По счастью целый час собравшимся конструкторам и испытателям ждать на Щелковском аэродроме не пришлось. Уже через несколько минут, прибыла машина с Давыдовым, и приехавшими вместе с ним профессором Борисом Стечкиным и инженером Юрием Кондратюком. Старший майор был улыбчив, как всегда деловит и чисто выбрит. Усталость от забот выдавали лишь покрасневшие глаза начальника УПР.
— — Всех приветствую, товарищи. Извините за задержку, и можем начинать знакомство с новой темой. Кстати, сегодня у нас с вами особенный день. Наконец, расшифрованы данные самописцев с нашего 'Лунатика'. Кто, еще не знает, это недавно летавшая здесь в Щелковском, наша модель-макет, изображавшая двухступенчатую ракету румынского профессора Оберта... Слушаю вас, товарищ Филин.
— — Товарищ Давыдов, то есть, все те байки про 'ракетных мышей' не газетная утка?! Румыны действительно, планируют послать человека за пределы атмосферы?!
— — Не утка, товарищ комбриг. Да, товарищи, проект вполне реальный! И, предвосхищая новые вопросы, тех, кто еще не знает, отвечу — да, профессор Оберт со своими помощниками и первой моделью своей ракеты уже здесь в Москве. По соображениям секретности и дипломатического протокола, присутствие профессора в СССР, не освещается широко. К тому же есть опасность, что испытания пройдут не слишком успешно, а это могут использовать наши идеологические враги для своей пропаганды. Поэтому сейчас об этом лучше помалкивать в прессе, и уж тем более всем, кто участвует в подготовке этих испытаний. Не мудрено, что даже из вас, больше других понимающих в испытаниях сложной техники, об этом известно единицам...
И Давыдов, выразительно остановил свой взгляд на Громове, Стефановском, Вахмистрове и Валке. Все четверо сохранили невозмутимое выражение лица, что старшего майора вполне удовлетворило. Но тут посыпались вопросы и от других собравшихся.
— — Товарищ, Давыдов, а почему Оберт к нам в Союз поехал, а не Англию или во Францию?!
— — Наверное, потому, товарищи, что только в СССР есть такой большой самолет, как родной брат 'Максима Горького' ПС-124.
В этом месте Филин, сразу переглянулся с присутствующем здесь же комбригом Громовым, и тот ему незаметно кивнул. Именно Громов в 1932-м испытывал АНТ-20 (Максим Горький), и конечно без новых испытаний подвески ракеты под 'гиганта' с его участием, не обошлось и в этот раз. И хотя у Громова хватало дел в боевых авиаполках уже де факто воюющего в Карелии ОКОНа, но и на краткое участие столь важном проекте, он время сумел найти...
— — Товарищ старший майор госбезопасности, а где сейчас сам Оберт?
— — Сам профессор в эти дни читает лекции советским студентам. Ну, а голландские инженеры еще собирают модель ракеты Оберта, с рабочей первой ступенью, и со снабженным всего четырьмя пороховыми ускорителями макетом второй обитаемой ступени (которая понесет собачий экипаж). Кстати, позавчера, здесь в Щелковском, состоялся пробный пуск очень похожего на ракету Оберта, нашего изделия 'Лунатик', о котором я уже упоминал.
— — И как прошло, товарищ Давыдов?
— — А это вы, вон, у товарищей Громова, Вахмистрова и Стефановского спросите. И у ракетных инженеров во главе с товарищем Королевым. Ответите, товарищи?
— — Пусть Петр Михайлович первый отвечает, он кнопку сброса нажимал.
— — Ну, что вам сказать товарищи. Подняли мы его на высоту семи тысяч метров. ПС-124 скрипел, трещал, но держался. Все же пассажирская машина, не бомбардировщик, была у нас опаска, конечно. Затем, выполнили сброс с внешней подвески. Дальше за полетом следили ракетчики во главе с товарищем Королевым, ему и слово.
Королев без тени кокетства принял подачу, и энергично продолжил рассказ Стефановского.
— — Мы с ними рядом на ТБ-третьем летели. Факелы пороховых моторов первой ступени наблюдали отчетливо. Правда, когда этот 'Лунатик' еще кэмэ набрал, то уже почти ничего не разглядеть было. Как там, в точности, ступень отходила, только самописцы и рассказали нам уже на земле. Кстати, прибор Дорониных, сработал нормально, но вот замедлитель горел на целых три секунды дольше, чем было нужно. Да и крепления не все одновременно отскочили, из-за чего вторая ступень наклон в пятнадцать градусов получила. В общем, этот 'ракето-макет', хрень, конечно, редкостная, и сборно-разваливающаяся, а не ракета. Ни управления на нем толкового нет, да и пороховой тяги ему на считанные секунды достает. Если бы не те чертежи, полученные нашей разведкой, и не жесткие требования вписать все это в крепления к ПС-124, параметры которых присланы Обертом, то и браться за этот хлам бы не стоило! Сами, в разы бы лучше могли бы сделать... Но, что странно, товарищи! Даже с такой идиотской оснасткой, высота подъема макета ракеты составила двенадцать с чем-то тысяч метров! Мы потом с товарищем Грязновым посчитали, если расцепку улучшить, то до пятнадцати километров с пороховыми ракетами поднять его вроде бы реально...
