Гетайры-телохранители прикрыли его, оттёрли назад. Поблизости вновь возник Селевк, сражающийся, как лев.
Стратег вышел из боя, который медленно катился обратно к реке.
— Что случилось?
— Персы! Сзади! Множество всадников!
— Ах, твари... — стиснул зубы Антигон, — так и знал, что попытаются обойти. Скачи к Артагату, пусть их встретит.
Вождь лидийцев повиновался, и его конница умчалась в тыл, отражать удар Бесса.
Дюжина белоголовых сипов, широко растопырив свои почти чёрные маховые перья, кружила в недостижимой даже для стрелы скифского лука высоте.
На дне необъятного голубого океана ворочался страшный гигантский зверь о ста тысячах голов. Он ревел, хрипел, бился в конвульсиях, словно что-то рвало, терзало его тело изнутри.
Грифы довольно шипели и хрипло каркали, будто вороны. Их становилось все больше. Они предвкушали невиданный пир. Им не жаль зверя.
А тот уже бился в агонии.
Воины Равамитры и Сияваки волна за волной разбились о незыблемый утёс, имя которому — Пердикка. Равамитра, уже видевший Киликию на острие своего копья, тянулся к ней, как осел, что вращает мельничное или водоносное колесо, шагая за подвешенной перед мордой морковкой. Он храбро бросился в бой во главе мидян и сложил голову. Сиявака оказался осторожнее, в самое пекло не полез, но его воинов македоняне разметали, как слепых котят и хшатрапава схлопотал-таки тяжёлую рану. Едва успели его вынести с поля верные слуги.
Персы попытались возобновить обстрел македонян с безопасного берега и тогда Пердикка, не желая бездельно топтаться под стрелами, сам двинулся в атаку, дерзко преодолев ручей и погнав египтян с сирийцами.
Дарайавауш, увидев зародыш поражения, в отчаянии вынужден был бросить в бой оторных арштибара во главе с Оксафром. Он надеялся ввести их в пролом, который создаст Тимонд, но тот стоял на месте, как вкопанный, не в силах обратить в бегство Леонната.
Царь царей поворотил свою колесницу на левое крыло, надеясь, что вид повелителя остановит бегущих, но те, подстёгиваемые паническим страхом, уже ничего не различали в пёстром калейдоскопе, разбившегося на мириад осколков мира. Многие бросались в Сар, пытаясь вплавь добраться до спасительного берега, где не было ни наступающих арштибара, безжалостно загонявших испуганное стадо обратно на бойню, ни напиравших сзади ужасных яванов.
Паника заразительна. Едва опрокинулось персидское левое крыло, как дрогнули наёмники Тимонда. Не по всему фронту, лишь с края, ближайшего к бегущим. Кен, ощутивший, что враг уменьшил напор, немедленно надавил сам. Фаланга Тимонда, пятясь, начала поворачиваться противосолонь.
— Парса!
— Слава!
Оксафр протолкался к македонянам. Арштибара вступили в бой.
— Да сколько же вас?! — задорно прокричал Пердикка.
Перед глазами таксиарха уже маячили крылья Ники и он шёл по трупам вперёд, разя мечом (сарисса давно сломалась) на кураже, словно неуязвимый спарт, проросший из драконовых зубов.
— Ну, персы, становись! — потрясал обломком копья, с массивным подтоком, сосед таксиарха по строю, — огуляю враз! У меня длинный!
— И толстый! — кричали сзади.
— Нагибайся, бабы! — намекая на длиннополые, пёстрые одеяния арштибара, добавил кто-то звонким голосом, в котором и следа не осталось от недавнего напряжения и страха.
Фаланга грянула хохотом.
— Смелее! — размахивал акинаком Оксафр.
Столкнулись.
Арштибара — гордость Ахеменидов. Все они — отличные воины. Любой из них в единоборстве способен одолеть гоплита. Вот только с эллинским строем эти мастера меча и лука ничего сделать не могут. Который век уже разбиваются об него, как волны о скалу. Волны ведь иной раз чудовищную силу имеют. А эллинские скалы стоят. Устояли и на этот раз.
