— Да что ты второй день уже как бред какой-то несешь? — сердито проговорил он. — Ее скорее всего тот вор, что я к графу отвез, ударил, а ты: "дурное кто чего сделал".
— Осматривала я ее тогда, не было этого, Грегор, не было. Он только душил ее, а здесь похоже, что палкой ее очень сильно ударили или упала она очень неудачно, а может и то и другое вместе. Поговори с ней. Скажи, что заступишься и защитишь. Ведь ей больше не у кого защиты просить.
— Да, хватит, право! Вот придет, защиты попросит, тогда защищу. А верить этим твоим домыслам — уволь. Она может в сад чужой лазила и упала там, поэтому рассказывать и не хочет. А ты из меня дурака сделать пытаешься, чтоб я бегал и ее обидчика, которого и в помине-то нет, искал.
— Она? В чужой сад? Да что ты, Грегор, право... Да она даже тряпку какую и то без разрешения не возьмет, а если и возьмет, то для дела, и обратно, откуда взяла, на то же место обязательно и положит. Неужто не замечал?
— Мне еще не хватало следить за ней... Совсем ополоумела что ли? Это тебе она помогает, вот ты и следи. А я и так, и кормлю ее за нашим столом, и пою, и денег тебе дал, чтоб ты ей платье новое справила. В общем, хватит... Придет девочка жаловаться, разберусь, а не придет, разбирайся с ней сама. И хватит мне голову чушью своей бабьей забивать! Мне и без того проблем хватает.
— Ты что так разошелся-то? — Римма удивленно посмотрела на него. — Досадила она что ль чем-то тебе?
— Ты что, не слышишь, что я говорю? Я что, сказал, что она чем-то досадила мне? Это ты мне досадила своими глупостями!
— Почему же глупостями? Ты вон, даже если скотина какая зашиблась, и то переживаешь всегда, и всегда говорил, что за любую скотину во дворе, раз ты хозяин, ответственность несешь. А тут не скотина, а человек, к тому же девочка маленькая, и она у нас живет. Что это с тобой случилось, что ты по-другому заговорил? Ты, кстати, тоже со вчерашнего дня прям какой-то сам не свой. Это не ты случаем так ее за что-то, и именно поэтому она молчит?
— Ты совсем рехнулась? — Грегор схватил жену за плечи и легонько тряхнул. — Да вот тебе, крест, что не бил я ее, — он размашисто перекрестился.
— Тогда что ты так о ней? Ведь помогает во всем, спокойная, тихая, и в то же время против вора не побоялась выступить, наше добро защищая, между прочим. Тебе что даже не жалко ее, что избил так ее кто-то?
— Как я о ней? Как? С чего ты взяла, что ее кто-то избил? Она сказала тебе о том? Нет! Она не скотина бессловесная, которая говорить не может. Скажет, кто ее избил — разберусь, а на нет, и суда нет. И не смей мне перечить! Надоело твои бредни слушать!
— Да не бредни это. Я же не слепая — вижу. Девочка просто боится рассказать. Почему — не знаю, но боится, и ты как хозяин должен разобраться в этом.
— Да ничего я ей не должен! Я из жалости, потому что ты просила, приютил эту нищенку, кормлю ее, пою, и теперь еще оказывается, я ей что-то должен! Ничего не должен! Ничего! Поняла? И чтоб больше не смела рта раскрывать по этому поводу!
— Да с чего ты так взъелся на нее? Что не так она сделала? Что такого предосудительного я попросила? Я попросила лишь попробовать узнать, что с ней случилось, и не обидел ли ее кто. Почему это тебя так разозлило? Я ничего не понимаю, Грегор.
— Выходит, слов ты не понимаешь. Ну что ж, значит, сейчас по-другому поймешь, — он рывком сорвал с себя ремень. — Иди сюда!
И в это время дверь раскрылась и на пороге показалась Алина: — Римма, Вы не дадите мне... — начала было она и осеклась, изумленно глядя на Грегора, который замер с ремнем в руке. От лица девочки сразу отхлынула вся кровь, она сильно побледнела, закусила губы, а потом решительно шагнула к нему:
— Не смейте ее бить! Слышите? Не смейте! — яростным шепотом произнесла она, глядя ему прямо в глаза. — Она ребенка ждет! И бить ее нельзя!
