— Конечно, не знает, дурья твоя башка! — кричал не менее возмущённый курчавый. — Откуда ей портреты взять? Сам помнишь, как в нашу бытность малевали!
Их бытность, вероятно, была настолько давно, что сохранится изображения могли лишь в виде деревянных болванчиков в музее. По поведению и замашкам оба Могуча для подобной роли подходили идеально.
Басовитый гигант приосанился, одёрнул рубаху, поправил кушак, пригладил взъерошенные волосы под зычный перезвон височных бляшек и со всей возможной торжественностью провозгласил:
— Мы, твои предки, детка! — и тут же испортил весь эффект, совершенно нелепо хихикнув: — Оба-на, стишком вышло!
Кажется, факт своего стихийного рифмоплётства настолько порадовал Могуча, что великан разразился глубоким, сотрясающим землю хохотом. То ли у исполина прежде были большие проблемы с поэзией, то ли сейчас не меньшие с чувством юмора.
— О-о-о, — иронично заметила Танка, как только гигант утих и попорченный слух вернулся хотя бы в одно ухо, — так Вы утверждаете, что один из вас знаменитый Ворожей, а второй, надо полагать, сам Великий Крив? Раз своих детей не осталось, так к кровнику примазался?
Новоявленный поэт осклабился и самодовольно кивнул, явно не распознав сарказма. Седой, отличавшийся большей прозорливостью, мрачно насупился.
— Ты бы за языком последила, — с явной угрозой начал он, пытаясь вернуть бесследно почивший авторитет пышущей во все стороны силой; но вышедшую из себя Танку было уже так просто не урезонить.
— И что вы мне сделаете? — насмешливо уточнила девушка, без тени страха заглядывая в чёрные глаза Могуча, в чьей глубине полыхало лиловое пламя древней некромантской силы. — Убьёте? Превратите в бездушную марионетку? Так ни то, ни другое конкретно меня уже касаться не будет. А перевоспитание... сами понимаете, что пытки могут ужасно подорвать моё здоровье и вам придётся вместе со смуглыми последками ещё пару веков разводить химер.
Курчавый снова расхохотался и одобрительно, что гордый родитель даровитого отпрыска, погладил-таки смертную по голове двумя пальцами:
— Языкатая, сразу видно, чья кровь! И гонору-то гонору, аккурат как в твоей дочке, братку. Нужно пересмотреть список, человек семьдесят точно сразу вычеркнем!
Сказав так, он тут же забыл об окружающих, с самозабвением воистину нечеловеческим закопавшись в возникших на столе листках и свитках. Поднимая то один, то другой, Могуч бегло просматривал написанное и либо подвешивал приглянувшееся в воздух, либо сразу же сжигал, старательно затирая в списке кандидатов на размножение целые столбики непонятных рун. Осуществлялось всё это с таким вдохновением и азартом, что наводило на мысль о его причастности к появлению "травницкой трясучки". Привычная к подобному неорганизованному сумбуру, что сопровождал любой мыслительный или творческий процесс травника, алхимика, артефактора иль нежитевода, Яританна Чаронит наблюдала за метаниями воодушевлённого гиганта с царственным снисхождением. Осознание собственного положения ещё не до конца обжилось в её светлой головке, и отстранённая надменность служила неплохим щитом против нелепости происходящего. Седобородый, не проявивший к списку потенциальных женихов должного интереса, предаваться безудержной радости по поводу появления потомка не спешил.
— Ты совершенно не боишься? — спросил он, проницательно поглядывая на девицу. — Раньше ты была более почтительной и осторожной.
— А толку? — голос прозвучал устало и жалко. — За то время, что я здесь, я раза три уже успела смирится с собственной смертью, а один раз даже умереть по-настоящему: у меня уже нервов не хватает за что-нибудь переживать. Да и какой смысл, когда от тебя изначально ничего не зависит? Моя личность в масштабах всего случившегося слишком незначительна, чтобы переживать за её сохранность. Возможно, будь во мне более волевой характер и чародейская сила, я бы и смогла изменить расстановку фигур на этой доске, а так...
