Его слова ранят меня, но не могу с ними не согласиться. Я обхватываю себя руками в защитном жесте, пытаясь унять дрожь, пробегающую по моему телу.
— Отвези меня домой, — приглушенно прошу я.
— Другое дело, — констатирует Дэвид.
* * *
Чем ближе к дому, тем больше я волнуюсь. Спрашивать Дэвида о Маркусе я не смею, и так понимая, что король уж точно не радуется моему поступку.
Нас никто не встречает. В особняке зловеще тихо. Я поднимаюсь к нам на этаж, не желая ни с кем видеться. Я просто не смогу посмотреть кому-либо в глаза. Сначала я думаю пойти к себе, но оказавшись в коридоре, все же выбираю нашу спальню. Нерешительно направляюсь к двери. В комнате пусто. С одной стороны, это дает мне немного времени обдумать, что сказать в свое оправдание, но я не уверена, что Маркус вообще захочет меня слушать. Из зеркала на меня смотрит измученная девушка. Я уж точно не похожа на светлую и жизнерадостную особу. Даже тошнит от своего потрепанного, жалкого вида. Глаза покраснели от недосыпа и слез, которые я тихо проливала по дороге домой.
Не успеваю привести себя в порядок, как возвращается Маркус. Во взгляде лишь холод и отрешенность. Лицо заострилось, губы сжаты. Он бегло осматривает меня, как я надеюсь, на предмет повреждений.
— Прости, — неуверенно срывается с моих губ.
— Я не хочу об этом говорить, — отвечает он мне сдержанно. — По крайней мере, не сейчас.
Дверь в ванную захлопывается, и я всхлипываю. "Дура! Идиотка!" Стоило бы уйти к себе и там поплакать, но я же люблю самобичевание. Сажусь в гардеробной и жалею себя.
После душа Маркус выходит из комнаты. Возможно, он подумал, что я ушла к себе. Ловлю момент и проскальзываю в ванную. Его аромат пропитал влажный теплый воздух, и я с жадностью делаю глубокий вдох. Стою под струями воды так долго, как только можно. Страшно выходить отсюда. Я тру тело мочалкой уже в третий раз. Кожа неприятно саднит. Еще чуть, и я сотру ее до крови. Хочу боли. Физической. Она отвлекает от боли в сердце.
Маркус спит на своей половине... или делает вид, что спит. Я тихонько забираюсь под одеяло и сворачиваюсь в клубочек. Снова хочется плакать, но я заставляю себя успокоиться прежде, чем слезы начинают бежать по щекам. Не знаю, сколько я еще лежу так, прислушиваясь к дыханию Маркуса и надеясь, что он хотя бы обнимет меня.
* * *
Просыпаюсь от холода. Меня знобит. Маркус все так же лежит на своей половине кровати, отвернувшись от меня. Сейчас мне как раз не хватает его жарких объятий. Я перемещаюсь к нему, прижимаюсь к его спине и обхватываю рукой за талию. Почему-то сейчас он не такой горячий как обычно. Я бы даже сказала прохладный. Его ровное дыхание умиротворяет, но меня по-прежнему знобит. Маркус ворочается и притягивает меня к себе. Через немного прохладная ладонь ложится на мой лоб, потом скользит к шее.
— Малыш, открой глаза, — шепчет мне мой любимый голос. Я выполняю его просьбу, хотя держать глаза открытыми целое испытание.
— Прости, что разбудила, — лепечу я. — Я замерзла.
Маркус плотнее укрывает меня одеялом.
— У тебя жар.
Наверное, мне это снится. "У вампиров же не может быть жара?" Меня уносит в темноту убаюкивающими волнами.
— Маркус, честно, я не знаю, как такое может быть. Есть предположение, что после жажды ее организм ослаб. Марианна вышла на улицу и простудилась, но... я не знаю. Давай подождем немного. Может это обычная простуда, хотя... — голос Роксаны доносится из глубины.
Я потягиваюсь медленно. Мышцы непривычно ноют. Мне жарко, и я откидываю одеяло.
— Любимая, — слышу я шепот. Приоткрываю глаза и вижу Маркуса. Он обнимает меня за талию. "Так вот чего мне жарко".