— Вот что, Алина, иди погуляй, — к ней стремительно подошла Римма и взяв за плечи, повела обратно к двери. — Ты знать должна, что то мужа право, жену неразумную поучить, тогда, когда он нужным посчитает. Иди, я потом дам тебе, то, что ты хотела. Иди, — она практически вытолкала ее из комнаты и, плотно закрыв за ней дверь, подошла к Грегору. — Мне на колени встать, али лечь куда? Где бить-то будешь?
— Нигде... — раздраженно бросил Грегор, вновь надевая ремень, после чего стремительно вышел.
С этого момента одно присутствие Алины вызывало в нем волну неприязни и раздражения. Грегор пытался бороться с этими чувствами, убеждая себя, что девочка ни в чем не виновата, но ничего поделать с собой не мог. Ко всему прочему у него стала вновь сильно болеть нога, которая после богомолья практически перестала напоминать ему о себе. Он ходил сердитый и раздраженный, и никакие попытки Риммы вывести его из этого состояния не действовали. Именно Алину он не трогал, но всем остальным доставалось из-за любой мелочи. Он ругался и бил работников, пару раз выпорол Арни. А когда однажды за обедом Николка нечаянно уронил кружку, и она разбилась, потребовал, чтоб Римма немедленно высекла сына, пообещав, что в противном случае его накажет сам и намного сильнее. Римма вывела плачущего Николку из-за стола и через некоторое время из соседней комнаты раздались его громкие крики, а потом топот его ног. Поняв, что сынишка сбежал от матери, стараясь избегнуть наказания, Грегор посмотрел на сидевших напротив него и подавленно потупившихся Арни и Алину, после чего приказал старшему сыну: — Иди помоги матери, и пусть накажет так, чтоб больше не смел противиться, иначе это сделаю я.
Когда Арни вышел, Алина подняла на него глаза, и тихо проговорила: — Вы делаете это все из-за меня, я чувствую. Позвольте мне забрать Малыша, и я уйду.
— И что еще, интересно знать, ты чувствуешь? — мрачно усмехнулся Грегор.
— Чувствую, что мне необходимо уйти, а Вам исповедоваться и причаститься. Тогда Вы и успокоитесь, и нога у Вас пройдет, — спокойно и очень серьезно ответила девочка.
— Считаешь, мне нужно исповедоваться, потому что жене я изменил?
— Нет, это Вы думаете, что я так считаю. А я так не считаю. Я знаю, что приворожить Ваша соседка Вас пыталась, потому и пришла я тогда. И знаю, что смогла ее чары развеять, а без них Вы вряд ли стали продолжать, то, что она вынудила Вас начать.
— Так в чем мне каяться тогда?
— Не знаю, Вам должно быть виднее. Но есть, наверное, в чем, раз благодать Божья Вас покинула, и душу Вашу терзают гнев и раздражение, заменив собой любовь и доброту. У Вас и нога от того болит. Постарайтесь от них избавиться, они разрушают жизнь тех, в чьих душах поселились.
— Значит, ты считаешь, что мне все же есть в чем каяться?
— Каждому человеку есть в чем каяться, безгрешен лишь Господь. Только мое мнение о том спрашивать не надобно. Не мне Вас судить. Вам не должно быть никакого дела до того, что считаю я. Вы должны сами свою судьбу вершить и сами ответ перед Господом за содеянное держать, ни на кого не оглядываясь.
— Так если я сам должен судьбу свою вершить, что ж ты полезла тогда в нее со своими указаниями?
— Я ведь сказала уже... Вы не сами вершили ее, я лишь помогла Вам понять это... Вы ведь потом могли и остаться с ней... но ведь не остались. Сами не остались.
— А тебе какое до всего этого дело? Что ты лезешь со своей помощью? Кто тебя просил? И вообще, откуда ты такая свалилась на мою голову?
— Вы взяли пса, который не может без меня жить. Отдайте мне его, и я уйду.
— Да хоть сейчас забирай, — раздраженно бросил Грегор, а потом мрачно усмехнулся. — Только куда ты пойдешь с ним? Некуда тебе с ним идти.
