Вместе они прошли через огромные круглые дворы куполов. С земли на купола было особенно скучно смотреть: они были просто слишком велики, чтобы их можно было охватить взглядом, поскольку Алия могла видеть только горизонт купола и ничего не могла понять из его истинных масштабов. Но над всем этим вздымались огромные стойки треноги, отсюда ярко-синие, как электрик, пока не вонзались в небо.
Алия чувствовала себя все более неуютно в условиях сильной земной гравитации. Она продолжала пытаться перейти на бег, забывая об экономичности ходьбы — и, кроме того, ее тело, переставшее быть по-настоящему двуногим, не было предназначено для ходьбы. Через некоторое время она пришла к компромиссу, перенося часть своего веса на сжатые кулаки, когда бежала вприпрыжку.
Леропа улыбнулась Алии, когда та, пошатываясь, шла по руинам Земли.
Леропа заговорила голосом, похожим на шелест сухих листьев. Тетраэдр тоже был в некотором роде руинами, сказала она. Он датировался временем после падения Коалиции. Религиозная группа под названием "вигнерианцы" или "Друзья", незаконно сохранившаяся в военных колониях в центре Галактики, стала объединяющей силой после политического краха. В дни своей славы они вернулись сюда, на Землю, где воздвигли самый могущественный из всех соборов над разрушенной столицей Коалиции, которая когда-то запретила их. В конце концов, вера Друзей стала самой могущественной и величественной из всех религий человечества; она преобразила Галактику, раскрыла и исследовала глубины человеческой души, а теперь полностью исчезла.
Леропа сказала сейчас: — В основе религии вигнерианцев лежала вера в то, что вся история случайна — что все возможные мировые линии будут собраны вместе в конце времен, где история разрешится в пользу добра, а вся боль исчезнет.
— Искупление, — сказала Алия.
— Да. У вигнерианцев было видение энтелехии, которое, возможно, повлияло на представление о Трансцендентности. — Она посмотрела на остов собора, щурясь от света. — Но все проходит, Алия. Когда-то это была столица правительства, правившего Галактикой. В конечном итоге от Коалиции не осталось ничего, кроме религии, которую она пыталась запретить, и в конце концов от той не осталось ничего, кроме этой единственной идеи, мечты об энтелехии. Это и несколько руин.
По словам Леропы, это было подходящее место для собора бессмертных. Со временем собор был разграблен, его стены обрушились — но не этот центральный каркас, который, сделанный из чего-то, называемого экзотической материей, бросил вызов самой энтропии. — Бессмертные презирают простой камень, который со временем гниет в твоих руках. Это заслуживает уважения.
Алия, испытывая легкое отвращение, ничего не сказала.
Затем, в тени разрушенных куполов, они наткнулись на бессмертных.
Их было немного. Они двигались медленно, осторожно, каждая округлая фигура была окружена облаком машин-сервиторов. Но каждый шел в одиночку. У них были пустые лица, отсутствующие выражения. Они даже не разговаривали, хотя некоторые из них, казалось, бормотали что-то себе под нос. Точно так же, как она мельком увидела тот другой Трансцендентный мир в Ядре Галактики, бессмертные были отягощены огромным бременем прошлого, Алия увидела, что каждый из них был заперт в отдельном мире.
Алию поразило, насколько Леропа отличалась от других. Из всей этой суетливой толпы древних только она, казалось, осознавала присутствие Алии.
— О чем ты думаешь, Алия?
— Я вижу только то, чего не хватает. Здесь ничего нет. Никакого искусства. Никакой музыки...
Леропа поморщилась. — Можешь ли ты представить себе хоть одно произведение искусства, которое не привело бы тебя в ужас после сотни просмотров, музыкальное произведение или стих поэзии, которые после тысячи лет прослушивания не вызвали бы у тебя тошноты от скуки? Полагаю, что дольше всего сохраняется самое абстрактное. Холодная, безгласная музыка; бледное бесчеловечное искусство. Но со временем все изнашивается, Алия. Все видимое превращается в пыль — и поэтому ты обращаешься к тому, что остается, к невидимому.