Дарайавауш побледнел, судорожно, до белизны в костяшках пальцев, вцепился в борт колесницы. Его глаза метались по полю в поисках резервов и не находили их.
Бесс нахлёстывал коня, предвкушая, как яваны разбегутся в панике, едва завидев атакующий клин бактрийцев и согдов. Он уже слышал шум сражения и очень спешил, опасаясь, что Набарзан успеет украсть у него победу.
В возникших на дороге лидийцев, воины Бесса врубились, как топор в мягкое дерево. И завязли. Бойцы Артагата прилипли к бактрийцам, как мухи к ложке с мёдом. Согды, саки, с улюлюканьем завертели гигантскую карусель, осыпая лидийцев стрелами. Те не отставали, кружа вокруг бактрийцев, как слепни возле коровы.
Бесс дотянулся топором до одного из вражьих воинов, но больше никого не мог достать. Колеса из всадников, сталкиваясь, пересекаясь, медленно катились к месту основного сражения.
Антигон, у которого спина зачесалась от предчувствия удара с тыла, попытался разорвать цепь, притянувшую его к Набарзану. Оба уже выдохлись, поэтому, когда раздались крики: "Отходим!" — персы не нашли в себе сил повиснуть на македонянах мёртвой хваткой, как бойцовые псы. Все же гипасписты и пельтасты Эригия сделали своё дело, хоть и понесли очень большие потери. Прорыв персидской конницы провалился.
Персы и македоняне отхлынули друг от друга, оставив на месте ожесточённой схватки сотни людских и конских трупов.
Среди гетайров больше половины покрыты ранами. Сам Антигон ранен дважды. Набарзан отходил, морщась и зажимая ладонью бок. Персы, у кого ещё остались стрелы, принялись покусывать македонян издали.
Не учёл Набарзан, пекущийся лишь о себе, что, завидев его отступление, дрогнет измученный Тимонд. Сын Ментора, покрытый ранами, держался из последних сил. Едва отступавшая персидская конница обнажила истерзанный правый край фаланги наёмников, как Эригий, собрав остатки гипаспистов, ударил по нему. И Тимонд не выдержал.
— Отступаем!
Наёмники попятились, а Леоннат устало сел на землю, снял шлем, выпустил из рук красный от крови меч и вытер со лба пот.
— Все... Стоим... Сил больше нет...
Никто из ионийцев с ним не стал спорить, уцелевшие едва держались на ногах.
У хшаятийи кровь отхлынула от лица: яваны теснили арштибара.
К государю подлетел один из сотников Набарзана, с головы до ног, вместе с конём, перепачканный кровью.
— Повелитель! Яваны отступают! Набарзан просит помощи, чтобы окончательно опрокинуть их!
— Помощи?! — закричал царь царей, — где я возьму эту помощь! Яваны прорвались на левом крыле! Пусть Набарзан немедленно прибудет туда и отбросит их!
Сотник помчался выполнять приказ, от которого хазарапатиша заскрипел зубами. Но повиновался.
Тем временем, Кен, дожимая Тимонда, сбросил его в ручей. Наёмники побежали. Показали спину и царские телохранители. Набарзан на выручку не успел.
Персы отступали по всему фронту, но преследовать их союзники не могли. Не осталось сил.
Бесс почти рассеял лидийцев, когда заподозрил неладное. До места основного сражения ему уже было рукой подать, противник, как ему и положено, разбегался, когда хшатрапава Бактрии, бросив случайный взгляд на противоположный берег Сара, увидел бегущих и там.
— Что это? — в этом же направлении указал рукой Спитамана, оказавшийся поблизости.
Он напряг зрение, приложив ладонь козырьком к глазам.
— Наши бегут!
— Ты что несёшь... — начал было Бесс, и осёкся.
Лидийцы откатились к западу, зализывать раны. Бактрийцы и согды влетели на вершину невысокого холма, закрывавшего от них панораму битвы.
— Ангра Манью... — прошептал Бесс.
— Смотри! — вытянул руку Спитамана.
