Мои люди сосредоточенно молчали, готовые по команде каждый выполнить свою часть работы. Это было самым трудным в обучении новых наших соплеменников. Повиновение дисциплине строя, четкое знание каждым задачи своего подразделения и своей, безупречный автоматизм приемов, не принимался человеком каменного века изначально. Но стоило лишь довести до сознания воинов, что это необходимо как ему лично, но и всему племени — наступил перелом, и стража и ополчение стали именно военной машиной в хорошем понимании этого слова. Еще тысячелетия в моем мире существовала одна единственная тактика — стенка на стенку, а там — каждый сам за себя. Именно поэтому военные машины, наделенные четкой организационной структурой, перемалывали орды народов, отличающихся огромной личной храбростью и недюжинной силой. Так поступили египтяне с ливийцами, персы — с народами Азии, но столкнувшись с превосходящей их дисциплиною и структурным совершенством армией греческих городов, откатились на родину, куда вслед за ними, сияя медным оружием фаланг, пришли воины Александра и бросили к его ногам всю Ойкумену[35][2]. Сама же Греция склонилась перед непревзойденными легионами Рима. Непревзойденными потому, что послеримская эпоха в отношении военного искусства, является лишь вариациями на тему организации и тактики легионеров, их структура, тыловые и вспомогательные части, те же саперы, так и не были превзойдены на протяжении человеческого средневековья. Варвары, сокрушившие империю, обязаны своим успехом не передовой военной мысли, а внезапности много численных нападений и развалу государственного аппарата. Рим пал. Вонючие орды не оставили камня на камне от величественных дворцов и храмов. А дороги, построенные легионерами, стоят и используются до нашего времени. Именно из этих соображений я взял за основу обучения методику подготовки римских легионеров и их пехотную тактику. До конницы у нас пока было далеко, но...
Еще минута, еще мгновение — и произойдет непоправимое. До бегущих остается жалких сто метров. И я принял решение, пропустить бегущую орду внутрь лагеря. Если повалят пару юрт, служащих нам походным жильем, — черт с ними, восстановим. Все можно восстановить, кроме человеческой жизни. Пока есть возможность превратить человека в союзника — ей надо пользоваться, "мэртвы пжелы не гудуть, да и мэду не дадуть", так кажется, говорили в наши времена в незалежной Украине.
По команде стражники резко раздались на две половины, образовав проход, то же сделали и лучники, давая пробежать объятым ужасом людям, чем те и воспользовались — а и деваться было некуда. Позади — материализовавшийся ужас эоценовой степи, готовый вонзить именно в тебя когти, а впереди — пока просто безмолвная стена непонятных неподвижных истуканов, отдаленно напоминающих человека (на моих людях были одета шлемы с "личинами")-возможно, они менее опасны. Во времена моего детства дед рассказывал мне об ощущениях солдата, бегущего в первую атаку, — каждый считает, что стреляют именно в него, и спасения нет. Примерно так чувствовали себя и питекантропы — за каждым из них бежал, весело скалясь и на ходу прикидывая вкусовые особенности предполагаемого блюда, — свой индивидуальный тигр. Шок — это по нашему, в общем, как то так. Пропустив последних — маленькую женщину с двумя ребятишками, одним постарше, уцепившимся за шею сзади, и маленьким совсем, прижимаемым ею одной рукой к груди, и мужчиной побольше, отчаянно тянущим ее за свободную руку, воины снова сомкнули щиты перед опешившими, лишившимися приятного развлечения, смилодонами. Резко затормозив и присев на зад, остановился, глава прайда и сердито зарычал, не решаясь, однако, атаковать стену.