— Привет, — улыбаюсь я робко.
— Как ты себя чувствуешь? — лицо у него обеспокоенное.
— Отлично. Жарко, но я уже привыкаю.
Маркус целует меня в лоб, а я жажду большего, притягивая его к своим губам. Обожаю его целовать. Только вчера он злился на меня, но это было вчера.
— От тебя пахнет иначе, — улыбается он. Я прищуриваюсь.
— Мог бы просто отослать меня в душ.
— Нет, — смеется он, — я не это имел в виду.
"И чего он такой довольный?"
— Наверное, это все простуда.
— Мне нравится этот запах. Он похож на распускающийся цветок.
Я смеюсь, когда его губы касаются моего живота. Я вспоминаю сон.
— Сразу после жажды мне снился сон, будто у меня из живота расцветает золотой цветок, — шепчу я, блаженно улыбаясь. — Наверное, он и пахнет.
Маркус замирает. По его губам медленно растекается улыбка.
— Нарисуй, — шепчет он.
Мне нравится эта идея. Мои мысли мгновенно улетают к холстам. Я отчетливо вижу, как я буду изображать...
— Этот взгляд... вернись ко мне, малыш.
— Нарисую, — отвечаю я и целую его. Обожаю это делать. Хочу большего, но Маркус лишь ласкает меня. Я недовольно ворчу: — Ты мне отказываешь?
— Да, — улыбается он. "Ах! Он проказник!"
Фырчу на него и первой отстраняюсь. Маркус смотрит на меня таким влюбленным взглядом. Не вяжется это все с тем, что происходило несколько часов назад.
* * *
С того вечера все как-то меняется. Маркус становится привычным Маркусом, но я замечаю, как он ведет себя иначе. В постели он становится более сдержанным, следит за каждым моим шагом, и вижу я его по сути чаще, чем раньше, если не постоянно. Мы практически не разлучаемся. Я по несколько часов провожу у него в кабинете, читая книги, пока он занимается делами. При этом помогать ему он запрещает, объясняя это тем, что я не должна забивать себе голову.
Однажды мы возвращаемся к вопросу о реконструкции особняка моих родителей. И с того момента все мои мысли занимает именно этот проект. Я черчу планы тут же в кабинете под присмотром короля. Он настаивает на этом, и я не возражаю. Даже наше молчание не давит, когда мы находимся наедине.
И все бы ничего, но постоянные мысли о беременности не дают мне покоя. Я наивно надеюсь, что задержка обусловлена тем периодом слияния. Может, цикл сбился, уговариваю я себя. Становлюсь нервной, и все больше и больше впадаю в состояние близкому к истерии. На все расспросы Маркуса приходится искать отговорки. Якобы устаю или еще что-то. Трусливо боюсь сделать тест на беременность. Как только думаю об этом, меня колотит такая дрожь, что даже дышать становится трудно. И я тяну в надежде, что все это мне только кажется.
Свою лепту вносят Роксана с Зодом в один из вечеров объявляя, что ждут малыша. Это приятный сюрприз для нас всех. Я улыбаюсь и искренне радуюсь за их пару, правда мысли мои занимают мои похолодевшие дрожащие руки. Роксана что-то объясняет, рассказывает про какие-то циклы, что мой всплеск, видимо, повлиял и на нее.
Конец наступает, когда понимаю, что тошнота по утрам это уже не шутки. Особенно в течение трех дней подряд. Меня все чаще буквально выворачивает от разных запахов. И когда в один из вечеров я не могу встать с постели, понимаю, что если я буду и дальше оставаться в неведении, то сойду с ума.
Две полоски на тесте, который я стащила еще неделю назад из медцентра, все равно становятся для меня шоком. "Не может быть!" Я повторяю это снова и снова. Жутко. Меня колотит так, что приходится присесть на край ванны, чтобы не упасть. Я обхватываю себя руками и раскачиваюсь. Чувство будто меня выкинули в море, и я не знаю, как скоро покажется земля, и в какую сторону вообще плыть.
Кое-как добираюсь до кровати и закутываюсь в одеяло, в бессильной попытке согреться. Мне сразу же мерещатся горячие объятья Маркуса. Я не представляю, как ему сказать о ребенке. Будет ли он счастлив от такой новости?
