Асдула предпочитал оленью охоту, но префект воротил от нее нос, считал "трусливой". Пускать стрелы в удирающего зверя? Выйди-ка один на один с кабаном. Вот, где испытание мужества.
Хотя князь отличался большой осторожностью, все же его нельзя было назвать трусом, и кабана ему приходилось брать неоднократно, так что одним прекрасным сентябрьским днем он принял предложение Остория пощекотать нервы. С ними поехало шесть человек. Двое скордисков, двое княжеских слуг-ловчих, Козинта, пилеат Асдулы и римлянин, некий Лутаций, клиент наместника. Он давно жил в Македонии и был известен, как знаток местных охотничьих угодий.
Собак не брали, префекту хотелось взять секача с подхода, без загона и засады на помосте. Опасная охота, но префекта это совершенно не беспокоило, он жаждал разогнать застоявшуюся кровь.
Присмотрели овсяные поля возле небольшого озера, с вечера нашли на самой кромке леса кабаньи копки и тропы. Лутаций поворчал, что зря сунулись на копку с вечера, оставили свой запах. Осторий только отмахнулся. Потом они обошли озеро, удалившись на приличное расстояние, и устроились на ночлег, с расчетом подойти к овсам в предрассветных сумерках, когда немного развиднеется, но кабаны еще не уйдут с кормежки.
Разожгли костер в низинке, дабы не отсвечивать на весь лес пламенем, выпили, и принялись, как и положено охотникам, травить байки.
А когда ночь окончательно вступила в свои права, к костру вышел незнакомец.
Сначала они приняли его за охотника. Он появился из темноты совершенно бесшумно, заставив вздрогнуть даже невозмутимого Остория. Остановился и замер, наполовину скрытый ночью, на самой границе тьмы и слабого, отбрасываемого пляшущим пламенем костра, света. Асдула стиснул рукоять широкого и длинного кривого кинжала, напрягся, оглядываясь по сторонам, но к костру больше никто не вышел.
Незнакомец был один. Его одежда почти ничем не отличалась от той, что носило большинство мужчин в горах Фракии: короткая безрукавка из овчины, мехом наружу, полотняные штаны. Шерстяные чулки до колен крест-накрест перевязаны ремнями кожаных поршней. В правой руке он держал короткое копье, а в левой... Асдула прежде не видел такого оружия. Похоже на римский стреломет "скорпион", только маленький, предназначенный для одного человека. Стреломет был взведен и заряжен, что сразу не понравилось Асдуле. Копье пришельца лишено поперечины под наконечником. Это не охотничья рогатина. С таким не ходят на медведя или кабана.
Асдула пошевелился, меняя позу. От долгого, почти неподвижного сидения на подтащенном к костру бревне, слегка затекли ноги. Не пришлось бы почесать кулаки об эту рожу, неизвестно, что у парня на уме. Впрочем, проявлять недружелюбие по отношению к восьмерым хорошо вооруженным людям, будучи в меньшинстве, мог только законченный глупец.
Незнакомец молчал. Пауза затягивалась. Ее прервал Лутаций, он встал и довольно дружелюбно обратился к пришельцу по-эллински:
— Радуйся, добрый человек, — римлянин сделал приглашающий жест, — подходи, к нашему костру, присаживайся. Что вынудило тебя бродить по лесу в темноте? Может быть, ищешь помощи?
Незнакомец молчал. Один из скордисков оскалился:
— Язык глотать? — сказал он на исковерканном койне.
Пришелец молчал.
— Не понимает, — сказал по-фракийски один из ловчих Асдулы.
— Он разучился говорить, — заулыбался другой ловчий, — видать, давно бродит, уж забыл, как люди выглядят.
Осторий презрительно покосился на шутника. Рука его гладила рукоять кинжала. На охоту он взял с собой и меч, никогда с ним не расставался, но сейчас тот висел в нескольких шагах в стороне, на корне вывернутой из земли здоровенной лесины. Префект и один из его воинов, Сенакул, веселости не проявляли.
Асдула вымучил из себя улыбку. Его внутренний голос, обеспокоенный странным поведением незнакомца, настойчиво советовал избежать ссоры. Однако глаза видели перед собой не воина, а какого-то оборванца, крепкого, но далеко не богатырского сложения.
