Боже!Голову саму развернуло на этот крик, поманив, словно иголку магнитом. Он обернулся. И не осознавая сам, почему делает это, кроме того, что кто-то зовёт его на помощь, и потому он должен бежать, Ваниель, спотыкаясь, рванул вперед и, увязая в снегу, побежал.
Он нёсся наугад, не думая ни про какие тропинки. С размаху влетел в кусты, заметался, пытаясь их обойти, но, в конце концов, повинуясь настойчивому кличу, стал продираться прямо сквозь них. Потом он очутился в буковой роще, между ровными белыми стволами почти без всякой растительности, что позволило бежать быстрей, пока он не начал нестись уже со всех ног.
Однако эта лишённая растительности чистая территория быстро закончилась. Он запыхался от бега, а лес под ногами всё чаще стал перемежаться зарослями колючек и грудами камней. Полы его плаща то и дело цеплялись за всё подряд, как ни старался он запахнуться плотнее. Вот он зацепился за что-то, споткнулся о какой-то пенек, упал, вскочил и тут же снова упал ничком прямо в снег. На какой-то миг у него оборвалось дыхание, однако смертельно напуганный, жалобный голос, что он улавливал своим "внутренним слухом" не позволял ему остановиться. Он снова вскочил, рванул плащ, отцепляя его от зарослей куманики, и снова бросился бежать.
Должно быть, ещё дюжину раз он спотыкался о невидимые в снегу препятствия, падал, снова вставал, и уж конечно, наделал достаточно шума, чтобы его услышал всякий, кто не был глухим.
Не был глухим... или чересчур занят.
Задыхаясь, еле передвигая ноги и не видя ничего перед собой на пару шагов, он снова споткнулся о какой-то корень на самом гребне невысокого холма, до которого успел добежать, и полетел в заросли кустарника, что венчали этот холм.
И прежде, чем сумел встать и продраться сквозь безопасное укрытие, он заметил опасность. Ваниель замер, где был. "Опасность" была сейчас слишком сосредоточена на своей жертве, чтобы обращать внимание на шум, который он наделал. Похоже, выскочи на неё сейчас даже куча всадников, она и тогда не повела бы ухом.
То была окраина какого-то из поместий на расчищенных для житья землях: расположенный в плодородной долине реки, прекрасно орошаемой, укрытой от ненастий зимы и летних гроз, этот кусок пахотной земли вполне был способен прельстить какого-нибудь предприимчивого селянина и заставить его закрыть глаза на возможные опасности Пелагира. А на случай подобных невзгод дом с амбарами был обнесен частоколом. Однако теперь этот частокол из цельных брёвен, который прежде охватывал кольцом постройки, был повален, вырван буквально с корнем. Он не выстоял и нескольких мгновений против того, кто явился за обитателями этого места сим ярким зимним утром.
Ваниелю ещё никогда не доводилось видеть ледяных дрейков, но он отлично знал их по описаниям в многочисленных песнях и сказках, которые ему доводилось слышать.
Похожие скорей не на ящеров, а на змей, но с короткими толстыми лапами, они были самыми огромными из тварей, что когда-либо видел Ваниель. От носа и до хвоста дрейк был размером с шесть добрых повозок, поставленных одна за другой. Конская голова — размером с винную бочку. По хребту через всю спину шли ряды серебристых и острых, как иглы, шипов. Из таких же шипов был воротник вокруг шеи дрейка. Чудище утробно рычало, обнажая зубы, размером с ладонь Ваниеля — белые и острые, как осколки льда. Ужасающие изогнутые когти взрыли землю вокруг него. Ваниель уже знал, на что похожи эти когти: у Лунного Танца был из такого кинжал. Когти эти были длиннее ладони, и острые, как и зубы твари. Огромные темно-фиолетовые глаза, парой безупречной чистоты аметистов, не мигая уставились на жертву — молодую женщину с двумя детишками. Чудовище было ослепительно-белого серебристого цвета, как свежевыпавший снег, чешуя его переливалась на солнце. Оно было необыкновенно прекрасно, и настолько же беспощадно жестоко. Судя же по останкам разорванного тела у его ног, чудовище отлично знало, как управляться со своими клыками и когтями.