— Господь не оставит меня, я найду, куда пойти, и Вам до того не должно быть никакого дела, — Алина поднялась из-за стола и склонила перед ним голову. — Благодарю Вас за гостеприимство, кров и пищу. Спаси Вас Господи и помоги во всех делах Ваших.
— Ты серьезно что ль уйти решила? — Грегор удивленно посмотрел на нее.
— Вы передумали отдавать мне собаку? — вопросом на вопрос ответила Алина.
— Да нет, забирай его, если хочешь... только это, — Грегор замялся, — не гоню я тебя... с чего уйти-то решила? Обидел что ль тебя чем?
— Вы ничем не обидели меня, но уйти мне надо... Вы сами знаете, что надо. Так что, если позволите, я дождусь Римму и Арни с Николкой, попрощаюсь и пойду.
— Тогда подожди, — Грегор встал из-за стола, вышел и через некоторое время вернулся и положил перед Алиной деньги, — возьми, ты заработала.
— Нет, — девочка покачала головой, — денег я не возьму. Я к Вам на работу не нанималась и не работала на вас, я лишь помогала, и только потому, что хотела. А вот если подарите мне нож и огниво, от такого подарка я не откажусь. Но это только в том случае если сами захотите, потому что совсем не обязательно мне что-то дарить.
— Что ж, будь по-твоему, — Грегор забрал деньги, вышел, а когда вернулся, протянул Алине огниво и красивый нож с ножнами и резной ручкой.
— Бери, это подарок.
— Благодарю Вас, — Алина улыбнулась и забрала подарки. — Спаси Вас Господи. Кстати, когда будете на ближайшей ярмарке, приглядитесь к щеночкам торговца Гвена, Малыш был его щенком, и обычно они у него славные бывают.
— Думаешь, без твоей подсказки стоящую собаку не найду?
— Лишние сведения карман не тянут, даже если услышали Вы их от бестолковой на Ваш взгляд девчонки, — усмехнулась Алина.
В это время в горницу вошла Римма, ведущая за руку всего зареванного Николку, и Арни.
— Иди, извиняйся перед отцом и обещай, что ни кружек бить не будешь, ни перечить, — Римма подтолкнула сынишку к отцу.
— Пап, — Николка, подошел к отцу, — не буду больше, плости...
— Почему бегал от матери? — грозно спросил тот, — Хочешь, чтоб еще выдрал уже за это?
— Не буду больше бегать, — испуганно глядя на отца, заверил тот и добавил, — мама потом плутом посекла больно, а я телпел, и не бегал уже... не надо еще длать.
— Хорошо, но чтобы больше от матери бегать не смел! А сейчас вон иди, Алина проститься с тобой хотела, уходит она.
Напуганный грозным тоном отца Николка совсем опешил: — Плоститься? Уходит? Это зачем, пап? Не надо, чтоб она уходила, — в глазах его вновь заблестели слезы.
— Мне надо уйти, прости, пожалуйста, Николка, и не сердись на меня, — Алина подхватила его на руки.
— Я не селжусь, я не хочу чтоб ты уходила, — Николка обхватил ее руками за шею и прижался к ней, — не уходи, пожаласта.
— Алина, куда это ты собралась? — Римма удивленно посмотрела на нее, — Обидели что ли мы тебя чем?
— Нет, что Вы, Римма, ничем не обидели, — Алина отрицательно покачала головой, продолжая прижимать к себе Николку, — Я благодарна Вам очень, за все, что Вы сделали для меня, только идти мне надо... Я не могу не идти.
— Я ничего не понимаю, Алина. Куда идти? Зачем? Тебе разве плохо у нас?
— Нет, не плохо, мне у вас очень хорошо было, но идти мне все равно надо. Вы уж не сердитесь на меня за это, и простите, если что не так было.
— Малыш твой погибнет без тебя, сама ведь говорила, — вступил в разговор Арни.
— Я с ним уйду, мне отец твой позволил. Ты тоже прости меня, если обидела тебя чем.
— Да ничем не обидела, не за что тебя прощать-то, — Арни удивленно пожал плечами.
