Да. Есть один человек, благодаря которому она появилась на свет — назову девочку в его честь. — Я посмотрела на лекаря атли. — Как тебе имя Кира?

Он покраснел и отвел взгляд.

— Я — атли, и должен помогать тебе, Полина, — произнес смущенно.

— Пусть так. Я не росла среди хищных и привыкла ценить добро.

Через неделю я вернулась домой. Переступать порог ставшего вмиг негостеприимным помещения оказалось труднее, чем я думала. Атли встречали нас в гостиной: плачущая от умиления Рита, улыбающийся Филипп, хмурая Лара и хлопочущие и суетящиеся вокруг меня Оля с Линой.

Заметно не хватало Глеба — именно в тот день остро, до помешательства. Возникло желание вернуться в Липецк — сесть в такси и рвануть на Достоевского, но я подавила его. Понимала, что верить Владу нельзя, но интуиция подсказывала: Глеб вернется. Скоро — нужно подождать. День, два, неделю... Неважно. Я ждала так долго, что эти крохи ничего не изменят.

Сославшись на усталость, с помощью Кирилла поднялась наверх. Он уложил спящую Киру в кроватку с балдахином, которую, наверное, купила Рита за то время, пока мы были в больнице. Посоветовал выспаться, так как неизвестно, когда еще мне это удастся, и вышел.

Я осмотрелась.

Комната преобразилась, превратившись из моей в нашу — наполнилась ощущением младенчества, а также всякими его атрибутами — рюшами, плюшевыми мишками и погремушками. Игрушки были везде — на кровати, на полу, в кресле. Даже совятам на подоконнике пришлось потесниться и уступить место мишке Тедди с заплаткой на лбу.

Жесть какая! Половину уберу сразу же, как приду в себя.

Если не съеду.

Накатило дикое желание плакать. Я не успела подумать, как уже рыдала в подушку, как можно тише, закусив кулак, чтобы не разбудить дочь. Хотелось кричать от безысходности, крушить все вокруг, бить посуду.

Его дом...

Как я не осознавала этого раньше? Жила здесь, словно ничего не произошло, избегая лишь одной двери — там, где оставила последние крохи собственной наивности.

А сейчас словно кто-то открыл ее, и весь дом пропитался фальшью, ложью и предательством, отчего воздух сделался затхлым, тяжелым и поглощаться легкими решительно не хотел.

Кира проснулась и потребовала кушать. Вытерев слезы и приказав себе не раскисать, я достала из сумки термобутылочку и взяла малышку на руки. Молоко у меня сразу пропало, да и не было его почти. Кирилл сказал, из-за стресса, а я чувствовала собственную ущербность, невозможность дать малышке элементарного природного питания. И поняла, насколько изломана внутри, истерзана недоверием ко всему, мрачными мыслями, призраками прошлого.

И сказала себе: я все изменю. Стану сильной — такой, что никто больше не посмеет сделать больно. Буду дышать всем назло, жить ради дочери. Я справлюсь. И больше никогда не буду плакать.

На следующий день собрала вещи. Их было все так же немного, как и в день, когда я переехала сюда — наполненная страхами побольше, чем сегодня. Сейчас я хотя бы знаю, чего ждать. Опыт — всегда оружие, а мой опыт — вообще танк.

Поняла: как только Влад вернется, я съеду. Буду напирать, выдержу тяжелый взгляд, выиграю словесную битву. У меня в атли есть союзники, один из них — сильный воин.

Ночами подолгу смотрела, как спит черноволосое существо. Как маленький носик раздувается, как смешно подрагивают в треморе ручки, морщится лобик. В такие моменты грудь распирало от странного, непонятного чувства — смеси единства, принадлежности и любви. Словно я вся обросла невидимой, но твердой скорлупой — не пробьешь. А внутри притаилось мягкое, уязвимое существо, зародыш новой меня.

Каким человеком станет этот зародыш — неизвестно. Но ясно было одно: старую себя я похоронила у жертвенного камня, излила кровью и кеном и открестилась.