Однако не хвост, не клыки и не когти зверя заставили замереть в неподвижности перепуганную до смерти женщину с её ребятишками так близко от него. То было главное оружие ледяного дрейка — парализующая сила его глаз. Он смотрел на них молча, в такой кромешной тишине, что Ваниель из своего укрытия мог слышать, как трясётся от ужаса бедная женщина. Дрейк не торопился. Он собирался подманить жертву поближе, чтобы вернее схватить её.
С того самого момента, как его, словно ножом, резанул жуткий крик этой женщины, Ваниель больше не укрывался своей защитой. Он по-прежнему слышал её мысли — спутанные, панические, полные безнадёжности. Разум её метался, стенал, бился о стены, выстроенные вокруг неё фиолетовым взглядом ледяного дрейка. Она была в западне, они все трое были в западне. Воля покинула их, тела больше им не подчинялись.
Точно так же вот только что погиб её муж, отец ребятишек: он отправился прямо в пасть чудовища, послушный его воле, а не своей. Чудище было медлительным, в том и состоял весь его ужас: стоило ему отвлечься на какой-то решающий момент, сумей они оборвать силки его взгляда, и они бы убежали от него.
Ваниелю были "слышны" и мысли других — там, в отдалении отсюда, по ту сторону поляны. Другие члены этого большого семейства — а их были, должно быть, десятки — разбежались от неповоротливого монстра, спрятались под кровом деревьев. И только вот этим четверым не удалось убежать — женщина была связана по рукам и ногам своими детишками. Её муж остался её защищать. Ваниелю были "слышны" обрывки стенаний в виде хора плача, на фоне которого метался неподдельный ужас женщины.
Ваниель глядел на бедняг, угодивших в ловушку и полных парализующего ужаса. У него пересохло во рту, сердце бешено колотилось от страха. Мысли смешались, словно эти фиолетовые глаза поймали и его.
Краем глаза он вдруг уловил какое-то движение.
Нет... не все убежали в лес. Из-за угла амбара показался человек. Болезненно прихрамывая, он медленно заковылял вперед. Так тихо, что даже снег, казалось, не скрипнул под его сапогами. Он крался к дрейку. И в сознание Ваниеля вторглись новые мысли — обрывочные, но дающие представление, о том, что происходило в голове этого человека.
:...вот подберусь поближе и... вломлю тебе по первое число...:
То был какой-то старичок, старый уставший от жизни дедушка. Дед этой женщины. Когда чудище напало на них и принялось рушить частокол, он был в амбаре, так что он видел, как муж его внучки отправился в челюсти монстра. Он опознал дрейка, и вооружился тем, что попалось под руку — обычными вилами. Смешное оружие против ледяного монстра.
:...давай, отведи от неё свои зенки... чтобы она могла убежать...:
Дрейку было мало дела до чего бы то ни было, кроме своей жертвы. Так что старику удалось подобраться к нему совершенно незамеченным. Старик, конечно же, знал, что идёт на верную смерть. И он был спокоен. Знал, что его атака лишь только пуще разозлит чудовище, но она, быть может, заставит его отвлечься, заставит повернуть голову и вот этого момента может оказаться достаточно. Да, это было самоубийством, но зато давало шанс уцелеть внучке и её детишкам. Он подобрался к дрейку на расстояние вытянутой руки... спокойно перехватил вилы, как будто собирался просто наколоть охапку сена... и ударил монстра, вонзив зубья в драконий бок по самую рукоятку, со звуком, с каким нож вонзается в дерево.
