— Что ты делаешь?! — визгливо вопит толстая женщина, прижимая к широкой груди объемистую звякающую корзину. — Побьется же все, дурень!...
Взрыв, еще один взрыв, горящая легковушка на обочине и тут же — лежащий на боку джип Чолля с еще вращающимися колесами. Тело Руны безвольно свисает вниз, зацепившись за распахнутую дверцу.
— Мама! — пронзительно кричит Чирр Чолль. — Остановитесь! Остановитесь! Там мама!
Он остервенело колотит в перегородку, но грузовик только наращивает скорость.
Лежащий на боку джип все отдаляется и отдаляется и вдруг исчезает в яркой вспышке желто-оранжевого дымного пламени.
"Сорок литров", — отстраненно вспоминает Собеско. Чирр Чолль закрывает лицо руками и без звука валится ничком на корзины и баулы.
Снова резкий поворот. Военный грузовик с ранеными, врезавшийся в дерево на обочине. Кто-то пытается выбраться из кузова. Из кабины неловко выпрыгивает человек и, припадая на ногу, нелепыми скачками бежит прочь от дороги. Вспышка! Грузовик на обочине окутывается быстро расширяющимися клубами белого дыма. Дым нагоняет бегущего, тот хватается за горло и падает как подкошенный.
Еще одна выбоина, в кузове что-то падает, вещи и люди колотятся друг о друга, и все вдруг заканчивается. Мимо проносится указатель вдоль шоссе: "Добро пожаловать в Кодирне", стрельба прекращается. Последнее, что еще успевает увидеть Собеско, это уткнувшийся в дерево грузовик и два приземистых танка пришельцев, тянущиеся к нему чем-то, похожим на длинные клешни. Одна из клешней срывает с кузова брезентовый верх...
А потом, без всякого перехода — город, почти не затронутый войной. Обычные городские улицы, неповрежденные дома, целые оконные стекла и магазинные витрины, много машин и прохожих, даже работающие светофоры на перекрестках...
Грузовик внезапно сворачивает куда-то в сторону.
— Куда ты, отец? — доносится из кабины удивленный голос парня в кожаной куртке.
И объяснение.
— Это они не знают дороги. Мы сейчас свернем прямо на лешекскую трассу, а они зачем-то поперлись в центр.
— Но нельзя же прямо так их бросить! Ведь у нас все запасы бензина!
Пауза.
— Зато теперь мы точно доедем до Лешека.
Снова пауза.
— Да и вообще, какое тебе дело до остальных?! Такое уж время настало, сынок: каждый выживает в одиночку.
Глава 25. Капли в потоке
Когда-то, в давние времена, когда дорог было еще мало, каждая из них имела свое имя. Так, трансгранидский тракт Дееле — Шилги — Тамо назывался "Великий поход", горная дорога на столицу Солера Ян-Кайлен — "Пьяные качели", а стодвадцатикилометровый отрезок между Уэлесом и Моли — "Ревнивый мельник" в честь одноименного персонажа, по легенде, пробежавшего эту дистанцию за день, ни разу даже не остановившись.
Дорога Кодирне — Лешек имела название "Тропа паломника", но то, что происходило на ней в тот день, выглядело злой пародией на паломничество.
Шоссе тянулось на запад по плоской как стол безлесной равнине, накрытой, словно крышкой, темно-свинцовыми тучами, медленно-медленно ползущими навстречу. Эту небесную твердь подпирали, будто колонны, столбы и целые полотнища дыма, застилавшие горизонт. Было не холодно, но как-то душно, а тепловатый ветер пахнул гарью. Время от времени начинал капать дождь, но и он не приносил облегчения, а только оставлял грязные потеки на лобовых стеклах машин и на лицах людей.
Километров через сто после Кодирне движение на шоссе превратилось в непрерывный поток, заполнивший дорогу от края до края. В этом потоке попадались самые разнообразные транспортные средства — грузовики, легковушки, автобусы, педальные самокаты, крестьянские телеги и даже антикварные паровички конца прошлого века.