* * *
— Где то я это уже видел! — мог бы подумать самец, если бы мог формулировать свои мысли, подобно человеку. Но он этого делать не умел, и потому перед ним просто пронеслись образы зимнего вечера, когда учуяв кровь и ужас множества копытных, он решил проверить, кто смеет нарушать покой на его территории. Тогда он встретил такую же стену щитов, и так же за стену вышел странный двуногий, от которого почти ничем не пахло — разве что минералом, встречающимся в руслах рек, совершенно бесполезным, обладающим резким вкусом и запахом. А еще от него слегка пахло кислотой, и что совсем странно — оленями карибу и собаками, изредка встречающимися около стоянок прайда. Но обычными двуногими — точно не пахло. Не было запаха дыма, пропитывающего эти существа насквозь, и запаха несвежего мяса, сопровождающего стада двуногих. Назойливые посетители были изгнаны с территории прайда. Вожак свою задачу исполнил. Но в прошлый раз этот интересный двуногий угостил вожака еще теплым оленем. Конечно, для разросшегося прайда маловато, но может и в этот раз от странного пришельца перепадет что либо полезное? И смилодон, как громадный пес, присев на задние лапы, застыл в ожидании. Нападать на испуганную орду существ — интересно и занятно. Другое дело — иметь дело с ними же, но готовыми к нападению с его стороны — результат сомнителен и непредсказуем. А пока нет от этих двуногих прямо выраженной агрессии — можно и посмотреть на редкое, с учетом уже виденного зимой, зрелище. И можно окончательно определиться, к какому роду существ их отнести — условно съедобных, но опасных, как те двуногие, которых он прогнал только что, просто опасных, как например, змеи, которых лучше обойти стороной, как подсказывает инстинкт и память предков, или — к движущейся части окружающей природы — ни то ни се, ни съесть, ни испугаться. К бесполезным, в общем. Двуногий стоял перед вожаком и издавал звуки. Тот с интересом прислушивался. Опасности не было.
— Ну и что дальше, хулиган пятнистый? — спрашивал я жмурящегося наглеца, поглядывающего на меня, как собака, — поворачивая башку с боку на бок.
— Ведь добезобразничаешься, получишь копье в бок от одиночного охотника — он с тобой рассусоливать, как я, не станет, увещевал этого проходимца.
— Как дальше жить будем? Ведь если наладишься в моем районе людей гонять, а пуще того — жрать, придется тебя со всем семейством, того, извини, на коврики пустить, моржа ты сухопутная!
Ну раз уж явился, хоть и без приглашения — угостим, так и быть.
Я распорядился отдать прайду сегодняшний трофей — тушу быка, уже со снятой шкурой, но не порубленной для костра и котла. Раздались недовольные голоса —
— Вы ему еще польку — бабочку спляшите, для аппетита, Дмитрий Сергеевич! — ясно, это супруги Ким упражняются в остроумии, новые соплеменники фамильярности подобной себе не позволяют, но тоже улыбаются, поняв смысл шутки.
— Ага, и на барабане сыграю, а ты аккомпанировать на губах будешь, договорились?
Мысль по поводу этих красивых и мощных зверей не оставляла меня с самой зимы. Смилодон вместе с уходом с исторической сцены его обычной добычи — мегафауны эоцена, так называемой "мамонтовой", обречен на вымирание. Можно попробовать в перспективе сохранить мамонтов и "сопровождающих их лиц". Но соседство с людьми этих, безусловно, прекрасных, сильных хищников, видимо, разумом ничем не уступающим собаке — чревато. А если попытаться их одомашнить? Ведь человек, ввиду особенностей строения пасти этих млекопитающих, может стать для них единственным источником пищи, не в смысле блюда — но источником, дающим пищу, пригодную для употребления такими зубами. К тому же, хищники, в силу эволюционных особенностей ставшие жить группами — стаями, прайдами, семьями, приручаются значительно легче, запечатлевая дрессировщика как старшего члена прайда. Так, в наше время, львы, живущие прайдами, дрессируются значительно легче, чем медведи, тигры и леопарды. Даже домашние кошки — это скорее не домашнее животное, а хищник, самостоятельный абсолютно и терпящий по необходимости около себя человека. А хотя бы и гигантопитеки могли бы стать для них кем то наподобие хозяев... Я на минуту представил себе нашу Кла, выгуливающую по берегу озера на якорном канате — поводке любимую болонку — махайрода Пусика и расхохотался. Сообщил о "видении" ментально товарищам — смех, а верней ржач натуральный, стал всеобщим. А почему бы и нет? Представьте, Клава, расчесывает любимого Пусю, купает его и оттаскивает от Белого Клыка со словами: "Не трогай его, Пуся, он может быть блохастый". Об увиденном мысленно я тут же передавал ментально окружающим, а помощники из числа добровольцев перли ошкуренную тушу к семейству смилодонов, и двадцати литровую банку — глиняную корчагу с тушёнкой, для установления более тесного контакта, мне под руку.
