Инанной, жену, и что невозможно будет принудить его расстаться
с ней и любить другую, сколь угодно красивую женщину.
Унылое, измученное ночными бдениями, опавшее лицо
правителя при всей его сдержанности и горделивой осанке не могло
утаить душевных мук отца и ясно показывало, насколько труден и
мучителен для него этот шаг, который надлежало сделать в высших
интересах рода. Эн заранее готовился к борьбе с сыном, к тому,
чтобы ослабить и сломить его волю. Четыре ночи подряд,
воздействуя заклинаниями на истинное имя Аннипада, он, призывая
личного бога и личную богиню в союзники, лишал душу сына
жизненной энергии, дабы побудить его к повиновению. И вот эн,
понурив голову, медленно, нехотя вышел вперед и, пристально глядя
в глаза сына, детально перечислил и рассмотрел обстоятельства,
вынуждающие его, главного хранителя традиций рода, ответ-
ственного перед Энки и предками за его господствующее
положение, применить отцовскую власть, дабы исправить
вопиющее нарушение древних, неписаных законов рода, введенных
задолго до Зиусудры.
Эн сурово напомнил, что семя их жреческого рода должно
оставаться несмешанным и чистым, хотя многие из при-
сутствующих здесь забыли об этом и взяли себе жен из других
родов. Эн обвел взглядом собрание, и не одна голова повинно
поникла.
— Разве каждый из нас могучий муж? Посмотрите, как вы
измельчали! — Владыка безжалостно указал на нескольких родичей.
— Конечно, ныне живущие шумеры сделались братьями, особенно
после того, как судьба забросила нас на Дильмун, — горстку
уцелевших, надломленных людей из прежде многочисленного и
могущественного племени, которому платили дань все живущие
вокруг народы.
Однако, — продолжил эн, — что простительно простому жрецу,
на что, с соизволения Энки, можно закрыть глаза, то непоз-
волительно будущему правителю и отцу идущего ему на смену эна, ибо благодать, переданная нам по наследству семенем
божественного Зиусудры, растворяется в инородном семени и
ослабевает, приближая день несудьбы нашего рода, когда власть
может неожиданно уйти из рук наших к кому-либо из непокорных
слуг Наннара, до сих пор чертыхающихся при воспоминании о
победе сынов Козла над детьми Барана. Скажите, братья, — воззвал
эн к родовой общине, — а может ли стать эном человек, жена и
дети которого вообще не шумеры? Допустит ли это бог? Потерпит
ли народ наш такое святотатство?
Негромкий, краткий гул дружного отрицания пронесся по залу.
Аннипад сразу же догадался, куда клонит отец, и то обсто-
ятельство, что его жизнь сделалась сегодня предметом
разбирательства, явилось для него полной неожиданностью.
Занятый с рассвета и дотемна на строительстве дома Энлиля,
либо отрабатывающий приемы ведения боя с храмовыми воинами,
он забыл и думать о том, что отец когда-нибудь может привести в
исполнение свою угрозу. Представив себе, как воспримет такую
ужасающую новость его Пэаби, близости с которой он никак не
мог дождаться и, подгоняя время, в нетерпении считал дни, когда
закончатся три месяца ритуальной нечистоты после родов,
Аннипад пришел в смятение. Лоб энси покрылся испариной, в
висках застучали молоточки, он вытащил из-под себя коврик,
положил его на колени и принялся скручивать.
"О отец мой! — беззвучно взмолился он Энки, — помоги мне. О
Знающий будущее, защити меня, ведь не зря же ты взял под свое
покровительство жену мою, сам явился к ней в сновидении! И ты,
о Владычица жен, заступись за меня! Не дай разлучить нас, ибо
нет мне счастья без нее! О Великие! Вразумите, надоумьте меня:
что говорить, что делать, как противостоять неумолимой, жестокой
власти отца?"