Но больше всего было людей, в угрюмом молчании бредущих по обочинам. Никто из них не оборачивался назад. Одни шли налегке, только с небольшими сумками или рюкзаками, другие, наоборот, были навьючены вещами, катили или тащили за собой детские коляски или тележки из супермаркетов. Но так идти было трудно, и придорожные кусты были усеяны брошенными чемоданами и узлами. Чем дальше, тем больше попадалось и брошенных автомобилей.
В толпе было много детей — и маленьких, которых несли, привязав за спиной, и постарше, устало бредущих рядом с родителями и похожих на маленьких старичков. Вместе с людьми было много и домашних любимцев — собаки различных пород; коротколапые риссы высовывали любопытные мордочки из-за пазух, из сумок и портфелей; несли и птиц в клетках, а один старик с беспомощно растрепанными седыми волосами и в длинном коричневом пальто тянул за собой небольшую застекленную этажерку, на полках которой стояли заботливо упакованные цветочные горшочки с кактусами. Этого старика почему-то было жальче всего.
В этом бесконечном горестном шествии одинокий грузовик с девятью людьми был не более, чем каплей, песчинкой, отдельным атомом. Внутри него царило спокойствие. Мужичок в ветровке дремал, прыщавый юнец читал какой-то детектив в бумажной глянцевой обложке, толстая баба перелистывала женский журнал, время от время подозрительно зыркая по сторонам. При этом она все время жевала, что ужасно раздражало Собеско, ничего не евшего со вчерашнего утра. Сам Собеско и Дилер Даксель сидели рядышком у заднего борта и смотрели на дорогу. Говорить никому из них не хотелось. Чирр Чолль скорчился в уголке под бочками с бензином, не реагируя на окружающее, и никто не пытался его отвлечь.
Под вечер, когда уже стемнело, грузовик, одолев больше половины пути, сделал остановку в Айхе-по-над-Лесом — небольшом городе, как и Кодирне, оказавшемся внутри безопасного коридора.
Город был переполнен беженцами, устраивающимися на ночлег прямо на улицах и в палисадниках, откуда их никто не гнал. Очень много было военных. Они просто стояли небольшими группами на перекрестках рядом с неподвижно застывшими бронетранспортерами или молча прохаживались по улицам, почти не смотря по сторонам, но и этого было достаточно для поддержания даже странных при таких обстоятельствах дисциплины и порядка.
На площадях в ярком свете прожекторов стояли армейские походные кухни, к которым тянулись длинные и удивительно тихие очереди. Еще более длинная очередь медленно продвигалась к короткому ряду деревянных будочек посреди чахлого скверика. Прямо над будочками слегка покачивались на ветру двое повешенных. У одного на груди висела табличка с надписью "Грабитель", у другого — "Спекулянт". В переулках, на грани тьмы и света, похоже, велась оживленная торговля. Ходили с мешками и бидонами мощные дядьки однозначно сельского вида и сновали неприметные юркие личности, исчезавшие при виде военного патруля и снова выныривающие откуда-то из темных подворотен.
Кен Собеско, отстояв очередь, получил большую жестяную миску с солдатской кашей из концентратов, кружку с неведомым, но приятно согревающим варевом, и здоровый шмат хлеба. Едва удержавшись, чтобы не запихнуть это в себя немедленно, не отходя от раздатчика, он нашел себе свободное место среди увлеченно чавкающих людей и, сидя на каменном бордюре, ограждавшем скверик, с удовольствием поужинал в компании Дакселя и Чирра Чолля. Чирр Чолль, кажется, уже начал отходить. Он по-прежнему молчал, но в его глазах уже не было той странной, пугающей отстраненности, не оставлявшей его в последние часы.
Вернувшись, Собеско помог залить бензин в бак грузовика, а затем стал свидетелем каких-то переговоров между толстяком-водителем, мужичком в ветровке и невзрачным типом с бегающими глазками. По окончании переговоров грузовик загнали куда-то на темную улочку, из его кузова быстро и явно торопясь сгрузили пять бочек бензина из шести, толстяк с удовлетворением спрятал в карман пачку бумаг с золотым обрезом (золотые сертификаты, дающие право получить в любом банке — члене "золотого пула" эквивалент определенной суммы в любой валюте), а затем грузовик рванул из гостеприимной Айхи так, будто за ним гнались.