— Бу-га-га, — заливалось мое воинство, падкое на всякого рода юмор и приколы, всячески обсуждая способы кормления "от пуза" любимых домашних смилодончиков и способов ухода за ними, развивая тему, на предмет того, где больше всего любят эти звери, что бы их почесывали, и не загонит ли Бек тигра на дерево, как загнал намедни туда самку рыси, по каким то своим делам заплывшую на остров, и имевшую нахальство — или несчастье встретиться с Беком и его вассалами собачьего племени.
Я тогда оттащил остервеневшего пса от дерева, где нашла себе убежище рысь, а скорее — молодой рысенок, и поощрил его куском сушеной рыбы, по случаю оказавшегося у меня в руках — любимого, кстати, лакомства Бека и его сородичей. Я думаю, возможно это был подросший "мейн кун" встреченный Роксанкой прошлым летом, вернувшийся в родные места. Рысенок порскнул к берегу со скоростью котенка, удирающего под диван от хозяйского тапочка, и был таков, торпедой преодолев расстояние между островом и берегом озера. А гордый Белый Клык, сосредоточенно хрустел предложенной вкуснушкой, и глаза его горели синим пламенем газовой горелки, выражая всем окружающим понятную мысль: "Вот он я каков, герой и победитель злобных рысЁв и прочих вредителей лесов".
Тут в общий ментально — звуковой гул неожиданно вклинились довольно четкие образы, имеющие определенную эмоциональную окраску, но незнакомую "картинку", в том смысле, что когда приходилось мысленно общаться с людьми, передаваемые "картинки" имели вид некоего цветного комикса, сопровождаемого эмоциональным фоном, и выглядели, как если бы у человека между глаз находится цветной стереофотоаппарат и он снимает видимое человеком действие. Образы, получаемые мной имели совсем другой вид. Точка съемки находилась на уровне моего пояса и картинка была исполнена практически в черно-белом варианте, с оттенками красного цвета, изображающими людей и животных. И эмоции были проще, я бы сказал — символы эмоций. Подобное я уже встречал, общаясь с Беком и собаками, но их образы были туманны, и все застилала эмоция всеобъемлющей радости и доверия к человеку. Не буду описывать это подробно — читающий может сам спросить у любого хозяина собаки, любящего и любимого своим четвероногим другом, о том, что он испытывает, общаясь со своим питомцем. Где то на пути от камня к железу в нашем времени у человеческих особей заглохли способности на уровне чувств понимать своих близких, живущих на одной планете — от животных до человека. И кто в этом виноват — бог весть. Но некоторые отдельные представители человечества нашего времени еще не безнадежны. Только объясняют это всякой мутью типа экстрасенсорики и сверхестественного. Все гораздо проще, понял я, общаясь еще с неандертальцами — просто стремление понять и отношение равенства между общающимися, "небоязнь" открыть свои мысли ближнему — и все получится. Если у тебя нет желания что то скрыть от другого — все нормально. Если твоя голова — как чердак, набитый хламом подлости, жадности и стяжательства, готовности предать ближнего и поживиться при этом тридцатью серебряниками — гм., я думаю, твой собеседник сам не полезет в такое.... Ну, понятно что.