Пришелец вздрогнул, выйдя из оцепенения. Лутаций, продолжавший в это время что-то вещать, встретился с ним взглядом и осекся. Пляшущее пламя осветило лицо незнакомца.
Сенакул вдруг что-то проговорил на своем языке, причем интонация его голоса отражала крайнее удивление.
— Ты... — зашипел Осторий.
Пришелец одной рукой вскинул стреломет. Осторий рванулся к мечу, но убийца среагировал, и короткая стрела ударила префекта в бок, прямо в печень, войдя по самое оперение. Осторий упал.
Лутаций закричал.
— Остано...
Слова застряли в горле. Римлянин вцепился руками в пробившее его грудь копье, захрипел и забулькал.
Сенакул взревел, как десять раненных медведей, бросился на незнакомца. Тускло блеснул длинный меч, рассекший пустоту. Пришелец отшагнул в сторону, уходя из-под удара, и широкой дугой-прикладом стреломета ткнул в горло скордиска. Сенакул споткнулся, захрипел и рухнул, как подкошенный. Убийца тут же отскочил обратно во тьму, а Козинта, подбегая, запнулся о ноги Сенакула и упал прямо в костер, взметнув сноп искр. Его одежда загорелась, и он с воплем покатился по земле, пытаясь ее потушить.
Незнакомец завладел мечом Сенакула. Второй скордиск и ловчие закричали все разом, хватаясь за оружие. Асдула побледнел и попятился прочь. Один из ловчих ударил пришельца рогатиной в живот, тот легко, словно в танце, увернулся, взмахнул клинком. Раздался чавкающий звук. Еще один фракиец и скордиск никак не могли добраться до врага, тот виртуозно перемещался, держась в тени, и не давал оставшимся противникам нападать всем скопом.
Осторий нечленораздельно рычал, судорожно вцепившись в торчащую из тела стрелу. Она жгла потроха, каждое движение причиняло жуткую боль. Корчась, префект смог встать на колени и добрался до своего меча, вытянул его из ножен. Асдула в панике метнулся в пещерку из корней наполовину вывернутой из земли корявой сосны. Убийца, сам Танат, метался среди своих жертв, словно смерч. Козинта, наконец, сбил пламя, вскочил на ноги, но сразу угодил под клинок. Лицо его пересекла узкая красная полоса. Один из ловчих визжал, как свинья на бойне. Трясущимися руками он запихивал кишки в распоротый живот. Осторий прямо с колен сделал длинный выпад, но пришельца не достал. При всем искусстве префекта, рана оказалась такой, что на большее его уже не хватило. Ответный взмах меча был подобен молнии.
Потом наступила тишина.
Из-за туч показался серебряный диск луны. Асдула, почти перестав дышать, выглянул из своего укрытия.
Префект стоял на коленях, зажимая ладонью обрубок правой руки. Губы римлянина шевелились, беззвучно извергая проклятия.
— Кто... ты... такой? — прошипел Осторий.
— Ты знаешь, кто, — негромким низким голосом ответил убийца.
— Не-ет... Не обманешь...
Он говорил медленно, еле слышно. Сквозь липкие пальцы, зажимавшие страшную рану, толчками утекала жизнь.
— Ты... не человек... Человека бы я прикончил... Ты — Тухулка[120]. В насмешку... нацепил обличье... этого ублюдка-марианца... Давай, смейся, тварь...
[120] Тухулка — демон смерти в религии этрусков.
Префект неуклюже, кривясь от боли, левой рукой вытащил из ножен кинжал. Встал на одно колено.
— Будь ты про...
Отчаянный выпад пронзил пустоту. Клинок пришельца взмыл над головой префекта и опустился. Фонтанирующее кровью тело завалилось на бок. Голова римлянина, подскакивая, покатилась прямо к затаившемуся, трясущемуся Асдуле.
Убийца вырвал из трупа Лутация свое копье и одним прыжком оказался возле князя. Тот забился в дальний угол своего убежища. Все происходящее напоминало ему дурной сон, такого просто не могло быть, только не с ним. Его трясло, словно в ознобе. Покрытый черной кровью, наконечник медленно покачивался на расстоянии ладони от лица Асдулы. Убийца сидел на корточках и не шевелился. Он просто смотрел, но во взгляде его не было ничего человеческого.