Собеседник тяжело вздохнул, утомлённый опытом веков, расчистил другой угол стола и, усевшись рядом с чародейкой, в полголоса заговорил:
— Как ты думаешь, в мире распределяется сила? Даётся самым достойным и значимым? Тем, кто больше всего жаждет? Тогда откуда берутся все чернокнижники, инквизиторы, тираны и одержимые? На Сосновского не смотри: ему по проклятью положено.
Сосновский, почувствовав на себе взгляд присутствующих, сложил из покорёженных пальцев глумливый жест. Могуч его красноречивый посыл проигнорировал:
— Сила даётся тому, чья душа её проще воспримет, чувствовать будет и в мире жить. Кто проще, тот скорее и получит. Вот посмотри на Крива, брата моего названного, кабы не сила, так он и без того счастлив был бы, да зла никому чинить не желал бы. А возьми хотя бы себя. Будь у тебя непомерная мощь?
Яританна представила, как первым же делом отхватывает себе родовую территорию, обносит её непроницаемым полем и начинает проводить среди населения массовые чистки с тотальным промыванием мозгов во имя изменения менталитета, культурных привычек и ряда чисто человеческих замашек, разлагающих общество. Потом с преобразованной человеческой силой поднимает экономику, делает её автономной от окружающего мира и наслаждается покоем. Потом, конечно, кто-нибудь из соседей попытался бы её персональные Небесные кущи захватить, и пришлось бы вступать в войну, расширять территорию, бороться со шпионами, менять инфраструктуру...
Вероятно, на её лице очень красочно отразились изменения на карте мира, потому что мужчина понятливо хмыкнул:
— Вот то-то же. Природа она к равновесию тянется, она силу многомудрому да изворотливому не даст — перевес будет. Разумник и так в жизни устроится, да к власти присосётся, а чары нужно простодушием, да открытостью брать. От того-то к власти да могуществу тянутся лишь слабые да больно умные, кто слабость свою силой сделать не желает. Поэтому Могучи древние и добры были, хоть и суровы безмерно.
Яританна попыталась скрыть скепсис за кашлем. Ничего доброго в пытках простого, пусть и слишком наглого смертного, она не разглядела, как и особой суровости в манерах увиденного воочию Великого Крива и его побратима. Месть проклятому предателю для вечных существ, конечно, всегда оставалась актуальной, но всё равно требовала по жанру хоть какой-то изощрённости и благородства. В конце концов, понятие имиджа и правил подачи себя факт смерти ещё не отменяет.
— Хм, ладно, почтём это за специфическую вселенскую справедливость, — согласилась чародейка, чтоб не вступать в дискуссию на тему этики. — Мне как-то тоже не улыбается жить при чародейской тирании, даже в роли тирана. В мире, в конце концов, идиоты быть просто обязаны, чтобы другие себя спокойнее чувствовали. Меня больше беспокоит другой вопрос. Вы такие всесильные только в Межмирье и при разрыве реальностей, или в повседневной жизни тоже участвуете?
Седобородый приосанился:
— Сила наша простирается от душ, гниющих у нас под ногами, до растущих на их соках новых древ, чьи плоды, созревая, падают на землю в женское чрево, дитя зарождая.
— Мы властвуем над духом и волией смертных, покоряем своему замыслу рок, оборачиваем колесо времени! — горделиво поддержал его Крив, отвлекаясь от своих многочисленных пометок, глянул на скалящегося на распятье чернокнижника и мрачно добавил: — Хотя, да случаются просчёты.