Вечер переходил в ночь. Поблизости от дороги горели десятки костров, и казалось, что они проезжают по странному огненному коридору. Где-то слева на горизонте полыхало угрюмое зарево. Грузовик медленно тащился по шоссе, толстая баба вполголоса пилила мужичка в ветровке — то ли за то, что продали весь бензин и до Лешека теперь самим может не хватить, то ли за то, что продали слишком дешево. Дилер Даксель, сидя, занимался какими-то гимнастическими упражнениями, Чирр Чолль устало прикорнул в уголке, а потом и Кен Собеско погрузился в тревожный, наполненный неясными видениями сон.
Следующую остановку грузовик сделал в местечке со странным названием "Пестрая Лужайка" в тридцати двух километрах от Лешека.
Когда-то в этом месте часто останавливались люди — чтобы заправить машину бензином, подкачать колесо, перекусить в придорожном кафе, купить бутылку лимонада или пакетик леденцов — и ехать дальше, беззаботно наматывая на спидометр километр за километром. Сейчас все это было далеким и безвозвратным прошлым, и какая разница, что этому прошлому было всего четыре с небольшим дня — оно принадлежало прежней, ушедшей мирной жизни, тому исчезнувшему миру, которому, казалось, уже никогда не возродиться вновь.
Все было пусто, брошено и разорено, и вывеска кафе из потухших неоновых трубок "Лане" — "Надежда" — казалась злой насмешкой, а кривая надпись "Нет и не будет", закрывавшая щит с ценами у въезда на бензоколонку — глумливым девизом нового времени. Людей вокруг было много, даже, наверное, больше, чем раньше в самые часы пик. Они или понуро брели мимо, или стояли молчаливой толпой перед закрытыми дверями кафе "Надежда", надеясь неизвестно на что.
Единственным, что оживляло это унылое место, был родничок, весело журчащий в декоративной нише из цветного камня. Вода в нем была не просто холодная, а ледяная, от нее ломило зубы и сводило судорогой побелевшие пальцы, но она давала хоть какую-то иллюзию если не сытости, то, по крайней мере, наполненности, так же как и легкий китель, почти не защищавший от пронизывающе холодного ветра, давал хоть какую-то иллюзию тепла.
Здесь Кена Собеско и отыскала рыжеволосая девушка, которая всю дорогу сидела в кабине вместе с толстяком водителем и парнем в кожаной куртке.
— Что, уже едем? — спросил Собеско. — Хорошо, иду.
— Нет, пока не едем, — тихо ответила девушка, глядя в землю. — Просто мой отец хочет с вами поговорить...
Трое стояли против четверых на маленьком пятачке перед грузовиком.
— Значится, так, — толстяк с лицом аскета по-хозяйски оперся на радиатор. — Мы вас довезли почти до места, а теперь пора нам с вами расставаться. Извиняйте, но дальше мы без вас едем.
— Они собираются оставить нас здесь, — по-баргандски повторил Собеско для Дакселя. Он не был пока ни удивлен, ни особенно разозлен. Так, знал, с кем связался.
— Я понял, — хмыкнул Даксель. — Трудно было не догадаться, когда они набрали пассажиров целую толпу. И всех, небось, за большие деньги. Странно, что они раньше до этого не додумались.
И презрительно сплюнул.
— Вы, господин капитан, на нас зла не держите, — заискивающим тоном проблеял мужичок в ветровке. — Вы люди молодые, ноги у вас хорошие, что вам эти тридцать километров? Вы же, прошу покорно, нас поймите — чтобы уехать, это деньги ой-ой какие большие нужны, откуда у нас столько? Вот и зарабатываем, как можем, благо грузовичок наш...
— Да хватит! — прервал его Собеско. — Езжайте, черт с вами! Мальчика только возьмите...
Чирра Чолля словно ураганом подхватило с места.