— Не убива... не убивай меня... Я сделаю все, что ты хочешь... Заплачу... Любые деньги... Сколько ты хочешь?
— Что ты с ней сделал?
— С кем? — прошептал Асдула.
Убийца отложил копье и молча выволок князя из его укрытия. За шиворот.
Через некоторое время лес снова вздрогнул от жуткого, пронзительного крика, наполненного, невыразимой словами, болью и ужасом. Испуганный лес долго не мог уснуть...
Таберна постепенно заполнялась посетителями. Несколько человек вошли шумной гурьбой, поприветствовали одноухого Акаста с Телесфором и присоединились к ним, придвинув еще один стол. Хозяин подскочил к ним, жадно пожирая глазами серебряные тетрадрахмы, заплясавшие по столешнице, испещренной надписями, по большей части непристойными.
— Миррина, хлеба и сыра с пореем господам! — окликнул Ксантипп рабыню, склонную к полноте женщину средних лет, — и вина! Они платят за хиосское!
— Еще акрид в маринаде, — попросил один из вошедших.
Вышибала поморщился, но взглянул на компанию с интересом: человек, заказавший столь неаппетитное, по мнению фракийца, блюдо, показался ему смутно знакомым. Благородные черты лица, длинные светлые волосы.
— Да пошевеливайся! — подгонял рабыню Ксантипп, — они еще заказали жаренный окорок.
— Откуда у нас окорок? — проворчала Миррина, — который день никто не заказывает, я и перестала покупать. Переводить еще хорошее мясо на всякое отрепье... У них и денег-то никогда нет.
Хозяин всплеснул руками.
— Я из-за твоего своевольства по миру пойду! Давай, сообрази что-нибудь другое!
— Ну что, сыграем? — спросил один из вновь прибывших.
— Дасдабай, — прогундосил другой.
Загремели кости в глиняной кружке.
— Тройки!
— Дай-ка сюда.
— Ха, "собака"!
— Зараза...
— Тряси!
— "Афродита", пусть выпадет "Афродита"[121].
[121] 'Афродита' — лучший бросок при игре в кости. 'Собака' — наихудший бросок из возможных.
— Ха!
— Ну что за невезуха...
— Будешь еще?
— Нет, хватит с меня.
— Дракил, будешь играть? — обратился удачливый игрок к соседу.
— Отстань, — отмахнулся тот.
Один из игроков внимательно разглядывал костяной кубик с точками на гранях, несколько раз катнул кубик по столу, число точек каждый раз выпало разное. Поскреб кость ногтем.
— На зуб еще попробуй, — посоветовал удачливый, — если думаешь, что я засунул туда свинец, то расскажи, как я его достаю, когда ты кости кидаешь?
— Ты когда-нибудь мне попадешься на горячем...
— Жду не дождусь.
Скрипнула входная дверь и на пороге появился здоровенный детина, гладко выбритый и небедно одетый. Голову его туго обтягивал темно-красный платок.
Вышибала машинально бросил на него профессиональный оценивающий взгляд и вдруг напрягся.
— Хо, Эвдор, чего так долго? — окликнул вошедшего один из игроков.
Названный Эвдором подсел к ним. Вышибала привстал из-за стола, взглядом сверля ему затылок.
"Очухался? Ну и славно. Мы сейчас тебя немножко поспрашиваем, а потом зарежем. Договорились?"
"Посмотри на его рожу, пьянчуга, он слова не сказал, а уже во всем сознался. И резать не пришлось".
Пьянчуга. Этот лохматый, с которым пришлось побарахтаться в воде.
— Хватит тут киснуть, — сказал Эвдор, — завтра выходим в море.
— И куда отправимся? — спросил лохматый.
— К Либурнийскому берегу.
— Чего мы там забыли? — спросил другой пират.
Эвдор еще не успел рта раскрыть, как неожиданно воодушевился лохматый.
— Я — за!
— С чего бы это? — неприязненно покосился на него отказавшийся играть моряк, в правом ухе которого висела серьга в виде лабриса, какие любят критяне, — всегда в противоположную сторону рвался.
