— Сожалею, — ответил Вронский.
— Алексей, помоги по старой дружбе.
— Да ты с ума сошел! Это же подсудное дело.
— Ерунда все это, — Голенищев вплотную приблизился к Вронскому. — Достаточно одного слова Манчини, и груз пропустят. Я его доставлю на свои склады. А документик тот, мы задним числом отдадим. Никто и не узнает, когда его в папочку положили. Главное, чтобы Манчини взял это на себя, не просто так, конечно...
— Нет. Извини, но я в таких делах участвовать не хочу.
— Алексей, да ты что! Я ведь не бескорыстно! Там груз стоимостью четырнадцать миллионов евро. Поможешь — десять процентов твоих! Тебе на всю оставшуюся жизнь хватит.
— Нет, извини, я в таких делах тебе не помощник. Прощай.— Вронский встал.
— До свидания, — едко улыбнулся Голенищев. — Жаль, что не удалось договориться. И все же мое предложение остается в силе. Позвони, если передумаешь.
Голенищев удалился, а Вронский еще долго сидел, размышляя над тем, что лучше бы его однокашник просто попрощался и ушел восвояси. Но Голенищев оставил за собой неприкрытой дверь своего предложения, маленькую щелочку через которую Вронский имел возможность войти в это сомнительное дело, если вдруг переменит свое решение. Вронскому было неприятно обнаружить в себе колебания, которые вызывала в нем эта так некстати оставленная возможность. Он сидел в глубокой задумчивости до тех пор, пока Анна не вошла и не позвала его спать.
VI.
На следующий день утром Анна объявила Вронскому, что едет по делам.
— Куда это? — удивился Вронский, привыкший видеть свою подругу постоянно возле себя.
— Пора приниматься за дело, дорогой. — Анна едва подавила вздох сожаления, вырвавшийся у нее из груди.— Отдыхать хорошо, но пора и честь знать. Я говорила тебе, что хочу устроить выставку — продажу в своем салоне. Я надеюсь, что этот проект принесет нам неплохие деньги.
Вронский при ее словах встал и несколько раз нервно прошелся по комнате. Анна, внимательно наблюдавшая за ним, отлично поняла, что его так взволновало. Она подошла к Вронскому и обняла его, нежно положив голову ему на плечо.
— Я знаю, тебе неприятно, что мне приходиться заботиться о нашем финансовом благополучии, но, раз существует такая возможность, мы не должны ее упускать. Тем более мне нравится моя работа. И потом я уже слишком засиделась дома, — улыбнулась Анна, — во мне проснулась жажда деятельности. Я больше не могу сидеть сложа руки.
— Допустим, ты устроишь выставку,— Вронский осторожно расцепил ее руки, — но, где гарантия, что картины найдут спрос у публики?
-Я решила делать ставку на художника, имя которого здесь необычайно популярно. Мы устраивали выставку его картин в прошлом году в Римини, она имела огромный успех. Да ты знаешь его, это Михайлов. На выставке его картин началась наша любовь с тобой, помнишь?
— Помню, — глаза Вронского вмиг потеплели.
— Он принес нам счастье один раз, уверенна, принесет удачу и сейчас. — Анна подошла к огромному зеркалу, висевшему на стене. — Я еду к Михайлову, чтобы отобрать картины для выставки, если хочешь, поезжай со мной, — сказала она, внимательно вглядываясь в свое отражение и поправляя прическу.
— Хорошо, — согласился Вронский, — едем.
Через час их автомобиль остановился около студии художника, расположенной на окраине Сорренто.
Едва они вышли из автомобиля, как Анна заметила, что в доме происходит что-то неладное. Около входа в него стояла аварийная машина. Двери были раскрыты нараспашку, из них, что-то шумно обсуждая, вышли трое человек рабочих. Прошествовав мимо Анны и Вронского, они сели в машину и уехали.
— Что— то тут случилось? — забеспокоилась Анна. — Идем скорей.
Только они вошли в дом, как увидели хозяина. Анну неприятно поразил его вид. Она привыкла видеть Михайлова всегда опрятно и аккуратно одетым, гладко выбритым. Сейчас он выглядел так, как будто три ночи не спал и не имел возможности побриться и переодеться. Отросшая щетина и красные воспаленные глаза в сочетании с небрежной одеждой производили самое удручающее впечатление. Сам он выглядел сильно озабоченным и, кажется, совсем не замечал вошедших.
