Твое... величество-2!

А вместо этого...

Иоанн, с его брюхом, с бородой и дурным запахом изо рта, явно проигрывал Расси... да что там!

Расмус моложе! И в постели наверняка годится на большее, чем храпеть! Иоанн тоже старается, но что это такое для молодой женщины? Диана чувствовала себя весьма неудовлетворенной. И жизнью, и мужем, и вообще... ей — НАДО! А дядя ей говорит всякие глупости, что надо зачать ребенка, что надо скорее беременеть, что надо не меньше троих детей... да что она, дура, как Мария?

Та вот, рожала-рожала, а что в итоге? И сама умерла, и все дети померли, и муж о ней и думать забыл! Разве эту сушеную селедку вообще можно сравнивать с Дианой?

Да никогда!

Диана лебедью подплыла к мужу, бросила из-под ресниц нежный взгляд, и Иоанн растаял, не подозревая, что половина представления играется для другого мужчины.

Улыбаться Расмусу она не может, но пусть мужчина оценит ее со стороны! Ее фигурку, ее стан, ее грудь, которую Иоанн сейчас так и пожирает глазами... ах, все-таки красота очень важна для женщины! И терять эту красоту просто так... Диана видела, какой становится грудь у беременных женщин! Просто жуткой... эти вены синие, и раздувается все, словно у коровы... фу! Конечно, потом это пройдет, знатные дамы сами детей не кормят, вот еще не хватало, но это уже потом!

Ну какая тут беременность, когда она только-только стала королевой?! Ее даже еще не короновали, потому что короны нет, и пока еще ювелиры что-то придумают? А она... дети!

Да какие дети?!

Чем прикажете мужа удерживать?!

И Диана рука об руку с мужем поплыла к трону.

Ах, как жаль, что ни с кем, кроме Иоанна ей танцевать нельзя! Разве что еще с родственниками, и то не со всеми. Но что толку танцевать с тем же Виталисом Эрсоном? У дядюшки вечно такое недовольное лицо, словно он проглотил лягушку, он способен только все испортить своим возмущенным видом. А ей надо блистать, надо очаровывать, надо, надо... зачем? Потому что она королева, она звезда с глазами, цвета листвы, она самая очаровательная женщина Эрсона...

Диана и сама себе не признавалась, что хорошо помнила те крики...

Нет!

Не было такого!

И Марии не было! Она не будет об этом сейчас думать, она будет блистать и улыбаться. И танцевать...

— Я бы хотела станцевать для тебя, любимый.

Иоанн раздулся от гордости, и кивнул.

— Да, конечно. Когда?

— Может, чуть позднее?

Диана отлично знала, что сейчас смотреть будут, но мимоходом. Всем хочется потанцевать, поговорить, пококетничать... ее танец посмотрят, но мимоходом. А вот позднее, когда всем будет охота передохнуть... она-то не устанет, к сожалению. Но сможет показать себя во всей красе!

И Диана задумчиво вздохнула так, что чуть не вывалилась из выреза.

Иоанн покосился на ее 'богатства' и 'обширности' задумчивым взглядом собственника. Понятно, что это его и только его. Но не стоит ли намекнуть женушке, что королева не должна так выставлять себя напоказ? Все же она не какая-то девица на выданье, не пристало ей так открываться. Вот перед мужем — дело другое, а посторонним смотреть и незачем.

Он вечером об этом поговорит с женой.

Вот Мария себе такого никогда не позволяла, она себя блюла строго, никто и никогда не мог похвастаться ее благосклонностью. Мария всегда была ровна и приветлива со всеми.

Мария...

Что-то с ней сейчас? И с Анной?

Мысль была крайне неприятной, так что Иоанн поступил, как привык. Придавил ее усилием воли, и улыбнулся Диане. Все хорошо. У него новая жена, и дети скоро будут, нечего тут вспоминать всякое ушедшее. У него все будет хорошо!

* * *

Исса Ирта никогда еще так не боялась. Чего только не было в ее жизни, и убить ее пытались, и потасовки, и поножовщина случалась, и с эррами дело иметь, тут с тебя семь шкур спустят, но вот чтобы ТАК?!

