— И сколько вы на самом деле хотите за завод? — поинтересовался я, крутя разные ручки у станка-монстра и разглядывая с торца, насколько ровным был стол.
— Сто тысяч — в объявлении о продаже, судя по письму родителей Володи, говорилось о ста сорока — А этот станок, что вам так, гляжу, понравился, вы получите и вовсе даром: оценщик сказал, что его только в лом сдавать, он шестьдесят четвертого года. Идемте дальше, я покажу остальное, если вам интересно.
Интересно мне было — рядом с механическим цехом была в отдельном (довольно небольшом) здании размещена кузница с двадцатипятипудовым паровым молотом, сделанном лет десять назад в Канавино, а еще на заводе стояли три металлургические печи. Две печи были обычными вагранками на полтораста пудов каждая, а вот третья печь была бессемеровским конвертером на четыреста фунтов (английских): такая рекламная надпись была отлита на станине. А для перемещения расплавленного металла в литейном цехе был размещен козловой кран на паровом ходу. Интересно, я за гораздо менее оснащенный заводик у Барро больше платил — ну и где меня обманули?
Приняв мою задумчивость за сомнения, владелец завода уточнил:
— Если вы всерьез думаете о покупке завода, то лучше вам вряд ли предложат. Я цену ниже не скину, давайте пройдемте в контору, я вам оценку покажу — она сильно больше ста пятидесяти тысяч будет. Но сто тысяч мне нужно на строительство больницы, причем быстро — проект уже готов, и поэтому я и продаю столь недорого.
— Подрядчика нашли уже?
— Да. Идемте в контору?
— А проект больницы можно посмотреть?
— Можно конечно... а вам зачем? Да он у меня не здесь, дома... — в голосе его явно прозвучала растерянность.
— Мне просто интересны больницы. У меня, знаете, несколько заводов, и в рабочих городках нужно больницы выстроить — вот я и интересуюсь.
— Тогда давайте пройдем ко мне, заодно и отобедаем — было видно, что доктору ужасно хочется показать проект тому, кому это на самом деле интересно.
Выходя с завода, я обратил внимание на стоящее рядом здание. Очень высокое для двухэтажного, оно стояло торцом к дороге, и поэтому я сразу не разглядел насколько оно велико. И — довольно красиво, несмотря на заколоченные досками окна.
— А это что за дом? — поинтересовался я у доктора.
— Склад купца Ремизова, только он третий год пустой стоит.
— А с купцом этим можно встретиться?
— Разве что вам придет в голову мысль посетить кладбище. Впрочем, с дочерью его встретиться несложно будет, я вас могу познакомить — и второе предложение он проговорил с какой-то странной интонацией. Немного погодя я понял, почему.
За обедом, после того как Валерий Афанасьевич показал мне проект своей будущей больницы, мы договорились, что завод я покупаю за двадцать тысяч, а больницу ему строю сам — причем не двухэтажную, как было в его картинках (чертежами у меня язык бы не повернулся это назвать), а трехэтажную, причем "со всеми удобствами". Если ему понравится проект Чернова (уже воплощенный в кирпич, стекло и прочие стройматериалы). А если не понравится — то сто тысяч, но у меня практически не было сомнений в том, что платить не придется. А после обеда он отвел меня в небольшой особнячок где-то в центре Ярославля и представил Анне Петровне Ремизовой.
Анна Петровна была пациенткой Валерия Афанасьевича. Особо она ничем не болела, разве что только мигрень ее одолевала, да и то потому, что она безвылазно сидела дома. А дома она сидела с шестнадцатилетнего возраста, то есть уже больше половины своей жизни — после пожара, на котором она получила страшный ожег лица. Поэтому и встреча проходила в комнате с плотно задернутыми шторами, в полумраке.
— Очень приятно, что вы соизволили меня посетить, Александр Владимирович — сказала она после того, как доктор меня представил. — Могу я поинтересоваться, какая нужда привела вас ко мне?
Голос у нее был низкий. Можно сказать, обычный такой голос. Но если ее посадить диктором на какое-нибудь всесоюзное радио, вести ночную программу — демографическая проблема будет решена раз и навсегда. У меня аж мурашки по спине побежали, когда она меня спросила о цели моего визита. Большие такие мурашки, которые так громко топали, что у меня буквально дух перехватило...
— Господин Волков не ищет благотворительности, Анна Петровна. Он — промышленник, и пришел, насколько я понял, поинтересоваться вашим складом — кстати пояснил мой провожатый.
— Вы хотите купить у меня этот склад? Или арендовать?
— Да — выдавил из себя я, — купить в смысле.
— Ну что же, это позволит мне больше дать страждущим. У вас уже готово предложение?
— Пока не готово, но склад, точнее то, что я увидел снаружи, меня заинтересовал. Мне Валерий Афанасьевич сказал, что он пустой стоит, и, если здание в относительном порядке, мы могли бы начать разговор тысяч, скажем, с пятнадцати...