— Да чтобы я?! С этими мерзавцами?! Вы их не слушайте, господин капитан, они же гады все! Это что, ваш грузовик?! Да вы его у моего отца арендовали! А вы его бросили! И маму бросили! А теперь нас бросаете! И бензин! Он же общий был, на всех, а вы все себе забрали! Думаете, я не видел, как вы его продавали?! И кому!? Да я расскажу, кому надо, и вас всех за это повесят! Господин капитан, что же это вы так просто отступаете?!
— Спокойно.
Собеско придержал за плечо рвущегося вперед Чирра Чолля.
— Ну, если не по-доброму... — процедил толстяк.
В руках парня в кожаной куртке появилась монтировка. Прыщавый юнец нагло ухмыльнулся.
— Чё вы там гоношитесь? Да скажите спасибо, что мы вас хоть досюда довезли. Будто мы обязаны были, что ли, возить тут всяких?... Особенно каких-то вонючих баргандцев...
Глаза Дилера Дакселя опасно блеснули. Гранидского языка он не знал, но насчет вонючих баргандцев понял более чем хорошо.
— Спокойно, — повторил Собеско.
Здоровый, он бы без труда расправился со всеми четырьмя. А даже и с трещинами в ребрах... Парень в кожанке вцепился в свою монтировку как утопающий в канат и держит ее, чудак, перед собой обеими руками. Киношек насмотрелся, тоже мне боец. Вырубить его первым ударом, а остальные и при таком раскладе не противники... Но что дальше? Тогда надо идти до конца, захватывать грузовик, вытряхивать оттуда девчонку и ту толстую бабу... Будто пираты какие, право слово...
И Кен Собеско отступил.
— Убирайтесь, — сказал он. — Езжайте себе, езжайте, мы вас не тронем.
Как ни странно, они поняли моментально. Прыщавый шкет и мужичок в ветровке, не говоря ни слова, резво рванули в кузов. Остальные двое, тоже поспешая, но сохраняя остатки достоинства, забрались в кабину. Грузовик рявкнул мотором, рывком тронулся с места, попятился, разворачиваясь, и вдруг замер. Из кабины выскочила рыжеволосая девушка с большим свертком наперевес.
— Господин капитан, подождите! — крикнула она. — Вот... Возьмите... Это вам...
Она протянула Собеско большой ворох тряпья.
— Вот... Вы не смотрите, что они не очень новые... И чистые... Зато теплые. А дождевик, он тебе, Чирр, а то твой пиджак, он, как пойдет дождь, тут же промокнет...
Чирр Чолль отвернулся, но Кен Собеско, улыбнувшись, принял от девушки вещи — грязноватый, подранный, но теплый бушлат, старый темно-коричневый шерстяной свитер грубой вязки и дождевой плащ для Чолля. И еще буханку слегка подсохшего хлеба и большую пластиковую бутыль с водой.
— Вы простите, — сказала она. — Если можете... Отец, дядя, они не злодеи... Просто...
— Да нет, я понимаю, — грустно улыбнулся Собеско. — Езжайте. Спасибо.
Раз-два, левой-правой! Три-четыре, очень просто! И так еще тридцать два километра.
Вначале они шли молча.
— Господин капитан, — первым не выдержал Чирр Чолль.
— Что? — обернулся Собеско. — Знаешь, давай попроще. Зови меня просто Кен или, если хочешь, дядя Кен.
— Хорошо. А знаете, у меня, действительно, был дядя, только не Кен, а Кхан. Его на войне убили. Скажите, я вел себя по-детски?
— Да, — Собеско не стал отрицать.
— Я понял. Только это в последний раз. Я уже взрослый. Я теперь старше всех в семье... Скажите, ведь мне не надо было им угрожать, верно?
— Верно. Никогда не опускайся до угроз, Чирр. Угрозы — это признак слабости, они никогда не исполняются. Если можешь ударить, бей. Или... не бей. Или, если хочешь чего-то добиться без драки, можешь честно предупредить противника о последствиях.
— Я понял, — серьезно кивнул Чирр Чолль. — А почему вы отпустили их? Вы бы справились с ними, да?