Дрейк взвыл. Его громогласный визг разорвал мертвую тишину и едва не порвал перепонки Ваниеля. Изогнул длинную змеиную шею, дрейк повернул голову к старику, не успевшему ещё даже выпустить из рук вилы, и с громким лязгом, перекрывшим даже собственный визг, одним махом откусил бедолаге голову. Ваниель застонал, ощутив, как умирает старик... Но этой его такой беззаветной отваги оказалось более, чем достаточно, чтобы он сам ринулся против чудовища в бой. Ярость, страх, какие-то ещё эмоции, которых он даже не смог бы сейчас назвать, всё это заставило его подскочить, встать на ноги и выбежать на открытое пространство. А потом они все вырвались из него, с отчаянной силой, подобной той, которая вызвала взрыв, когда Звездный Ветер заставлял его призывать молнии.
Он успел подумать о том, чтобы выкрикнуть слово, укрывшее защитой женщину и её детей. А потом обрушился на дрейка всей своей мощью. Взрывом чистой энергии он ударил чудище в бок, откинул на крышу дома... и подбросил выше, до самых небес....заставив зависнуть там мучительно долго, так, что у Ваниеля самого едва не вывернуло всё нутро.
А потом энергия улетучилась, и чудовище рухнуло наземь, истекая кровью из сотни ран и с переломанными в труху костями. Ваниель же упал на колени, потом ткнулся руками в землю, и наконец, свалился ничком, оставшись лежать под открытым небом с его бледным зимним солнцем. Он отчаянно хватал ртом воздух и пытался понять, что же такое сотворил.
* * *
Сейвиль осмотрела последние из останков дрейков и, тревожно закусив губу, обернулась к Ветру.
— Где же драконья матка?
— Ни следа, — коротко отвечал Ветер, держась на ногах только благодаря своему мужеству. Он только что отразил главный шквал атак, а потому был совершенно измотан и ослабел от усилий, сдерживая центр, пока Танец с Сейвиль держали фланги ловушки, кишевшей ледяными дрейками.
— Я тоже её не вижу, — крикнул снизу холма Танец.
Он внимательно осмотрел каждую тушу, не окажется ли то останками юной королевы дрейков. Конечно, вряд ли такая свора заявилась бы с недозрелой маткой, но всё же совсем исключать подобное было нельзя.
Ифандес дала согласие довезти обоих Тайледрийцев — что было вызвано настоятельной необходимостью поскорее добраться до места скопления дрейков, пока те не добрались до населенных мест. Там Ветер спешился и стал для них пешей "приманкой", тогда как Танец на Ифандес и Сейвиль на Келлан с двух сторон загоняли их в ловушку.
— Здесь королевы нет, — ровным голосом сказал Танец, закончив осмотр шестой и последней из туш.
Во время битвы снег с вершины холма снесло, обнажив почерневший склон. И теперь все шесть дрейков причудливыми грудами валялись тут и там на выжженной земле, словно какие-то гротескные украшения, рассыпанные неаккуратной великаншей на чёрный бархат.
— Ашке, ты как? В порядке? — с тревогой спросил Танец, оставив в покое последнее из тел, и поскорее взбежал на холм. Было впечатление, что ноги вот-вот откажутся держать Ветра, и Ифандес подошла к нему, подставив своё плечо. Пробормотав слова благодарности, он тяжело опёрся на неё, когда Мастер-Целитель наконец-то добрался до него.
— Буду, как только смогу перевести дух, — отвечал старший Тайледриец, позволив Танцу тоже подхватить его в помощь Ифандес. — Меня больше беспокоит то, что мы не нашли королеву.
— Так ты полагаешь..., — начала, было, Сейвиль.
Но тут все трое ощутили невероятный взрыв чистой, неприрученной энергии... буквально пронизанной "присутствием" Ваниеля.
— Эй, млорд?
Кто-то потянул его за плечо, и Ваниель, оторвав от рук голову, слегка приподнял её — это было всё, на что он сейчас был способен.
— Боже, — ошарашенно произнёс он в ответ на попытку молодой коренастой женщины, закутанной в плащ, приподнять его и заставить сесть, — О, прошу вас... не надо...не трогайте меня пока что.