Аннипад согнулся почти пополам и едва не касался головой
пола. Родичи, сидевшие в последних рядах, вытянули шеи, дабы
лучше узреть, как беспощадно карает земной владыка своего
сына-отступника. Юноши, для которых Аннипад всегда был
примером для подражания, искренне жалели его и, представляя
себя на его месте, всей душой сочувствовали его несчастью. Люди
среднего возраста, для большинства из которых любовь ушла на второй план, осудили брак энси с самого начала, ибо цель брака —
рождение детей-наследников.
У эна при виде того, как всенародно страдает его дитя, плоть от
плоти его, его будущее, задрожал голос, ибо сердце отца облилось
горячей кровью, но рука владыки скрепила его. Твердо и непреклонно эн изрек отцовскую волю.
— Да, энси, да. Во благо рода нашего тебе придется
пожертвовать своей любовью и развестись с Пэаби, ибо это не
противоречит воле Инанны, и Тизхур может это засвиде-
тельствовать. Ради чистоты крови потомства тебе следует взять
вторую жену, девушку из нашего рода. Но свободной шумерке не
пристало мыть ноги иноплеменнице, Энки не велит. Сына твоего,
созданного нашим богом и выведенного им из чужого, быть может,
враждебного нам, шумерам, чрева, я приму в свой дом, ибо он
нормальный ребенок и похож на тебя, и сделаю его простым
жрецом. Пэаби же будет пожизненно зачислена в штат служителей
храма, например, главным поваром, и это обеспечит ей безбедное,
привольное существование до конца дней ее.
Эн отвел усталый, остекленевший взгляд от жалкого, скрюченного судьбой сына, поднял бледное лицо, покрытое красными пятнами, и, помолчав, чуть слышно спросил: — Братья, вы одобряете мое решение?
И в ответ почтительно прошелестело:
— Да будет так, о господин.
— Скажи, Тизхур, — обратился эн к брату, — кого бы ты, любимый
слуга Владычицы жен, посоветовал в супруги сыну нашему?
Главный жрец Инанны встал, поклонился Энки и повернулся к
собранию.
— Я давно присматриваюсь к дочери брата жены твоей, о
господин. На мой взгляд, Нинмизи — самая подходящая партия для
будущего эна. Она и стройна, и прелестна, и высока ростом, и, по-
видимому, плодовита.
— Хорошо, — согласился эн. — Готовься к свадьбе, брат, — приказал
он отцу Нинмизи. — Скоро День великой Инанны, тогда мы их и
сведем, а Инанна соединит в священном танце плодородия, и все
по молодости станет на свои места.
Родичи еще раз вознесли благодарственную молитву личному богу, потом вынесли стол, кумиров и курильницы, и зал постепенно
опустел. И лишь Аннипад, подавленный непредвиденным горем и
угнетенный незнакомым ему чувством полного бессилия, сидел,
закрыв лицо ладонями, и безучастно раскачиваясь из стороны в
сторону, потихоньку заунывно стонал. Эн постоял немного над
сыном, покачал головой, несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь
что-то сказать, махнул рукой и вышел из зала, унеся с собой
последний светильник. Очнулся Аннипад оттого, что, как в
далеком детстве, почувствовал на своей шее большую, мягкую и
тёплую ладонь. Это мог быть только дядя, который часто играл
с ним, маленьким мальчиком, обделенным родительской лаской. Он, менее суровый и строгий, чем старший брат, часто утешал его, сглаживая детские горести и обиды. Тизхур присел в темноте на корточках рядом с племянником и взял его за руку.
— О, милостью того, кто приумножает и хранит наш род,
первородный сын главнейшего из смертных! К чему так мучиться,
терзаться и страдать? Иль трепет тебе внушает твой тяжкий грех?