Никогда такого не было.

Жуть накатывала медленными тяжелыми волнами, и не было ей конца и края.

Вечером она, как обычно, выпила чашку теплого молока с медом, и отправилась в кровать. Только вот сон не шел... или наоборот? Такого ведь в жизни не бывает, чтобы открылось окно, и влетел в него громадный белый нетопырь, и ударившись об пол, превратился в шикарного мужчину. Да такого!

Уж сколько она публичный дом держит, насмотрелась, но такого красавца допрежь не видела. Белые волосы на плечи падают, глаза огромные, зеленющие, улыбка очаровательная... и такая холодная. Словно льдом тебя окатывает, и ты тонешь в этом мертвенной бездне, тонешь без надежды на возврат.

— Ирта...

Всего одно слово, а женщину жуть пробирает. Кажется, это ее смерть?

— Моя смерть... такая красивая!

И мужчина качает головой, и белые волосы рассыпаются по плечам, обтянутым тонкой белой рубашкой.

— Я не смерть. Пока. Скажи мне, Ирта, что ты сделала для Виталиса Эрсона?

Женщина задрожала от холода и страха. Но смерть была неумолима, и она принялась рассказывать. И про выбор шлюхи, и про то, как она придала ей сходство с королевой, и про побег свой из столицы, все выложила.

Мужчина слушал молча, а потом подвинул к ней чернильницу и пергамент, откуда только они и взялись?

— Пиши, Ирта. Пиши...

И женщина повиновалась.

Писала под жутким взглядом ледяных глаз, писала, торопясь, потом засыпала все песком, подписала, неизвестный пробежал текст глазами, и запечатал признание.

— Хорошо, Ирта. А теперь ложись и спи. И забудь о нашем разговоре. Живи здесь спокойно, если год тут проживешь, я к тебе надолго дорогу забуду.

Ударился об пол — и опять в окно вылетел нетопырем.

Ирта всхлипнула, и словно маленькая, залезла с головой под одеяло. А вдруг поможет? Страшно же! Вы понимаете?! Страш-но!

Там ее и сон сморил, тяжелый и душный... одеяло-то тяжелое, вот и сон такой же получился. Бывает.

Утром она проснулась, посмотрела на солнышко, которое падало из окна, выдохнула.

Она жива.

Это все ей просто приснилось? Правда?

Конечно, приснилось. Давно уже нет благословения Многоликого, да и было бы — мигом бы все о таком узнали. Нет, это все бред, бред, бред...

А на пальцах откуда-то были капельки чернил. Хотя она давно уже ничего не писала, и чернильницы в ее спальне не было...

Но бред же?

Правда?

Ирта знала, вскоре она сама себя в этом убедит. Бред. И не было ничего. Точка. Но на всякий случай год она тут проживет, даже полтора. Она примерно так и рассчитывала, чего сейчас туда-сюда бегать?

* * *

— Авантюристы, — припечатала Мария.

— Мы ничего такого не сделали, — оправдался Феликс.

— Ага, как же. Одна зелья в чай добавляет, чудом тетку до смерти от страха не довели, второй в окна летает... вы хоть тетку до разрыва сердца не довели?

— Тетку, — фыркнула Тина. — да эту заразу бревном лупить можно, ты хоть представляешь, что такое — хозяйка борделя?

Мария представляла плохо. С другой стороны... а в девяностые такого не было?

И не такое было, и страшнее было. На такой должности нервные, нежные и трепетные не выживают, но это же не отменяет главного?

— Хоть Анну в это не втягивали?

— Конечно, нет!

И такие подозрительно честные у всех глаза...

— Жулики, — припечатала Мария. — Аферюги. Злодюги.

— Я коврижки испекла, — невинно заметила Тина.

Коврижки Марии нравились. Но за взятку она не продается. Вот!

— Зачем вам это признание понадобилось? Думаете, я вернуться захочу?

— А вдруг? — резонно заметил Феликс. — Захочешь ли, нет ли, а документы все тут, один к одному. Или ты, или Анна...

Мария только рукой махнула?