Анна окликнула его, и только после этого Михайлов заметил гостей. Он подошел к ним и, поздоровавшись с Анной, протянул руку Вронскому. Мужчины обменялись рукопожатием, и Вронский заметил на ладонях художника следы грязи. Анна снова отметила про себя, что выглядит он довольно плачевно.
— Мы с вами договаривались на сегодня, — напомнила она Михайлову, но, если по каким-то причинам наш визит не удобен, можно перенести встречу на любое другое время.
— Нет, проходите. Я готов вас принять, — сбивчиво произнес Михайлов и повел гостей вглубь дома. Он привел их в небольшую гостиную и попросил садиться.
— Может быть, мы сразу пройдем и посмотрим картины, как договаривались, — предложила Анна.
Лицо Михайлова при этих ее словах помрачнело. Анна видела, что с ним что-то происходит, но никак не могла взять в толк, что случилось? Сердце ее сжалось от мрачных предчувствий. Она ожидала что угодно, но то, что она услышала в следующую минуту, повергло ее в шок.
— Сожалею, Анна Аркадьевна, но в нынешней выставке я не смогу участвовать, — произнес Михайлов трясущимися губами.
— Позвольте, но мы с вами договаривались, и вы мне обещали, что предоставите пятьдесят картин.
Вместо ответа Михайлов вытащил пачку сигарет и, вынув из нее сигарету, нервно закурил. Анна терпеливо ждала, когда он ответит ей.
— Я бы рад, но это невозможно, — глухо проговорил художник.
— Я не понимаю, — в недоумении произнесла Анна, — что происходит.
— Вчера вечером, в моем доме прорвало трубу с горячей водой. Вода лилась со второго на первый этаж несколько часов. Когда я вернулся домой ночью, то все картины были в воде. Спасать было уже нечего.
Анна была потрясена его словами.
-Но, неужели не осталось ни одной работы, — воскликнула она.
— Ни одной. — Михайлов хрипло рассмеялся. — Ни одной единственной, представляете?
-Я не могу поверить, что это правда, — голос Анны дрогнул.
— Увы, — развел руками Михайлов, — всего за несколько часов я лишился всего, что составляло смысл моей жизни много лет. Погибли лучшие мои полотна, все кончено.
Михайлов взял со стола бутылку с виски, налил себе в стакан и быстро выпил, никому не предлагая составить ему кампанию.
— Примите мои искренние сожаления, — сочувственно произнес Вронский, — ваши картины погибли, но ваш талант при вас. Вы напишите еще много замечательных картин.
— Нет, — тряхнул головой Михайлов, — отныне я никогда не прикоснусь больше к кистям и краскам. Моя карьера художника закончена раз и навсегда.
— Но это невозможно! — Анна не верила своим ушам. — Время лечит. Вы успокоитесь, придете в себя и начнете все снова.
— Зачем? Не вижу в этом никакого смысла. — Михайлов снова наполнил стакан и сделал из него несколько глотков. — Мир недвусмысленно дал понять мне, что ему не нужна эта мазня.
— Это стресс, но это пройдет, — попыталась его успокоить Анна, — вы еще вернетесь к живописи.
— Столько лет работы и все впустую, как будто я ничего не делал. Где картины, где материальное воплощение моих усилий, ничего этого нет, — горько восклицал Михайлов. — Что я скажу своим детям, что отец их был бездельник? Мне нечего предъявить им. Все погибло!
— Если мы можем вам чем-нибудь помочь, то обращайтесь, не стесняйтесь, — предложил Вронский. — Если нужны деньги или какая другая помощь.
— Благодарю, но мне ничего не нужно. Я не пропаду. Я ведь закончил медицинский институт, и по профессии врач. Отныне я намерен лечить людей.
— А как же живопись, неужели ваше решение окончательно? — с сожалением произнесла Анна. — Люди много потеряют, лишившись такого талантливого живописца.
— Они приобрету гораздо больше в лице врача, хорошо делающего свое дело, — не уверенно произнес Михайлов.