— Я вам дам ключи от склада, посмотрите сами. Ну а после, если склад покажется вам годным для ваших целей — заходите, и мы продолжим разговор... скажем, тысяч с двадцати пяти — судя по голосу, она улыбнулась.
Вечером я сел в поезд, отправляющийся в Москву. Этой тетке точно надо на радио работать! А двадцать пять тысяч — не такие уж и большие деньги, тем более что из металлического завода и этого склада получится неплохой завод по выпуску моторов. А что, Ярославский Моторный Завод — звучит? Осталось, правда, довести до ума мой вариант ЯМЗ-236. Или даже 238...
И с этой мыслью я лег спать. Поезд обратно в Москву шел не спеша, и утром, вполне выспавшийся, я отправился уже из Москвы в Царицын. Честно говоря, я очень спешил: Мышка в давешней телеграмме сообщила, что по мою душу в Царицын приехал некто Джон Смит (из-за него одного я так спешить может быть и не стал бы) и какой-то генерал из Артиллерийского управления. А вот генерал — это серьезно. Так что голова была занята размышлениями о том, что от меня понадобилось Артуправлению — скорее всего им тракторов захотелось, но были и варианты по поводу Бобруйского батальона: уж очень я его в корыстных целях часто задействовал. И только вечером, подъезжая уже к Тамбову, я сообразил, почему в конце телеграммы была приписка "у нас наступила весна". Не из-за календаря: когда я осматривал склад, с крыши бросил взгляд на Волгу и пожалел, что нет времени сходить посмотреть ледоход...
Весна наступила даже намного более неожиданно, чем в моем прошлом будущем наступала зима для городского хозяйства. Двадцать восьмого февраля Волга вскрылась, причем — как я узнал по приезде — от Нижнего до Астрахани, а температура в Царицыне ближе к вечеру поднялась до пяти градусов тепла. Четвертого поля почти полностью очистились от снега (кроме моих, все же за зиму пушки его насыпали много), и талая вода хлынула в реку. Хотя воды-то было немного — снега тоже за зиму выпало хорошо если сантиметров пятнадцать.
Ну а в моих угодьях вода буквально за три дня заполнила пруды. На правом берегу прошлым летом все овраги были перегорожены плотинами, через каждые километр-полтора, и превращены в каскады прудов. Дешевых работников было много, копать — особая квалификация не нужна, да и наделанные при рытье каналов тачки не простаивали. И сейчас я потихоньку радовался, что все насыпанные земляные дамбы я все же в приказном порядке снабдил бетонированными водотоками — иначе их все бы уже размыло.
Проблема была одна — больше полусотни тракторов застряли в разных местах с недоставленными грузами. Везли-то их на санях, и, хотя ни один трактор под лед не ушел — о ледоходе народ сообразил для за два — они стояли на разных берегах в ожидании разве что нового снега. Для вызволения грузов (и тракторов) с правобережья были посланы трактора уже на "летних" колесах с грузовыми тележками, но штук тридцать пока остались на левом берегу.
Была еще и проблемка: если такая погода продержится еще с неделю, то земля прогреется и нужно будет уже пахать и сеять, а "Лю Гёлль" был еще на пути в Уругвай. Но эта была именно проблемка, не поздно будет сеять и недель через три, а, в отличие от двух предыдущих рейсов, судно шло не в экономичном, а в крейсерском (наверное, так называется) режиме. Короче, не двенадцать, а восемнадцать узлов.
Генералу действительно понадобились трактора. Точнее, мне было предложено предоставить парочку для испытаний тракторов в качестве артиллерийских тягачей. Только приехал не сам генерал, а подполковник, который успел до моего приезда придти в полный восторг от городка Бобруйского батальона: ведь кроме офицерский квартир "со всеми удобствами" я, как и обещал, выстроил казармы. Трехэтажные — по этажу на взвод, с отдельными комнатами на каждое отделение и комнатками при них для взводного командира (если тому приспичит переночевать не дома), с взводными сортирами на четыре унитаза и душевыми кабинами на десять человек в каждой роте. Централизованная солдатская столовая привела его в состояние некоторой эйфории, ну а Дом офицеров... На самом деле я построил что-то вроде гарнизонного клуба. С корыстной целью построил — частью его помещения использовались для различных кружков, в которых занимались дети рабочих. Там же была размещена библиотека, в которую записывались одинаково что солдаты, что рабочие с завода. Моя же выгода была в том, что Дом офицеров был оплачен из средств на обустройство батальона и находился он на территории, которую город отвел армии — а у меня и так места было не избыток. То есть мне просто жалко было занимать территорию, на которой можно построить еще дом для рабочих или новый цех...
Но из всего увиденного подполковник сделал неправильный вывод, будто я готов всеми силами патриотично армии помогать и в оснащении новой техникой. Пришлось вывод этот ему сильно поколебать.