— Что внутри тебя.
— Да. Настоящее — это всего лишь поверхность ощущений, окружающая огромный пузырь памяти. Ты забываешь, как видеть, слышать; ты забываешь, как разговаривать с людьми. Ты забываешь, что вообще существуют другие люди. Ты просто погружаешься внутрь себя, думая о прошлом. Живешь все дальше и дальше, без конца.
— И все же вы продолжаете жить.
— О, да.
Эти древние фигуры и мудрость, накопленная ими, были, в некотором смысле, сокровищами человечества и основой Трансцендентности, и поэтому ими дорожили. Но не завидовали.
Леропа сказала: — Понимаю, что это отталкивает тебя. Я много раз видела такую реакцию раньше — инстинктивное отвращение, отторжение, которое все молодые испытывают ко всем старым. Это естественный порядок вещей. Но ты одумаешься. Альтернатива тому, чтобы жить дальше, — это, в конце концов, смерть. И, знаешь, у нас действительно есть какая-то ценность.
Леропа протянула руку и без предупреждения коснулась лба Алии. Ее прикосновение было холодным.
И внезапно Алия оказалась стоящей на вершине горы, пропитанной холодным воздухом, который проникал в ее легкие. Она споткнулась и обхватила себя руками.
Леропа бесстрастно наблюдала за ней. — С тобой все будет в порядке, — сказала она.
Системы Алии, заполненные туманом, приспособились к шоку. Ощущение холода и головокружения прошло. Она стояла прямо, собираясь с силами.
Она находилась на плато не более ста шагов в поперечнике, плавно спускавшемся с вершины этой горы с крутыми склонами. Гранитные стены уходили в долины далеко внизу, а земля со всех сторон складывалась в новые горы. Скала под ногами была скользкой; возможно, на полюсах Земли и не осталось льда, но здесь, наверху, он был.
Огромный ствол из какого-то холодного синего металла торчал из скалы этой вершины, устремленный прямо в небо. Он был монументальным, во много раз выше ее самой. Очевидно, это было оружие.
— Где я?
— Это имеет значение? — Тонкие губы Леропы растянулись в улыбке. — Ах, но ты была свидетельствующей карьеры Майкла Пула, не так ли? В его времена эти горы были известны как Пиренеи.
— Здесь катались на лыжах?
— На Земле все бегают повсюду. Люди продолжают сжигать запасы энергии планеты, как будто они неисчерпаемы. Ты, должно быть, видела плавучие здания, то, как вся планета светится из космоса. Знаешь, Земля всегда оставалась сильной. Даже когда Коалиция пала, она стала столицей сильнейшего из государств-преемников. И с тех пор, несмотря на все войны и превратности судьбы, она оставалась в безопасности. Мы позаботились о том, чтобы это произошло.
— Мы? — Но Алия знала, кого она имела в виду. Бессмертные.
Леропа сказала: — И, оставаясь сильным, ее народ естественным образом стал богатым — даже если в процессе планета лишилась своей собственной субстанции. Те, кто унаследовал Землю, живут экзотической жизнью, Алия. Более экзотичной, более фантастической, более богатой, чем ты можешь себе представить, беспризорница, родившаяся на корабле.
Алию это возмутило. — Возможно. Но если у них такая богатая жизнь, почему им понадобилось прийти посмотреть на меня?
Леропа рассмеялась сухим, жутковатым смехом, в котором совсем не было человечности. — Возможно, ты права. Они пользуются богатством веков. Но им скучно; они слишком невежественны, чтобы не быть такими. И они испорчены донельзя.
Алия посмотрела на ствол оружия. — А это что такое?