— Млорд? Вы чё, ранены? — спросила она, сведя густые брови. — Ежли не ранены, вам лучше забраться в дом, пока не заявились остальные.
— Не явятся... больше, — с трудом отозвался он, поддавшись её настойчивым дёрганьям и усаживаясь.
Солнце показалось ему слишком ярким и почти невыносимым для глаз, сразу начавших слезиться.
Боги, это одна из местных. Сейчас начнёт корить меня, что я не подоспел раньше,— подумал он, зажмурившись от неё и уже готовый услышать резкие слова в свой адрес. -Наверное, хочет выяснить, почему я не спас старика, почему не поспел вовремя, чтобы спасти того, молодого. И что я скажу ей? Что меня сковал страх, пока тот дед не кинулся на чудище?
— Вы нас спасли, млорд, — округлив карие глаза, сказала она с таким благоговением, что это не укрылось даже от измученных ушей Ваниеля. — Вы что же, взяли и явились спасти нас? И как вы только поняли, млорд? Прям не знаю, как Вас и благодарить....
Он уставился на неё в изумлении.
— Но...
— Вы же из этих, из господ-птиц, точно, млорд? Вы, конечно, не похожи, но кроме них из магов никто и пальцем шевельнёт ради простых людей.
— Господ-птиц? — обалдело переспросил он.
— Тьфу ты, Менфи, это ж просто мальчишка. Ему, вот точно, заплатили!
К ним подошла старушка, с морщинистым, слегка обветренным, но при этом добрым, хоть и полным озабоченности, лицом. Она завязала узлом накидку на своих плечах и склонилась над Ваниелем.
— Ну что, парень? Идём в дом? Согреешься, приведешь себя в порядок, потом расскажешь свою историю, угу?
Она схватила его за локоть, и ему волей-неволей пришлось подняться, иначе он рисковал повалить её рядом с собой. После он видел лишь вспаханные колеи, через которые его вели, останки дрейка (Ваниель даже поёжился, каким же огромным тот оказался вблизи!) да полуразваленное крыльцо с тёмным дверным проёмом.
Ваниелю было плохо. И не только от усталости: он чувствовал себя ужасно неловко, совершенно не в своей тарелке. То были те самые люди, которых он всегда старался избегать ещё у себя дома — те самые загадочные, уму непостижимые крестьяне, чьих чаяний и образа жизни он совершенно себе не представлял.
Конечно же, они сейчас накинутся на него за то, что не подоспел вовремя , когда им была нужна помощь.
Но никто на него не накинулся.
Старушка подтолкнула его к стулу возле огромного очага посреди кухни. Та, что была помоложе, забрала у него плащ и мешок, а какой-то мальчик принёс Ваниелю горячего сладкого чаю. Когда же один из бородатых, одетых в посконную одежду мужичков только заикнулся о чём-то спросить Ваниеля, старуха, скинув с плеч свой серый плащ и бросив его на скамью, шикнула на мужичка и вытолкала его вон.
— А ну-ка кыш, Магнус, дай парнишке перевести дух. Я уже видала его тут раньше. С одним из этих птичьих пареньков. Они чё-то там колдовали, потом просто слонялись себе. — Она собственническим жестом погладила Ваниеля по голове. — Он сказал, чудищ больше не будет, так что давай, займись-ка бедным старым Керном и мужем Танси, а этого молодца оставь в покое.
Примостившись на своем табурете и щурясь на полумрак кухни, Ваниель принялся наблюдать, как эти люди без лишней суеты принялись снова обживаться. Кто-то занялся мертвыми, кто-то — рыдавшей молодой матерью, кто-то взялся за подготовку религиозных обрядов. Да, конечно, они скорбели о своих погибших, но делали это так просто, так от души, безо всяких там истерик, которых он опасался. Они не позволяли своему горю взять над ними верх, поставить под угрозу новые жизни, не позволяли лишить их сил, необходимых на восстановление своей прежней защиты.
И эта их такая безыскусная отвага отчего-то заставила его устыдиться самого себя.