Оба видели, как несколько сот вражеских всадников двинулись шагом в их направлении, потом перешли на рысь.
— Отступаем! — скомандовал Бесс.
— А как же хшаятийя?
— Дурень, какой хшаятийя? Надо ноги уносить!
Так закончилась битва при Адане. Отряд Бесса, ещё достаточно свежий, на следующий день достиг города. Хшатрапава Бактрии забрал с собой царскую семью, бросив все остальное, оставив эллинам огромный обоз, даже гарем Дарайавауша и отступил в Исс.
Сам царь царей, видя, что эллины не преследуют его, принялся собирать остатки войска. Он сохранил лучшие его части, но все они были изрядно потрёпаны, и о новом сражении не могло идти и речи, потери персы понесли чудовищные. В битве погибли Аристомед, Равамитра и Оксафр. Был тяжело ранен Сиявака. Погибло множество командиров рангом помельче. Через два дня после сражения от ран скончался Тимонд.
Антигон потерял убитыми треть войска. Среди выживших мало кто избежал ран. Героически дравшийся Кен разделил судьбу Тимонда.
Доблестный Пердикка, опрокинувший несколько волн персидской пехоты, по иронии судьбы понёс наименьшие потери.
Союзники, так же, как и персы, не могли возобновить сражение. Два дня эллины собирали по окрестностям дрова для погребальных костров. Похоронив павших, Антигон скомандовал отступление в Адану.
Атизий, который должен был охранять лагерь и обоз, напуганный рассказом Бесса, бежал вместе с ним.
Царь царей подошёл к Адане только через пять дней после занятия города Антигоном. Войско его было голодно и измучено.
День персы стояли на противоположном городу берегу реки. Войско их таяло на глазах: воины разбегались кто куда, угроза расправы не могла их удержать.
Наконец, разведка донесла, что эллины ушли. Антигон решил вернуться в Тарс.
Царь царей занял Адану. Его наложниц эллины не тронули (ну, почти), все они дожидались господина к вящей радости того. Обоз, конечно, был разграблен, но это не помешало Дарайаваушу издать указ, возвещавший о победе персов и изгнании яванов из Киликии.
То, что Тарс, куда ушёл Антигон — тоже Киликия, решили умолчать. Набарзан быстро оправился от раны и инструктировал гонцов, которые должны были принести в Вавилон и все хшатры весть о великой победе. Хазарапатиша объявил, что цель похода достигнута.
— Вернёмся в следующем году, — уверял царя царей Набарзан, — вот увидишь, великий государь, яваны к тому времени передерутся между собой. Это стадо баранов крепко бьётся рогами, но без пастуха разбредётся на все четыре стороны.
Дарайявауш слушал отстранённо, опустив веки. Он очень устал и мечтал лишь о возвращении в Вавилон. Ему хотелось как можно скорее оказаться в успокаивающей прохладе тенистого сада, за которым он так любил ухаживать. Сейчас царю царей не думалось ни о чём, даже о наказании предателя Бесса, который, захватив жену и мать своего государя, загоняя коней, мчался на восток.
Великий царь ещё не знал, что именно в день Аданы на глиняных ногах титана, попиравшего огромное пространство от Египта до гор Гиндукуш, появилась первая, неумолимо расширяющаяся трещина.
В день битвы Птолемей стоял под стенами Саламина во главе вдвое увеличившегося войска (за счёт ополчений западной части острова) и строил большой таран, готовясь к штурму.
Богам было угодно, чтобы первой достигла Саламина весть о "победе" персов в эллинском изложении. Аристомен и Фитагор Никакой, поняв, что помощи не будет, открыли ворота и сложили оружие, сдав и город и флот в тридцать триер. Лагид в одночасье оказался властелином Кипра, толком даже меча не обнажив.
— Я же говорил тебе, господин, боги тебя любят, — скучным голосом, словно излагая прописную истину бестолковому ученику, заявил Фратапарна.
— Знать бы ещё, кто именно, — рассеянно пробормотал Птолемей, — а то разорюсь на жертвах, если всем сразу...