— В любом деле есть свои ограничения, связанные с сопротивлением естественного хода событий, — авторитетно поддержал его Ворожей, — но всё, что касается Межмирья и берущего из его начала чародейства, под нашим ведомством. Любая душа, что не нашла перед отбытием умиротворения и не пребывала в гармонии находит здесь своё место и обитает под нашим надзором, пока в метании своём не достигнет пика, распавшись жижей иль не выродится демоном, чтобы распасться чуть позднее. Так что мой тебе совет: будешь умирать — постарайся успокоиться, всех простить и свыкнутся с этой мыслью, тогда сможешь сразу обратится древом и постепенно прорастёшь в другом измерении, где души спеют.
— Так точно! — согласно закивал Кровавый Князь, ныне не слишком напоминающий военного гения и сильнейшего некроманта. — Вот видишь этот лес, он состоит из душ тех, что в момент смерти был охвачен единой страстью к жизни. Точнее, хотел выжить любой ценой. Вот теперь и выжимают друг у друга соки, пока страданием душу до нужного состояния не доведут, чтобы она уж чистой энергией смогла другие напитать.
Яританна по-новому глянула на безмолвную громаду леса, в абрисах чьих древ уже отчётливо угадывались человеческие фигуры и лица, и недоверчиво покосилась на Ворожея:
— И никакой тебе величайшей справедливости и посмертного воздаяния с отбором душ и раздачей оплеух?
— С чего бы это? — возмутился Крив. — Даже отъявленный подлец или убийца может познать счастье, своё собственное, и чувствовать себя в равновесии с миром. Для чего, ты думала, им перед смертью покаяться предлагают?
Чародейка продолжила пристально пялится на непосредственного предка, пока Ворожей не снизошёл до пояснений.
— Думаешь, откуда все мерзавцы берутся? — уточнил он поучительным тоном. — Окружение портит? Так оно лишь помогает портиться, а стремление всегда изначально. Из кого древо вырастет, такие души потом и вызреют. Мы — Могучи прорасти не можем: корнями своими просто разорвём посмертие, поэтому мощные чародеи и рождаются так редко, лишь когда тип души с окружением ладно складываются.
Чаронит в этот момент осознала, что длительной беседы на тему нравственного императива ей не избежать и догматы церкви по возвращению переписать всё же придётся, хотя бы для личного пользования. Не то чтобы её привлекала карьера мыслителя и создателя новой секты, но всё упорно к этому подводило.
— Хорошо. Предположим, метафизическая сторона картины ясна, — попыталась отсрочить неизбежное Танка, про себя подумав: — "Дай только силы всё это переварить в здравом рассудке!" — и вежливо продолжила: — Вы — могущественные вечные существа, бывшие при смертной жизни великими чародеями и имеющие возможность влиять на мир смертных, как пожелаете.
Могучи довольные такой характеристикой расплылись в удовлетворённых улыбках.
— ...Вы любите контролировать своих потомков или, как вы их называете, последков, ибо вам выгодно, чтобы род процветал и развивался.
Если Крив кивнул, не задумываясь, то Ворожей промедлил, начиная за эдакой вежливой предупредительностью подозревать что-то неладное. И был прав. Девица набрала в лёгкие побольше воздуха и со всей силы гаркнула, не хуже разгневанного Могуча:
— Так какого демона вы допустили, чтобы мой единственный брат погиб!?!
Волной её силы и раздражения, конечно, не снесло ближайшие деревья, не вырвало никому душу, ломая и корёжа ауру, не подняло даже листов со стола, но оба древних некроманта неожиданно стушевались и отодвинулись от негодующей девицы.
— Ну-у-у-у-у — неловко протянул Ворожей, старательно отводя взгляд от последки.
— Как бы, — смущённо запустил пятерню в лихие кудри чуть покрасневший Крив.
— Мы в тот момент были немного другим заняты, — колупнул ногтём край ближайшего листка непосредственный предок.
— Так сказать, работу над вторым братом контролировали, — попытался хохотнуть почивший Князь.
— Что!?! — вскричала не своим голосом Яританна, воинственно выдирая из столешницы каменный дрын. — Так вы не только олухи, но ещё и вуайеристы!?!