— Боевое оружие, — сказала Леропа. — На самом деле древняя пушка-звездолом. Ей по меньшей мере триста тысяч лет, но она полностью функциональна. Вероятно, проработает еще столько же.
— Что она здесь делает? Ради обороны?
— В некотором смысле. Ее разум запрограммирован на поиск и уничтожение любых объектов воздействия — астероидов, комет, — которые могут угрожать планете.
Алия нахмурилась. — Это вероятно? Пояса астероидов этой системы истощены.
— Верно. Проникновение в атмосферу, достаточное для нанесения значительного ущерба, вероятно, происходит только раз в миллион лет: во времена Пула это происходило бы раз в столетие. И в космосе больше защитных периметров. — Леропа взглянула на оружие. — Но этот страж все равно здесь. Конечно, наихудшим случаем был бы удар, который вывел из строя этого защитника, и второй удар, который, будучи неотразимым, нанес бы еще больший вред.
— Конечно, такого рода множественные несчастные случаи почти исчезающе маловероятны.
— Но, тем не менее, это реальный риск, — сказала Леропа. — И поэтому мне нравится время от времени проверять эту установку. Вот почему я показала ее тебе; это защита, которую мы, бессмертные, предлагаем людям Земли. Ты понимаешь, не так ли?
— Я так думаю...
Для изучающего это было элементарное понимание смысла неограниченного долголетия. Самым большим различием в восприятии бессмертия было само время. Если бы вы были бессмертным, вы могли бы рассчитывать прожить так долго, что риски, статистически незначимые в масштабах обычной человеческой жизни, стали бы значительными. Таким образом, возникающий раз в мегагод риск столкновения с астероидом в этой очищенной, хорошо защищенной системе стоил того, чтобы задуматься и спланировать его.
Если биологический вид должен был выжить в очень далеком будущем, конечно, такое мышление было необходимо. Человечество нуждалось в бессмертных или, по крайней мере, в их инстинктах на очень длительный период времени. Но это была мертвящая, пугающая перспектива.
— И вы вкладываете всю эту осторожность в Трансцендентность, — осторожно сказала Алия.
— Бессмертные основали Трансцендентность. Бессмертные всегда формировали ее. Как могло быть иначе?
— Но вы, старые, приносите с собой другой багаж, не так ли?
Леропа улыбнулась. — Багаж? Ах, ты имеешь в виду сожаление — движущую силу Искупления. Наконец-то мы подходим к сути. У тебя есть сомнения по поводу Искупления, не так ли, дитя? Ты думаешь, что это, возможно, вредно для здоровья. Навязчиво. И ты подозреваешь, что за этим кроется нечто большее, чем простое наблюдение, не так ли?
Алия почувствовала слабость перед силой личности этого древнего существа. Но она собралась с духом. — Я думаю, что это должно быть. Потому что свидетельствования недостаточно для Искупления.
Леропа одобрительно кивнула. — Твоя интуиция верна. Свидетельствование на самом деле является только первым уровнем Искупления, как это определено колледжами. И, да, считается, что этого недостаточно. Как это может быть? Свидетельствование предназначено для детей.
— Каков второй уровень?
— Это называется единением ипостасей, — сказала Леропа. — Союзом субстанций, сущностей. Ты знаешь, что это значит?
— Нет.
— Тогда учись. — Она протянула руку и еще раз кончиком пальца, который был холоднее льда, коснулась лба Алии.
Алия провалилась в кровавую тьму.
Утром мы собрались у главного входа в отель, готовые к тому, что нас отведут на демонстрацию Макая. Погода была холодная, но ясная, небо бледно-голубое. Том был здесь с Соней, Шелли и ее людьми, Макаем и несколькими сотрудниками ЗИ, с большинством из которых я раньше не встречался. Здесь был Вандер Гатри. Его голубые волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки, выглядели откровенно нелепо.