Сначала я показал товарищу завод термического крекинга и сообщил, что "вот этот завод в состоянии обеспечить топливом примерно три сотни тракторов". Затем повел в мотороремонтный цех и сообщил, что в отсутствии оного трактор проработает хорошо если два месяца. Все это энтузиазм представителя Артуправления пригасило. Ну а когда он узнал, что "вот этот хлам" — то есть "Бычок" — стоит всего пять тысяч, а Т-40 я готов (строго из патриотических чувств) отдавать армии всего за десять, он от предложенных испытаний отказался. Чем немало порадовал командование Бобруйского батальона — я-то знал, что имеющиеся в батальоне три пушки являются исключительно психологическим оружием. То есть — орудия в батальоне были, я их несколько раз даже сам видел. Подозреваю, что были они даже исправными — ни пятнышка ржавчины я на них не нашёл, да и колёса не скрипели, когда мы с инженерами обсуждали регламент смазки и обслуживания тракторов в поле. Но в процессе "кадрирования" бывшего Бобруйского полка в резервный батальон — артиллеристов из батальона исключили. А пушки — нет. Похоже, что традиции армейского "порядка" пришли в знакомую мне российскую армию не из Непобедимой Советской, а из гораздо более давних времён...
Чтобы уж совсем подполковника не расстраивать, я все же сообщил, что мол если "Родина в опасности", то трактора я и так дам, да и надежность их с каждым днем растет, а цена, напротив, снижается. Так что если сейчас военным их покупать смысла нет, то потом, лет через несколько, может смысл и появится — а посему было бы неплохо на базе уже стоящего тут Бобруйского батальона учинить курсы солдат-трактористов. С этим предложением (и небольшим подарком — традицiя-съ) представитель Артиллерийского управления и убыл обратно в Петербург.
Для меня же этот визит был неприятен главным образом тем, что на него пришлось потратить четыре дня. При том, что дел было невпроворот. И главным было доведение до ума уже четырех изготовленных дизелей — а в работе было ещё шестнадцать. Первые четыре были шестицилиндровыми, и предназначались они для морских судов, которые усиленно строил Березин. Небольшие суда, на них и сташестидесятисильный мотор годился: поскольку задача формулировалась как "прокормить народ", было решено для начала построить небольшие траулеры. А вот следующие моторы были уже восьмицилиндровыми, сил так на двести двадцать — и их, по две штуки, предполагалось поставить на рыбовозы-рефрижераторы. Собственно, зимой для них холодильные агрегаты и были закуплены в Филадельфии — ближе не нашлось.
Сами же кораблики я предложил Березину строить по принципу амазонской ферри: широкие плоскодонки с несущим сварным корпусом грузоподъемностью тонн по пятьсот — я эту конструкцию углядел в фотках на Панорамио. Сама по себе лоханка шириной четырнадцать метров и длиной восемьдесят получалась весом в сто пятьдесят — двести тонн, так что с пятью сотнями тонн груза осадка получалась сантиметров шестьдесят-семьдесят. При том, что было судно вполне даже мореходным: на амазонских ферри фактически не было палубы в обычном смысле этого слова, и высокий, почти шестиметровый борт позволял нормально пережить даже приличный шторм — если иллюминаторы хорошо закрыть (или вообще их не делать). А малая осадка была очень важна потому, что на входе в Волгу Каспий был очень мелким, обычные пароходы иногда стояли и ждали попутного ветра (который нагонял воду) недели по две, а такая "ферри" могла пройти когда угодно. Ну а чтобы они не ждали в море пока небольшие траулеры наловят столько рыбы, строилась еще и морозильная плавбаза — лоханка примерно такого же размера (на двадцать метров длиннее), где дополнительно ставился и небольшой "цех по разделке рыбы". Должен был ставиться — чтобы планы стали реальностью, нужно сделать моторы — и сделать быстро.
Более скоростной весны я еще не видел: восьмого марта на березах и тополях распустились листья, а температура днем достигла двадцати градусов имени товарища Цельсия. Конечно, по европейскому календарю было уже двадцать первое — но все равно что-то рановато. Впрочем, и от такой погоды была польза: целину в степи на левом берегу можно было уже пахать, и крестьяне этой возможности не упустили. В смысле, выгнанные пинками в поля трактористы (четверо невовремя запивших мгновенно оказались на улице) приступили к круглосуточной работе.
Начался "трудовой праздник" и у строителей — в широком устье оврага на отметке двенадцати метров над уровнем Волги началось строительство судостроительного завода — начал подниматься сборочный цех. Там же Саша Антоневич поставил на открытом воздухе и четыре деревянных стапеля для сборки "амазонских ферри", причем параллельно со строительством стапелей на них началась и сборка (точнее, сварка) судовых корпусов — благо железо было нарезано для четырех плоскодонок почти полностью. Было очень интересно смотреть, как плотники собирали из брусьев стапель, а толкающие их буквально локтями рабочие взгромождали на уже построенный кусок свои железяки и приступали к сварке. Впрочем, плотники успевали быстрее — так что еще два стапеля для небольших траулера были поставлены еще до того, как началась сборка корабликов.
Где-то в это же время началось и половодье. Двенадцатого марта Волга у Царицына поднялась на семь метров и народ было вздохнул с облегчением — но больше вода не поднималась, а уже четырнадцатого стала довольно быстро спадать.