— Ты забываешься! — напыщенно вскрикнул величайший некромант, но, всякий случай, отошёл на другую сторону стола.
Ворожей настороженно замер на месте, впечатлённый силой ярости едва обратившейся некромантки, и лишь хмурыми взглядами решался выражать своё неудовольствие эдакой непочтительностью к могучим предкам.
— И где только таких слов нахваталась? — совсем уж жалко вякнул Крив и зажмурился, ожидая вполне заслуженно огрести тем самым дрыном.
Если до этого Танка пускать в ход импровизированное оружие и не собиралась, то после его манёвров желание кому-нибудь вдарить стало практически непреодолимым. Девушка медленно поднялась на ноги и очень нехорошо улыбнулась, оголяя острые клычки: безнаказанность и безвыходность делали её на удивление смелой.
Вдалеке, на самом краю восприятия, где слух превращается в интуицию, раздался низкий рёв. Плетень кроны всколыхнулся мелкой рябью и, сыпля щепой забытых веток, пустил по мёртвому лесу испуганный перехруст. Отчаянно жаждущие жить души, даже обратившись бессловесной древесиной, сохранили способность бояться и трепетать. Закованные в кору лица, искажённые нестерпимой болью, кричали от ужаса. Казалось, будь в них чуть больше жизни, эти окаменевшие истуканы немедля бы сорвались с мест и по примеру своих более чувствительных собратьев предались бы бессмысленной беготне.
"Ну, вот опять, — досадливо подумала Чаронит, ожидая зарождения в душе первых порывов уже почти привычной паники. — Такое ощущение, что эти твари просто притягиваются на свежие души. Нигде от них спасу нет. И Могучей не боятся. Видимо, предки всерьёз приврали о своей мощи, иначе почему это неразумное зверьё от более опасного хищника не шарахается. Или оно настолько тупо, что даже животными инстинктами руководствоваться не может? Сейчас опять начнёт орать и топать, пока не доведёт окружающих до преддверья сердечного приступа, а потом появится и станет шарить по углам, пока у жертв не сдадут нервы. Кстати, да. Нервы, пока на удивление спокойны. Наверное, общение с этими двумя знатно искорёжило мне психику. Ну, да ничего, вот начнёт трёхлицый приближаться — я снова постепенно запаникую".
Однако в этот раз всё случилось иначе. Монстр, родившийся из обезумевших от старости и отсутствия потомков божеств, не величаво ступал, нагнетая в душах первобытный ужас, а нёсся напролом сквозь чёрные заросли. Напрочь портя весь трагизм ситуации, он с неистовым воплем, высоким, яростным и оглушающим, бежал, высоко вскидывая оплывшие неясной бурой плотью громадные ноги и размахивая над головой граблеподобными верхними конечностями. Беснующимся зверем гигант вырвался на площадку, сделал круг почёта, едва не сшибив столовую композицию, и, трубно взревев, умчался прочь, оставляя за собой широкую просеку.
— Совсем от рук триликие отбились, — недовольно пробормотал Великий Крив, глядя вслед уносящемуся монстру.
— Нужно будет им резервации выделить, — заметил Ворожей.
Появление монстра прошло так быстро, что, приготовившаяся к новой панической атаке, Яританна не успела даже толком осознать случившееся. Вот был кошмар всей её жизни — и тут его нет, лишь колея среди обуглившихся деревьев в две сажени и ту жадные собратья по посмертному существованию уже спешно растаскивали. Павших под натиском монстроидных телес белёсые корешки оперативно доламывали своими силами, высасывали и волокли в почву, про запас. Выброшенные же на площадку куски обживали пятна подвижной плесени. Сама площадка представляла жалкое зрелище: вывернутые каменные плиты, разбросанный сор, выдранный с корнем постамент пленника, согнутый замысловатой закорючкой. Вот только самого пленника нигде не было видно и даже его растерзанные в фарш ошмётки не привлекали местных паразитов свежей поживой.