Вот что с ними делать? Феликс — понятно, а эти две интриганки?

— Кто сценарий-то придумал?

Феликс выглядел, как нашкодивший мальчишка.

— Ну...

— Я, мам.

Мария посмотрела на родимое чадушко, и схватилась за голову.

— Многоликий! И это в десять лет! А что из тебя к двадцати годам вырастет?

— Потрясающая женщина, — тихо сказал Феликс. За что и был награжден личным королевским пинком по ноге.

Ишь ты!

Потрясающая! Женщина! Будешь вредничать, гад, я вас и правда поженю! Наклонности у вас уже совпадают, так что брак будет определенно интересным.

Спелись, называется!

* * *

Бутылка вина полетела в стену.

— Тварррррь!

Марк ушел!

Ускользнул!

Улизнул от расплаты, а Дерек так об этом мечтал, так надеялся, вот попадется ему 'Барракуда' Марка... он считай, каждую ночь во сне это видел.

Горящий корабль, повешенного на рее Марка...

Только вот мечты не сбылись.

Марк ушел, потерял один свой корабль, один корабль нанимателя, но и дерек тоже потерял своих людей... во всем виноват проклятый шторм! Если бы не он!

Дерек разметал бы всю флотилию Марка, пусть потерял бы половину своих... да плевать! Какие ему эти шакалы — свои? Свой его предал.

Второй раз Дерек этой ошибки не повторит! Только вот беда... Марка теперь тоже не подловить, он пока корабли починит, пока еще один прикупит для флотилии, пока моряков найдет... месть откладывается, опять откладывается... вот и бесился Дерек. И пил, и дурил, и снова пил...

В комнату заглянул Лысый. Он же Ивар Ремез. Пират, квартирмейстер на корабле Дерека, незаменимый человек. Лысый, правда, как коленка, но от этого не менее опасный. Даже прозвище его произносили шепотом и с оглядкой, чтобы не услышал лишний раз. Так-то его Осьминогом кликали, а Лысым только за глаза. Но Дереку сейчас море было по колено. Пьяное.

Если Дерека боялись открыто, в глаза, то Лысого... есть такие люди. Подлые донельзя. Ты ему сейчас что-то скажешь, а потом с тобой как что-то случится ... нехорошее! Так наплачешься, сорок раз о своем языке длинном пожалеешь! Лучше уж промолчать, а про себя пожелать мерзавцу не только оплешиветь, но и опаршиветь. Но только наедине с собой. И оглядываясь.

Донесут — сам пожалеешь, что на свет родился.

— Капитан!

— Чего тебе, морда?

— Капитан, новости есть про вашего врага.

— К-какие?

— Интересные, капитан. Хочешь ему отомстить?

Дерек протрезвел мигом. То есть почти протрезвел. Выпил-то он очень много, и сейчас его тело и разум мобилизовали последние резервы. На несколько минут, может, на полчаса, он почти протрезвел. Но потом свалится, где стоял.

А Лысому того и надо было.

— Твой враг, капитан, сейчас летит в столицу. Ему друга надо вызволить, Димаса Бустона.

— Это я знаю. И чего?

— Мы в столицу не попадем. Но семья твоего врага сейчас живет в поместье Стоунов, на побережье. И я знаю, как туда пройти, и фарватер знаю, и человек у меня есть из тех мест, рыбаком ходил, потом сбежал, надоело в рыбьих потрохах копаться.

— Та-ак...

— Понятно, что ты с бабой воевать не станешь, и с детьми тоже. Вот еще не хватало! Но поместье там богатое, исс Шент зарабатывает хорошо, ребятам будет, чем поживиться. А бабу его и щенков тебе приволокут целенькими и невредимыми. Ты ему так весточку и оставишь, пусть приходит на встречу, а то его баба головы лишится. Или дети...

— Та-ак...

Это было произнесено уже с совсем другой интонацией.

В глазах Дерека зажглись опасные огни. Раньше-то Бекки и дети Марка были в столице Эрланда, туда пиратам не достать. А и достать... убивать, разве что? Этого Дерек не хотел, у него с Марком счеты, не с малышней.