Король меня так и застает, сидящей на краешке постели, уткнувшейся лицом в колени.
— Марианна, тебе плохо? — мгновенно оказывается он рядом. Я поднимаю на него глаза и не могу сказать ему.
— Все в порядке, — качаю головой.
— Я позову Роксану.
— Маркус, не надо! — вскрикиваю я, резко поднимаясь. Вся комната начинает ходить ходуном, но я продолжаю, срываясь на крик: — Со мной все в порядке!
Я отступаю от него на несколько шагов. Отворачиваюсь, чтобы не смотреть ему в глаза. Слова срываются сами по себе.
— Я беременна.
И замираю в ожидании. Тишина длится несколько секунд.
— Черт! — слышу я приглушенный рык короля. "Вот и все. Как это обычно бывает". Я оборачиваюсь и встречаюсь с Маркусом взглядом. Мне кажется, что он зол на меня, будто я виновата во всем одна. Он делает шаг ко мне.
— Не смей к нам приближаться! — угрожающе оскаливаюсь уже я.
— Марианна, тише. Малыш, я...
— Я тебе не малыш, ясно?!
Я даже не слушаю его ответ. Выбегая из комнаты, хлопаю дверью со всей силы. "Пусть все знают, как я его ненавижу!!!"
Моя голова становится тяжелой. Тело предательски ноет. Тошнит и от себя, и от слез, которые подступают к горлу. А еще мне плохо по вине кое-кого, кто теперь внутри меня... Я пытаюсь вдохнуть, но это едва ли получается. Когда я захлопываю дверь своей комнаты, слезы уже бегут по щекам. Я как слепая добираюсь до кровати и сажусь на край. Прикоснуться к себе омерзительно. Там внутри меня что-то растет. "Это ошибка. Так не должно было быть. Ничего этого не должно было быть. Я должна была умереть еще в детстве от какой-нибудь болезни, в переулке сто лет назад, в темноте зимы, через те ужасные сто лет одиночества". Я рыдаю и рыдаю, пока не становится трудно дышать. "Ненавижу! Я его ненавижу! Он сделал из меня зверушку! Поимел и выкинул!"
Спустя какое-то время я ложусь в кровать. Мне холодно. Я поджимаю ноги, стараясь согреться. В голове пусто, будто оттуда вынули все мысли. Просто лежать и смотреть в одну точку. Медленно я все же расслабляюсь. Тело наливается усталостью. Незаметно я начинаю уплывать в темноту сна.
* * *
Просыпаюсь от того, что к горлу подступает тошнота. Я со всех ног бросаюсь в ванную. Успеваю.
Снова становится холодно. Во рту привкус желчи. Умываюсь холодной водой. Ноги дрожат, как у только что вставшего на ножки жеребенка. Я потихоньку оседаю на пол. "Так я не упаду, так все будет хорошо". Малодушная мысль, что можно бы избавиться от ребенка, мелькает в голове, и тут же ее сменяет злость на себя. Я не смогу этого сделать. Не смогу убить своего ребенка. Наоборот, за него я готова умереть сама. Впервые дотрагиваюсь до живота, представляя, как там внутри меня развивается мой малыш. Я лежу, прижавшись щекой к холодному полу ванной, и рыдаю снова, но уже по другой причине. Я больше не одинока. Это мой малыш. "Мой!" И пусть я не готова, я никому его не отдам. Он мой маленький... а может это она... Я всхлипываю. "Мое маленькое зимнее чудо". Он родится зимой. Где-то в конце января. Уже ляжет снег.
— О Боги, Льдинка! — слышатся торопливые шаги Роксаны, — Эй, как ты? Что-то болит? Марианна, только не молчи. Давай мы отведем тебя в постель.
Роксана помогает мне подняться, хотя мир кружится как юла. Я ложусь на кровать. Снова шаги, хлопает дверь. Роксана возвращается, и я вижу у нее в руках шприц. Какой-то неведомый мне инстинкт... нет, это не инстинкт самосохранения. Я защищаю, того, кто во мне. Этот инстинкт дает мне сил. Я вырываю шприц из рук, ошарашенной Рокси.
— Не смей! — вскрикиваю я. — Не смей травить его!