Так вот. Образы, передаваемые мне, были довольно четкими, и носили характер заинтересованности, сопровождаемой настороженностью и сознанием своей силы. Ментальный собеседник меня не боялся, но ясно давал понять, что на поводке он ходить не будет, а варианты возможного сотрудничества — охоты рассмотреть для обоюдной пользы готов. Я встретился глазами с вожаком. Вот те и на. Неужели он пытается наладить контакт? А я то ему чуть не кис-кис. А этот хитрый котяра моментально просчитал меня и показал, что он — по крайней мере, равный партнер, а не домашняя болонка. Ну что ж, попробуем так. Я вскрыл банку с тушенкой из оленины и пододвинул коту.
— Ешь.
Послал сигнал — удовольствие-еда-лучше чем в степи— рядом со мной — сытно и вкусно... кот недоверчиво обнюхал подношение. Лизнул. Сигналы в ответ:
— Мясо? Странный вкус, но приятно. Соль в мясе? Необычно. Но вкусно. Готов к сотрудничеству.
Наглею и посылаю следующий ряд:
— Ты — не трогать моих людей — не видеть в них пищу — мы вместе охотиться — мы — тебя угощать — вкусным мясом, гладить — чесать — доставлять удовольствие — дружить.
— Дружить — это что?
— Сотрудничество — совместная жизнь — не ради еды, ради радости общения.
— Зачем общение с другими? Меня все боятся в степи.
— Мы — не бояться тебя, мы — дружим ради дружбы, ради удовольствия, ради помощи. Когда кто-то тебя не боится — друг. Когда помогает тебе ради того, что бы тебе было приятно — друг, когда готов сделать для тебя то, что не можешь ты — друг, и картинка, взятая мной из иллюстрации к античной истории о рабе, вытащившим льву занозу из распухнувшей лапы.
В ответ получаю неожиданное:
— Получу занозу в лапу — приду к тебе, а пока — волна сдержанной благодарности за лакомство и неожиданный ужин.
Семейство величаво, оставив не обглоданные кости, удаляется восвояси. Даже тигрята не прыгают — сложно резвиться с полным пузом.
Ребята смотрят на меня слегка обалдело —
— Дмитрий Сергеевич, готов поспорить на что угодно, вы с ним разговаривали, — заявляет Антон Рябчиков.
— Похоже на то, а может и мне это только показалось...
— А чего он Вам сказал?
— Дружить готов, подчиняться не будет, но и о дружбе еще крепко поразмыслит клыкастой башкой, вот, как то так. А теперь давайте займемся участниками забега от саблезубых тигров.
* * *
Я оборотился к куче питекантропов, оправившихся от первоначального страха.
Нет, мне определенно везет на находки в начале пути, хоть домой опять с полдороги возвращайся. Просто отпустить их " на все четыре" не получается. Представьте только ситуацию: Где-то рядом, я думаю, километрах в двадцати, шатается первобытная орда. "На хозяйстве" в поселке Веры остался Федя с двадцатью бойцами, их количества и выучки хватит отразить любое нападение, но оно им надо? За его спиной еще и детский сад с малышами, и рядовые, так сказать, члены племени, мастерские, склады. Если эти несознательные пока граждане невзначай нападут на члена нашего сообщества.... Зная Федора, он не успокоится, пока последнего из них не закопает. Мне по возвращению из похода к Аркаиму будет предъявлены для отчета только земляные холмики и список потраченных боеприпасов... Поэтому надо принимать решение подобное тому, как было принято с неандертальцами — орду силовым методом приводить к подчинению, сажать на постоянное место жительства, где-нибудь рядом в пределах досягаемости с острова, под жесткий контроль. Во внутренние дела не соваться, за сопротивление давать по мордасам... Пристроить к какому ни будь полезному посильному делу, за которое обеспечивать пищей. В порядке обмена.