— Мне кажется, вы совершаете большую ошибку, — проговорила Анна.
— Я буду приносить практическую пользу людям.
— Как знать, от какого рода деятельности больше пользы, — задумчиво произнес Вронский. — Сколько людей вы сможете вылечить за всю свою жизнь? Сто? Двести?
— Не знаю, — пожал плечами Михайлов, — да и какая в сущности разница.
— То-то и оно. Хороший врач, принесет пользу лишь небольшому числу людей. А талантливый художник способен принести радость, а значит и здоровье, не только своим современникам, но и их потомкам и потомкам потомков и так далее. Вы понимаете, какой огромный масштаб охвата у художника.
— Понимаю, — насупился Михайлов, — и, тем не менее, решение мое неизменно.
— Очень жаль, — печально произнесла Анна, — я думала, мы будем с вами сотрудничать еще много лет.
— Мне тоже жаль, но я ничего не могу поделать. Обращайтесь, если понадобится моя врачебная помощь. Всегда рад буду помочь.
— Прощайте, — Анна поднялась, собираясь уже уйти. Но вдруг остановилась. — А как быть с вашим обещанием?
— Каким обещанием? — удивился художник.
— Вы обещали написать мой портрет.
Замечание Анны погрузили художника в раздумье.
— Хорошо, я сделаю ваш портрет, но он будет моей последней работой.
VII.
На следующий день Вронский и Анна приехали к художнику для позирования. Точнее, позировать должна была Анна, а Вронскому захотелось понаблюдать за творческим процессом. Он сам не так давно, дабы чем-то занять себя попытался набросать ее портрет, и хотя Анна, посмотрев на него, произнесла несколько похвальных слов, Вронский понял, что она не в восторге от его работы. Он даже почувствовал некоторую обиду, ему казалось, что он вложил в свое произведение все свои чувства, которые питал к Анне, а в ответ получил лишь вежливое одобрение. Он бы смирился с таким отношением, но дело заключалось в том, что портрет ему нравился. Он находил в нем большое сходство с оригиналом. и считал его своим лучшим творением. Посмотрим, что получится у прославленного Михайлова, думал он, входя в его мастерскую.
От вчерашнего потопа еще сохранялось немало следов, но воду уже откачали, где могли и как могли прибрались. Впрочем, воздух был пропитан сыростью, и находиться тут было не слишком комфортно. Вронский невольно поморщился, войдя в мастерскую, но Анна не обратила внимания на все эти неприятные нюансы, она мило улыбнулась художнику и спросила: куда садиться? Михайлов указал ей на кресло.
Вронский расположился немного в стороне и смотрел то на модель, то на художника. Его немного удивляла манера Михайлова, он редко смотрел на Анну, сосредоточив основное внимание на своей работе. Казалось, что его в самую малую степень интересовал оригинал и Вронскому трудно было представить, что он может нарисовать что-то путное. Он даже пожалел, что Анна согласилась позировать, они лишь потеряют напрасно немало времени, да и денег, ведь портрет им обойдется в приличную сумму.
Хотя сеанс длился уже достаточно долго, Анна не выказывала никакого нетерпения, никакого желания его завершить. Она послушно выполняла все просьбы художника, правда, были они не многочисленны. Внезапно Михайлов объявил перерыв.
Втроем они сидели за небольшим неудобным столиком и пили кофе.
— А можно ли взглянуть на портрет, каким он получается? — попросил Вронский.
Ответ Михайлова был категоричен:
— Нет!
Анна попыталась его смягчить.
— Я давно заметила огромное различие между незаконченным и завершенным произведением. Часто незаконченное разочаровывает, но когда оно завершено, то впечатление совсем иное. Подчас превращение сродни чуду. Иногда несколько внесенных деталей все меняет принципиально.
Михайлов несколько удивленно взглянул на Анну.
— Приятно это от вас слышать, Анна Аркадьевна, вы кое-что понимаете в нашем деле. Именно по этим причинам я никогда не показываю незавершенное. Были случаи, когда кому-то удалось подсмотреть такую картину, а потом на этом основании говорили, что она не удалась.
— Вы замечательный художник, вы не должны прекращать творчество. Это преступление, — произнесла Анна.