Чуть позже набарзанова пропаганда добралась до ушей стоящего в Сохах Адземилькара. Царь Тира ещё раньше получил приказ хшаятийи идти в Саламин, но замешкался из-за внезапно налетевшего шторма, а потом было уже поздно. Адземилькар попытался блокировать город с моря, но для полноценной осады недоставало войск, а эллины не давали высадиться на берег даже для того, чтобы воды набрать. В конце концов, потоптавшись на месте до осенних штормов, финикийцы ушли в Тир.
Антигон в Тарсе задержался. Рана на бедре воспалилась и едва не возвела стратега-автократора на погребальный костёр. Спас его, как и после Граника, врач Филипп-акарнанец. Антигон встал на ноги в конце боэдромиона. К этому моменту остатки персидской рати уже ушли из Киликии, а у эллинов и македонян день ото дня ухудшались отношения с местными, которых истинные победители при Адане беззастенчиво грабили. В конце концов, и Одноглазому пришлось убираться восвояси.
За время пока Антигон валялся в постели в сатрапской резиденции, ни сам он, и никто от его имени не посылал на Кипр гонцов к Птолемею. Пердикка, заправлявший всем в дни болезни и беспамятства Антигона, посчитал, что ему не о чем разговаривать с Птолемеем (а тот писал письма, предлагая помощь и согласование дальнейших дел). Почему? Может, был обижен. За то, что Птолемей помощь предлагал тоном, словно он независимый правитель, договаривающийся с союзником. Или за то, что хилиарх не явился к Адане. А может быть всё дело в том, что он, Пердикка, припомнив, как его отодвинули после Граника, посчитал: "Лагид не нужен". Кто знает...
В середине осени союзники, совершенно к тому дню рассорившись с киликийцами, двинулись домой. Все тем же путём, которым пришли. В Сарды войско вернулось уже в разгар зимы. К радости жён, детей и матерей. К бездне забот и проблем.
Величественный в своём трагизме и героике, поход эллинов на восток закончился.
15
Призрак прошлого, образ будущего
Линкестида
Бодрый перестук, звонко разносившийся среди золотистых колонн необъятного храма, завладел вниманием Александра. Царь, лежавший на плаще, расстеленном у подножия здоровенного, зелёного ото мха валуна, приподнялся на локте, повернулся на звук, напряг зрение. Слезящиеся глаза не сразу разглядели пёстрого дятла, что отбивал барабанную дробь, сидя в высокой кроне прямой, как мачта, сосны.
Движение забрало остатки сил. Александр со стоном откинулся на импровизированную постель, едва не ударившись затылком о камень.
— Не двигайся, государь, — заботливые руки подложили под голову скатку из овечьей шкуры, — нельзя тебе.
Фыркнула лошадь. Вдалеке шумно захлопали чьи-то широкие, могучие крылья.
"Танат[85] летит?"
[85] Танат — олицетворение смерти в древнегреческой мифологии.
Нет, просто тетерев, затаившийся на дереве, не выдержал близкого соседства с людьми и решил убраться подальше.
Ласковый ветерок, прикоснувшийся прохладными ладонями к пылающему лицу, донёс до ушей Александра слабеющий раскатистый протяжный рёв — песню оленьего быка.
— Матёрый... — прошептал Александр, — у молодого голос чище... Этот, видать, не раз побеждал... Как и сейчас...
Царь смотрел в небо, словно со дна колодца, образованного стволами полувековых сосен, наблюдая, как в маленьком бесформенном лоскутке синевы проплывают облака. Перед глазами пролетали образы прошлого, казалось бы, совсем недавнего, но минувшего безвозвратно. Песня спета, и слова из неё не выкинешь.
"Прошу тебя, Александр, отступись. Ты погубишь нас, втянув в эту бессмысленную войну".
Эакид. Трезвый и рассудительный Эакид. Брат.
"Ты потомок Неоптолема, сына Ахилла, Александр! Неужели ты стерпишь, что эта мерзкая тварь будет сидеть на троне, принадлежащем твоему сыну?"