— Это радует, — лучезарно улыбнулась Алина. — Храни вас, Господи, — она спустила Николку с рук и поставила на пол. — Прощай и ты, мой хороший, — она перекрестила его.
— Не уходи, слышишь, не нада, — заплакал тот и схватил ее за руку.
— Не реви, ты же мужчина, — Алина ласково потрепала его по волосам, — А мужчины должны уметь прощаться без слез.
— А я не хочу площаться, — Николка заревел громче.
— А ну прекрати! — Грегор грозно посмотрел на сынишку.
— Действительно, перестань, — Римма подхватила Николку на руки, — папа и так на тебя сердится, а будешь продолжать плакать, рассердится еще больше.
Потом она повернулась к Алине: — Жаль, конечно, что ты уходить надумала, нам будет не хватать тебя, но насильно тебя никто не держит. Иди с Богом, и тоже не держи зла, коли что не так было. Ты подожди минуточку, я отнесу Николку, чтоб не плакал он, и помогу тебе собраться. Или вот Арни его отнесет, — Римма повернулась к старшему сыну.
— Я собрала уже все, так что спасибо, не надо, пойду я. Спаси вас всех Господи, — Алина еще раз улыбнулась и вышла.
— Мам, можно я провожу ее? — Арни просительно взглянул на мать.
— Иди, конечно, — кивнула та, и Арни вышел следом за Алиной.
— С чего она вдруг уйти надумала, Грегор? — Римма вопросительно взглянула на мужа.
— Откуда мне знать? — раздраженно пожал плечами тот. — Надумала и надумала.
По тону мужа Римма поняла, что с расспросами к нему ей лучше не лезть.
Через несколько дней, после обеда, уложив Николку поспать, Римма решила прибраться в комнате, где жила Алина. Разбираясь там, она поняла, что та не взяла ни вещи, что давала она ей, ни абсолютно новое платье, что она для нее сшила. Расстроенная Римма прошла в горницу и там увидела мужа, сидящего у окна.
— Ты представляешь, Грегор, Алина ни одной вещи не взяла, даже платье оставила.
— Не захотела, видно, — Грегор тяжело вздохнул. С уходом девочки он перестал так раздражаться, и даже нога стала его меньше беспокоить. Лишь совесть, не давала ему покоя мыслями о том, что обрек он девчонку на голодные скитания. Причем донимали эти мысли его настолько, что если б он знал, где искать Алину, не задумываясь, пошел бы за ней и вернул.
— Ты ей случаем денег с собой не дал? — осторожно спросила Римма.
— Предложил, даже принес, но не взяла она, — качнул головой Грегор.
— И я ей даже поесть в дорогу не собрала... так неожиданно она уйти решила, что как-то растерялась я... Она не сказала куда пойдет-то? В монастырь?
— Не сказала... будем надеяться, что туда вернуться решила. Может, пустят ее с псом обратно, раз не может он жить без нее...
В это время в горницу вбежал Арни:
— Пап, там тебя какой-то монах спрашивает.
— Ну веди его сюда, — ответил Грегор.
Через несколько минут Арни ввел в горницу высокого монаха с красивыми удлиненными чертами лица, густыми темными с небольшой проседью волосами и пронзительным взглядом ясных, голубых глаз.
— Мир дому сему, — сказал он. — Здравствуйте, люди добрые.
— Здравствуйте, святой отец, — поднялся ему на встречу Грегор.
— Здравствуйте, святой отец, — повторила за мужем Римма.
— Я слышал, у вас живет девочка из монастыря. Я могу ее увидеть?
— Алину? Так ушла она, несколько дней уж как ушла... Она разве не в монастырь вернулась? — Римма сокрушенно всплеснула руками. — Может, разминулись Вы с ней? Вы давно из монастыря-то ушли?
— Ушел давно, но вряд ли разминулся с ней, из ваших мест в монастырь одна дорога. А она сказала, что в монастырь возвращается?
— Нет, этого не сказала... Сказала, что уйти ей надо, и так как муж позволил забрать ей собаку, забрала она пса и ушла. Ни денег не взяла, ни вещей, хоть и предлагали мы ей, — Римма грустно покачала головой, — ничего не взяла и ушла.