Мы прижались друг к другу, закутавшись в тяжелые шубы из искусственного меха и шапки в русском стиле, предоставленные нам ЗИ. — Мы все похожи на медведей, — пошутила Шелли, хотя в этом районе десятилетиями не было медведей, ни полярных, ни каких-либо других.
Мы с Томом неловко обнялись, отец и сын воссоединились на этой промышленной пустоши. Тому было нечего мне сказать. Я все еще был в немилости за то, что осмелился заговорить с тетей Розой, и воздержался от рассказа ему о моей ночной погоне за призраком его матери. Все как обычно. Однако Соня поцеловала меня в щеку.
За нами приехал микроавтобус. На побережье мы все высыпали на холодный ветер, который дул с моря и пронизывал насквозь нашу одежду. Мы огляделись.
Ядро нашей стабилизационной установки было встроено в корпус морской нефтяной вышки. Отсюда мы могли видеть буровую установку — массивную монохромную фигуру, которая вырисовывалась примерно в паре километров от берега. На уступе невысокой, сильно разрушенной эрозией скалы был установлен шатер — ярко освещенный купол из какой-то прозрачной ткани. Из шатра открывался хороший вид на морскую буровую установку. Здесь мы должны были стать свидетелями торжественного запуска установки. А затем, если предположить, что все это не взлетит на воздух само по себе, нас повезут на вертолете небольшими группами для практической проверки. Все это было хорошим зрелищем.
Мы протиснулись в шатер через что-то вроде воздушного шлюза, миновав пристальный взгляд массивных охранников ЗИ. Мы сбросили шубы; я был рад оказаться в тепле. Зависший в воздухе бот предложил мне алкоголь или горячие напитки. Я согласился на глоток скотча и большую кружку дымящегося латте. Отошел в сторону от остальных, любуясь происходящим.
В этом шатре толпились около пятидесяти человек, большинство из них были сотрудниками ЗИ или коллегами Шелли. Бухгалтеры и другие административные работники были одеты в мятые костюмы, но инженеры, как правило, были более непринужденными, в пиджаках и джинсах. Место было ярко освещено и оборудовано для наблюдения, в воздухе парили дроны размером с футбольный мяч, а также тонкая дымка из микро-дронов, просто сверкающая пыль, которую можно заметить, только если внимательно присмотреться.
— Впечатляющая установка. И все ради меня. — Звонкий женский голос был очень знакомым.
Я обернулся и увидел гордо улыбающуюся Эдит Барнетт, стоящую рядом со мной, рядом с Руудом Макаем.
Барнетт была одета в черное платье средней длины; ее ноги были тонкими и бледными, а ступни обуты в тяжелые на вид туфли. Она была на удивление высокой, с крупным лицом и тяжелыми челюстями. Ее кожа, покрытая глубокими морщинами, была бледно-золотистого цвета, а волосы, собранные в плотный шлем, были бескомпромиссно белыми. Но она стояла прямо, глаза ее были яркими и настороженными, а когда она заговорила, голос ее звучал так же мягко, как и всегда.
Рядом с единственной на сегодняшний день VIP-персоной Макай был в своей стихии. Его светлые волосы блестели при ярком освещении. — Не совсем для вашей пользы, мадам вице-президент. — Он рассказал о своих планах и о своем намерении, чтобы сегодняшний день послужил репетицией, прежде чем мы столкнемся с более неумолимой аудиторией.
Барнетт сказала: — Тогда я обязательно дам вам массу отзывов.
— Я буду рад этому. Простите, мне пора на сцену. — Он отошел, поклонившись.
— Итак, мистер Пул, — сказала мне Барнетт. — Все это было вашей идеей, проект стабилизации?
— Думаю, да. Это я задавал правильные вопросы. Но это носилось в воздухе, в сообществе, с которым я работаю. Рано или поздно кто-нибудь увидел бы необходимость...
— О, не увиливайте, чувак, у меня нет на это времени. — Она наставила на меня слегка изогнутый указательный палец. — Ваше детище. Да или нет?