— Я решил, а своих решений я не меняю, — угрюмо возразил Михайлов.
— Но почему?
— Что может искусство в современном мире?
— Многое, — убежденно произнесла Анна.
— Ничего. Убеждаюсь в этом снова и снова. Художники бессильны хотя бы что-то изменить. Мы работаем на потеху публики, на ее снобизм. Собирать картины известных художников престижно, можно похвастаться перед такими же тщеславными снобами и ради этих ничтожеств стоит творить? Нет и еще раз нет. Не желаю угождать этим мелким душонкам, которым нет дела до искусства.
— Вы во многом правы, — согласилась Анна. — Но это лишь часть правды. Есть люди, для которых искусство и есть сама жизнь или лучшее, что есть в ней. Пусть их не так много, но это наиболее достойная часть человечества и вы не можете лишать ее своего творчества.
— Все, что мог, я уже сделал. Еще совсем немного и я начну повторяться, воспроизводить самого себя, а это смерть для художника.
— Вы чересчур требовательны к себе.
— Возможно, но я такой. Давайте продолжим работу, если не устали.
— Вовсе нет, — поспешно проговорила Анна.
Анна и Вронский еще дважды приходили на сеансы, правда, по продолжительности они значительно уступали первому позированию. Наконец, художник отложил кисть, отступил на несколько шагов от холста, внимательно его оглядел и коротко, но емко произнес: "Готово".
Вронский и Анна едва ли не бегом бросились к картине и одновременно застыли возле нее. На очень темном, почти черном фоне ослепительно белел овал лица. При этом фигура была лишь слегка намечена, она скорее угадывалась за легкими мазками. Впрочем, это было не столь существенно, потому что ни Анна и Вронский не могли оторвать взгляда от этого прекрасного лика.
С картины смотрела женщина похожая на Анну, но при этом какая-то другая. Неведомая глубина отражалась в чертах лица, хотелось смотреть и смотреться в него, как в волшебное зеркало. В этом лице заключалась неведомая тайна, как и во всем, что ведет в иной мир. А то, что эта женщина пришла оттуда, сомнений не было никаких.
— Это не я, — внезапно осевшим голосом произнесла Анна.
Михайлов недовольно посмотрел на нее.
— Если вы себя не узнали, значит, потрет неудачный. Я его сейчас уничтожу.
Анна встала на его пути.
— Портрет замечательный. Просто я не знала, что я такая. Я немедленно забираю его.
Михайлов пожал плечами, взял полотно и стал его упаковывать. Только сейчас до Вронского дошло, что, приступая к работе, они забыли обговорили цену.
— Сколько мы вам должны? — спросил он, принимая упакованную картину.
Михайлов поглядел почем-то не на него, а на Анну.
— Вы мне ничего не должны, это мой прощальный подарок Анне Аркадьевне.
— Но мы не можем его принять, эта картина стоит больших денег, — возразил Вронский.
— Прощайте, — оборонил Михайлов и двинулся к выходу из мастерской.
VIII.
Весь следующий день Анна была сама не своя. Из головы не выходила история с Михайловым. Он написал ее замечательный портрет, но он же и подвел, сорвал выставку. Но винить она его не могла. Первый раз в жизни Анна столкнулась с так называемыми фарс-мажорными обстоятельствами. Эта сила действует внезапно и непредсказуемо, по каким-то своим, совершенно непонятным законам, поэтому предусмотреть и избежать ее невозможно. А ведь Анне казалось, что она все просчитала, прикинула самые разнообразные риски и по всем ее расчетам должна была получить неплохую прибыль, даже при самом неудачном стечении обстоятельств, но жизнь на этот раз переиграла ее. Это было тем более печально, что Анна постоянно обнадеживала Вронского насчет своего стабильного финансового положения. Она, конечно, найдет выход, подготовит новую экспозицию, но на это уйдет время. Ей понадобится немало усилий, чтобы найти новых художников, способных показать уровень мастерства не ниже Михайлова. С Михайловым было легко и просто работать. У него было громкое имя, на него с удовольствием шла не только местная публика, но люди специально приезжали из других стран, чтобы посмотреть на его работы. Анна приуныла.