Мой мальчик, так ли уж преступен ты? И нужно ли испить всю
горечь до конца? А разве власть отца способна вытравить любовь
из сердца, дарованную вам самой Инанной? Как ивы ветвь, будь
гибок, дитя мое. Разве ты не можешь быть счастлив со своей
Пэаби, не будучи с ней в браке? Что ропщут люди, пусть не гнетет
тебя: богине ведомо, кого тебе любить.
Что и говорить, наследник нужен роду, так постарайся, пусть
получит род его. Пусть будет у тебя два дома, две семьи; одна
для племени, другая — для себя. Наш добрый бог дозволит это тебе,
его избраннику, любимцу, фавориту. Когда, дитя, ты станешь
эном, ты лучше нас поймешь. Настанет день, и ты простишь жестокость нашу, наше прегрешение. Узри, мой мальчик, как отец казнится, что причинил он боль тебе. Но поступить иначе он не может, дабы не осудили тени предков его правление.
— Ты прав, мой милый дядя! Жить надо, думая о будущем, но
глядя в прошлое. Отец сломил меня, я распустился и раскис! Где
мужество мое, где ум, где воля? — Аннипад встал, встряхнулся,
расправил плечи и обнял Тизхура. — Воистину, о отец мой, прямой
путь не всегда самый краткий! Да благословит тебя Энки, о мой
учитель, да одарит на радость мне долголетием и здоровьем. Идем же,
дядя.
И вновь по воле Наннара пришел праздник — День великой
Инанны, после которого обычно начиналась пора свадеб. Как
всегда в это время, во дворе храма богини царило необычайное оживление, ибо сюда собрался весь Город. Когда Аннипад после молитвы и приношения даров Инанне вышел из святилища, то увидел
невдалеке от главного входа Мешду и его семью, ожидавших своей
очереди к богине. Энси никогда не упускал возможности поговорить
с гончаром, где бы его ни встретил: в храме, на общем собрании
общинников или на стройке, где он назначил Мешду старшиной
рабочей группы. И Аннипад поспешил к отцу Пэаби, дабы
расспросить его о самочувствии жены и сына, узнать, как выглядит
она и как растет ребенок, передать им благие пожелания и подарки,
выяснить, не нуждаются ли они в чем-либо.
Аннипад поцеловался с отцом, матерью и братом своей Пэаби,
пошутил, посмеялся с Дати, Энметеном и подошедшим к ним
Урбагаром, посетовал, что жена его скучает одна, когда все
веселятся, и когда настал черед Мешды входить в святилище,
отошел и отвел Урбагара. Во время общего разговора кормчий,
задирая Дати и хохоча над ее ответами, вдруг с изумлением
почувствовал, что веселость Аннипада притворна. И он незаметно
всматривался в лицо друга, прислушивался к интонациям его
голоса, не веря своей догадке. Когда вблизи никого не оказалось,
озадаченный Урбагар участливо спросил:
— Друг мой, почему ты сегодня не весел и смеешься через силу,
заставляя себя? Казалось бы, и повода у тебя нет для грусти.
Пэаби твоя через месяц очистится, а сегодня ты вправе танцевать
с любой жрицей-иеродулой хоть до утра! Что за тайная печаль
тебя гложет, поведай мне, о брат, облегчи душу свою.
— Да, у владыки нрав крутой, — сочувственно протянул Урбагар,
выслушав короткий рассказ друга. — И что же ты теперь
предпримешь?
— Видишь ли, отец вправе женить меня на другой, но заставить
возлечь с ней и он не сможет. И тогда через год-другой я отошлю
ее, как бесплодную жену, в дом ее родителей вместе с приданым
и назначенной судом компенсацией.
— А если отец не позволит тебе развестись или принудит взять
еще одну жену из вашего же рода? — усомнился Урбагар. — Что
тогда? Ведь ты — первородный сын эна. Здесь затронуты не только
твои интересы. Я думаю, что Энки, ваш личный бог, не допустит,
чтобы твоя новая жена не родила сына.