Роксана открывает рот как рыба. То ли у меня что-то со слухом, то ли она и вправду ужасна испугалась.
— Это... это успокоительное, — выдыхает она через какое-то время. — Я... прости. Я сделаю тебе чай... травяной чай, ладно? Он поможет успокоиться тебе. Станет легче.
Я молчу. "Что со мной происходит?" Я сама себе противна. Я снова начинаю плакать.
— Тише, Марианна, — шепчет Роксана. Я чувствую, как ее рука медленно тянется ко мне, как к зверю, которого она боится спугнуть. Она дотрагивается до моих волос, поглаживая их, а я лишь сильнее начинаю рыдать.
— Мне страшно, — сквозь всхлипы пытаюсь произнести я. — Мне так страшно.
— Не бойся. Я с тобой. Я сделаю тебе чай, принесу поесть. Я позову Маркуса, чтобы он...
— Нет! — я резко сажусь. — Нет! Я не хочу. Пожалуйста. Я не хочу его видеть. Позови Дэвида... Пусть он охраняет...
— Тише. Тише. Я поняла.
Я позволяю ей уложить себя, закутать в одеяло. Роксана поглаживает меня по спине.
— Льдинка, не плачь. Это вредно. Думай, о малыше. Ты теперь не одна. Ему не пойдет на пользу такой срыв. Все наладится. Все будет хорошо.
Ее слова, словно плавная мелодия ручья. Она журчит и журчит, успокаивая.
— Тебе стоит поесть. Может, ты что-то хочешь?
Я мотаю головой. Я не хочу есть. Ничего не хочу, но я теперь не одна, мне нужно думать о моем зимнем чуде... моем маленьком комочке.... Роксана поднимается с кровати. Я хватаю ее за руку. От неожиданности она вскрикивает.
— Спасибо, — хриплю я, и мои губы снова дрожат.
— Эй. Нет, нет, нет. Отставить. Где тот краник, который твои слезки перекрывает?
Губы Роксаны растягиваются в улыбке. Я пытаюсь ей ответить тем же.
— Я что-нибудь поем. Хотя ничего не хочется.
— Вот и славно. Десять минут. А ты не вставай, договорились?
Я киваю. Роксана подбирает с пола шприц и выходит за дверь.
Одна из причин, по которой я не люблю плакать, это послерёвное состояние, как я его называю. Вроде бы все становится на свои места, организм успокаивается, но тело, будто чужое, горло саднит, а в глаза насыпали песка. Я провожу рукой по еще плоскому животику, представляя, как там сейчас развивается мой малыш. Невольная улыбка трогает мои губы.
Через несколько минут я слышу голоса за дверью. Это Маркус и Роксана.
— Маркус, пожалуйста. Она не хочет тебя видеть.
Он что-то ей отвечает, но я не могу расслышать.
— Вы поговорите, когда оба успокоитесь. Подумай о ребенке. Все эти нервные переживания делают ему только хуже.
Снова ответ, которого я не слышу, но и голос Роксаны становится тише. Я напрягаюсь, но не разбираю слов. Дверь хлопает. Легкие шаги приближаются ко мне.
— Я принесла. Давай я помогу тебе сесть.
Роксана поправляет подушку, когда я поднимаюсь. Кажется, что, если я решу упасть, она готова в любую секунду меня подхватить.
— Начнем с фруктов, — улыбается она, подавая мне дольку яблока, — витамины полезны и все такое.
Говорят, что аппетит приходит во время еды. Ко мне пришел волчий аппетит, так что через минут десять, я уже сметаю все, что принесла Роксана. Она сияет.
— Если так и дальше пойдет, скоро ты станешь нормально питаться.
— Двойными порциями, — улыбаюсь я. — Нас же теперь двое.
Я рукой провожу по животику. Ладонь горячая, и я хочу, чтобы мой малыш чувствовал мое тепло. Роксана следит за мной, улыбаясь.
— Разве тебя не мучает эта ужасная тошнота? — интересуюсь я у нее.
— У всех беременность проходит по-разному. А я так долго мечтала об этом, что теперь даже тошноту воспринимаю с радостью, — она заглядывает мне в глаза. — Все будет хорошо, Марианна. Главное не нервничай.