А вот если они правда на побережье, в поместье... ну, налет! Такое бывает! Иоанн, конечно, взбесится, но такое просто бывает. Вот случается.

Пиратов ловить будут, но их и так всю жизнь ловят, не привыкать. А уж когда Марк явится... тут-то Дерек с ним и рассчитается. За что?

За все!

Только вот...

Дерек с силой растер лицо руками, чувствуя, как начинает кружиться голова, и его неумолимо затягивает в сон.

— Осьминог, ты сейчас прикажи, чтоб мне не мешали. Отосплюсь, вы мне бульончика горячего, ну и чего положено. И еще раз расскажешь, что узнал. И чего за это хочешь.

— Сделаю, капитан.

— Вот и хоро...шо...

Дерека-таки свалило, он ткнулся носом в стол и вырубился.

Осьминог ухмыльнулся.

Была и у него своя корысть, еще как была. И приятно было, что капитан об этом думает. Даже сейчас, даже спьяну, понимает, что верных людей награждать надо.

Это хорошо.

Лысый, он же Осьминог, огляделся, и принялся убирать все бутылки с вином, выставляя их за дверь. Потом перетащил капитана на кровать.

— Лежи, отсыпайся.

Если не учитывать завязанность Дерека на своей мести, капитан он хороший. И справедливый, и удачливый, и море его любит. Это важно. Вот Осьминог ему и посодействовал, с пользой для себя. И напомнит обо всем, когда капитан проспится.

А пока...

Пока можно начинать готовить эскадру к новому рейду. Пока пропьются, да проспятся, морды, пока корабли в порядок приведут, пока все на борт погрузят...

Так время и пройдет незаметно. Осьминог и займется.

А следующее утро встретило Дерека жутким приступом головной боли. Кажется, у него даже кости черепа болели.

— Капитан, протрезвел?

Осьминог протянул Дереку бутыль с мутным рассолом. Ну, хоть такой нашли...

Дерек приник к животворящему питью, словно к эликсиру жизни, и высосал всю бутыль в десять секунд. Выдохнул.

— Фууууу...

— Пошли, капитан. Там горячий бульон с пряностями есть, кофе...

Отдать Осьминогу должное, какой бы он там подлец ни был, состояние 'с похмелья' он знал, и капитана из него выводил умело. Не говоря ни слова, накормил капитана горячим, заставил выпить чашку крепкого кофе, потом кивнул бабам, которые уже давно держали нагретой воду.... Примерно к полудню Дерек стал похож на человека. От него даже мухи в полете падать перестали, раньше-то их запах спирта на подлете сшибал.

— Спасибо, друг.

Осьминог криво ухмыльнулся.

— Спасибом не отделаешься. Забыл, о чем мы говорили?

Дерек припоминал, но плохо.

— О... Марке?

— И о его семейке. Вот, смотри, капитан, — Осьминог выложил на стол заранее приготовленную карту побережья. — Эрланд, — кончик ножа прошелся вдоль берега. — Поместье Стоуна. Его управляющий сдает коттеджи у моря, и тем неплохо зарабатывает, да и деревеньки там зажиточные. Вот, — кончик ножа сделал на карте первый прокол, — здесь само поместье.

— Так.

— Раньше я об этом не говорил, какой смысл? Не было там никого, все Стоуны в столице жили, а вот сейчас они все там. Жена твоего врага, его сын и дочь. Понимаю, с бабами ты воевать не будешь, ну так можно их у себя подержать. А как явится за ними Стоун, их отпустишь, а его оставишь. А ребятам и поместья хватит.

— Фарватер?

— Есть знающие люди. Приведу.

— А корабли ты и так готовить приказал к выходу, верно?

— Чего ж нет, капитан? Сейчас сезон штормов закончится, и можно будет выйти в море. Так-то тоже можно, но зачем Многоликого гневить? Себе дороже получится.

С этим Дерек был согласен. Зимой, именно зимой. Эрланд — место теплое, море тут льдом не покрывается, а шторма бушуют весной и осенью. Зима и лето для судоходства самое хорошее время, пройдут, как по льду проскользнут.

— Так и сделаем.