— Наверное, ты прав, о друг мой, — пригорюнился Аннипад. — Но
пока, насколько это будет возможно, я буду избегать лона новой
жены; хотя, кто она, я до сих пор не знаю. Отец рассчитывает, что
сегодня я сольюсь с нею в священном танце, и посему я прошу
тебя, Урбагар: найди предлог, чтобы вовремя увести меня от нее.
— Хорошо, друг мой, пока можно будет, я не отойду от тебя. —
Увидев, что главный жрец Инанны уже окропляет народ бычьей
кровью, кормчий напомнил: — Сейчас понесут жертвенного быка.
Пойдем, приобщимся к таинству божественного волеизъявления.
Урбагар отыскал Дати, и они втроем присоединились к
процессии, взяв из храма по бычьей фигурке. Аннипад намеренно
избегал встречи с отцом, и трагическую историю о сошествии
Инанны в Страну без возврата они смотрели, стоя в задних рядах
зрителей. Когда началась всеобщая жертвенная трапеза, Урбагар
выбрал такое укромное место в глубине пальмовой рощи, откуда
вход в святилище, около которого обычно собирались эн, его
ближайшие родичи и старейшины для беседы за жертвенным
пивом, совершенно не просматривался.
Кормчий непрерывно шутил, потягивая пиво, и рассказывал
смешные истории о заморских народах, не давая другу
кручиниться. Дати часто навещала Пэаби, и Аннипаду было
приятно слушать ее рассказ о буднях своей жены и о том, какая
прелесть его маленький сын, которого она много раз носила на
руках. После окончания пиршества и проводов души Думузи на
небо Аннипада разыскал в полумраке посланец отца и передал
требование срочно подойти ко входу в святилище. Друзья
переглянулись.
— Кстати, Аннипад, у меня есть маленькая просьба к твоему
дяде, любимому слуге богини любви, и тебе ведомо, о чем. Дабы
быть уверенным в ее благополучном исходе, — Урбагар бросил
многозначительный взгляд на Дати, — замолви перед дядей во благо мне слово, а я подойду чуть попозже и сам переговорю с ним.
Пойдем, Дати, — Урбагар взял девушку за руку, — я отведу тебя к
твоему отцу, но мы с тобой договоримся, где я найду тебя, когда
разрешу это дело.
За то время, пока Аннипад подходил к святилищу, несколько жрецов храма Инанны, долго искавших энси повсюду, также передали ему приказ владыки поспешать. Еще издали, при ярком свете факелов, он рассмотрел в группе чинно беседующих родственников и старейшин двух девушек, одна из которых была много выше и стройнее другой.
Аннипад в последний раз видел Нинмизи маленькой девочкой, года
два тому назад, а теперь она выросла и превратилась в невесту, и
он бы никогда не догадался, кто она, если бы рядом с нею не стоял
брат его матери. Однако в его удрученном злым роком сердце не
родилась обида, не возникло чувство неприязни к ней, ибо,
обдумывая свою будущую жизнь со второй женой, он заранее
испытывал к ней, не ведающей, что творит не по своей воле,
жалость; и если было бы возможно, отговорил бы свою юную,
самоуверенную, не знавшую горя сестру от такого брака, уберег
бы ее чистую душу от несчастья и черных помыслов. И ему
сделалось до боли грустно и тяжело от возмутительной, вопиющей
беспомощности человека перед судьбой, от собственной слабости,
от полной неспособности что-либо изменить, ибо такова воля
Владыки судеб.
— Ты звал меня, о отец? — спросил Аннипад, почтительно целуя
руку эна.
— Да, будь здесь и никуда не отлучайся.
— Будьте благословенны, — приветствовал всех, подняв руку и
широко улыбаясь, Урбагар, поспешивший вслед за Аннипадом. —
И да ниспошлет Великая богиня каждому из вас, о отцы Города,
здоровье, изобилие и славу. Вот ты где, оказывается, друг мой! —