— Да ну эту Киликию. Там из баб только тощие сирийки. Надоели. Иллирийку хочу. У них есть за что подержаться.
Пьяница изобразил в подробностях, чего и сколько он желает поиметь. Вышло нечто необъятное.
— Аристид, такая тебя грудями к ложу прижмет — раздавит, как клопа.
— Я тоже не люблю толстух, — сказал Акаст.
— Какие толстухи? — возмутился лохматый, которого назвали Аристидом, — они там все стройные, как на подбор!
— Стройнее сириек?
— Те просто тощие коровы.
Эвдор переводил взгляд с одного на другого.
— Я смотрю, больше вопросов ни у кого нет?
— У меня есть, — сказал критянин.
— И верно, как это я про тебя-то забыл. Спрашивай.
— Тебе Митридат приказал идти в Иллирию?
— Нет, — не моргнув глазом ответил Эвдор.
— Тогда зачем ты нас туда тащишь?
— Я никого никуда не тащу. Я предлагаю.
— Вы только посмотрите, в кои-то веки предлагает он! То есть, если мы не согласимся...
— Если не согласятся почтенные Идай и Менесфей, — уточнил Эвдор, — мы не пойдем в Иллирию.
— А наше мнение, тебя уже не интересует? — начал закипать критянин, — мнение тех, кто уже два года следует за тобой, выполняя твои полубезумные прихоти?
— Почему, "полу", — наигранно удивился вожак, — и вообще, Дракил, я уже спрашивал тебя, с чего ты взял, что я сторонник демократии?
— Хорошо! — зарычал Дракил, — тебе насрать на мое мнение! Но Аристида, которого ты поставил кормчим "Меланиппы", ты ведь тоже не спросил! Для тебя теперь эти два урода важнее!
Двое пиратов вскочили, схватились за ножи.
— Идай! — рявкнул Эадор, обращаясь к одному из них, тому, что был помельче, — сядь!
— Ты эта, Мышелов, того самого, короче... — процедил другой пират.
Он демонстративно попробовал пальцем острие своего широкого ножа. Вышибала одним прыжком очутился возле стола, облюбованного пиратской компанией.
— Уберите-ка железки, почтенные. Не стоит ими тут размахивать.
— Ты кто такой? — неприязненно уставился на него Идай.
— Это вышибала местный, — сказал Телесфор.
— Шел бы ты, парень, отсюда, — посоветовал Идай, — пока самого за дверь не вышибли. Не лезь не в свое дело.
— Попробуй, выстави, — спокойным голосом ответил вышибала.
Эвдор хлопнул ладонью по столу.
— Идай, успокойся. Сядь. И ты Менесфей.
Он повернулся к вышибале.
— Все в порядке уважаемый, больше не повто... — он вдруг замолчал и нахмурился.
Фракиец, встретившись с ним взглядом, кивнул и отошел. Но уже не так далеко, как прежде, и периодически поглядывал в сторону компании.
— Так ты скажи, зачем в Иллирию-то? — спросил Идай.
— Что? — рассеянно переспросил Эвдор.
— В Иллирии, говорю, чем лучше? Там римляне, вообще-то.
— Оди тепей песде, — горестно вздохнул Гундосый.
— Богатая Италия под боком, — ответил Эвдор.
— Сулла, вероятно, скоро отправится туда, — сказал Аристид.
— Не вероятно, а именно так и будет, — сказал Эвдор, — только сегодня рассказал один добрый человек — Сулла, наконец, покинул Азию, несколько дней назад отплыл из Эфеса.
— Я так и знал, — вздохнул Аристид, — опять нас тащишь к войне поближе.
— Именно. Война, это не про нас, но у нее под боком — самое нам место. Тут Лукулл опять начнет шерстить море. Про Полиада с Угольком с прошлого лета ничего не слышно. Или уже отдали концы, или сидят где-то по норам тише воды. Эргин на восток сбежал. Нет, здесь больше нечего ловить. Помните, полтора года назад один храбрый римский трибун предрекал конец раздолью Братства? — несколько повысив голос на последних словах, поглядывая на вышибалу, сказал Эвдор, — так вот он уже почти наступил.