— — Спасибо, товарищ Королев. Да, товарищ Стечкин? Что-то хотели добавить?
— — Благодарю, товарищ Давыдов. Немного поправлю вас, товарищи. Настоящая высота сброса составила шесть восемьсот семьдесят. А ракетные моторы включились только на шести с половиной километрах над землей. Но, вы правы, наш макет достиг отметки двенадцать километров. И в связи с этим, у меня к коллегам вопрос. Будем ли мы считать опробованную в том полете нашу систему удаленного управления, пригодной для новых испытаний? И ставить ли нам ее на второй макет, который будем запускать перед стартом 'собачьей упряжки' профессора Оберта?
— — Это вы, профессор, по поводу секретности наших системы 'Квант' и автопилота 'АПМ-39'?
— — Именно. Ведь профессор Оберт никого из наших мастеров не подпускает к своему изделию. Почему же тогда мы должны поступать иначе?
— — М-да...
— — И хотя, мы уже от разведки знаем, что он у себя использует малогабаритный автопилот, совместно с пневматической системой управления, но сам Оберт своих секретов перед СССР не раскрывает. Копирования по всей видимости боится... И, вот, тут вылезает вопрос, либо не пускать Оберта к наблюдению за нашим следующим пуском, либо снимать со второго 'Лунатика' нашу систему управления, что сильно снижает ценность самого пуска.
— — Хм. Неожиданный вопрос. Что же выберем, товарищи?
Дискуссия, разгоревшаяся после слов профессора Стечкина, бурлила почти час. Но, вскоре собравшихся пригласили осмотреть саму связку (ПС-124 с подвешенным под дюралевым пузом 'Лунатиком-2'). Потом был обед, а затем снова разговоры на тему, пускать ли Оберта к управлению с помощью 'Кванта'. Против самого "Кванта" также были выступления, поскольку система была признана чрезмерно сложной, и не особо нужной для таких стартов. Итогом обсуждения стало половинчатое решение. Систему управления 'Квант' с изделия не снимать, но использовать ее, только после отстрела первой ступени, и Оберту работы операторов не показывать. А сами операторы должны были находиться на летящем сбоку ТБ-3, с которого осуществлялась, не только управление ракетой, но и киносъемка пуска. Герману Оберту предстояло лично находиться на борту 'гиганта' и наблюдать сброс 'Лунатика-2', в качестве тренировки запуска его собственной ракеты.
К слову сказать, вторые испытания прошли чуть хуже первых, высота подъема второй ступени получилась около девяти с половиной километров. А румынский профессор, глядя на старт русской ракеты, так переволновался, что пришлось его почти на целый день отдать в руки советских врачей, которые прописали тому массаж и успокаивающие микстуры. Из-за этого пришлось даже менять график выступлений профессора перед группами студентов, среди которых каждый второй, оказался курсантом секретного советского ракетного ВУЗа, открытого в этом году. Кстати, про Марту Болленброк, НКВД знал довольно много от своего берлинского агента Брайтенбаха. Поэтому все мероприятия, на которых ею могли быть отслежены реальные ракетные возможности СССР и персоналии конструкторов, насколько возможно скрывались от молодой разведчицы. И хотя Марта желала видеть все, и участвовать во всем, но вместо присутствия на испытаниях, ее кураторам из НКВД было поручено в день старта, отвести фроляйн Болленброк на балет в Большой Театр. Причем приглашение получил и Оберт, но его вовремя выдернули и отвезли в более интересное ему место — на аэродром Щелковское. Германская референт и разведчица потом метала искры, и не разговаривала с Обертом целых полдня, но вскоре сама первая сделала шаги к примирению.
Но Оберту было не до интриг, он метался между сборочной бригадой и аэродромом, постоянно подгоняя хозяев, и надоедая вопросами. Профессор Стечкин помог ему с научным оформлением, проекта, а инженер Кондратюк, практическими советами и своим богатым опытом работы по ракетам Цандера. Профессор был снова в своей стихии. С того, памятного 'дирижабельного старта' их с капитаном Пешке ракеты, жизнь профессора била ключом, и он ощущал себя помолодевшим лет на пять. Однако большие нагрузки сказывались, и наблюдающий ученого советский врач, снова и снова, приставал к профессору с измерением пульса и давления. Словно бы это не собаки, а сам Оберт лично должен был вскоре лететь на ракете. Как бы то ни было, но советские и голландские мастера вполне профессионально справились со своей работой... Через три дня этого сумасшествия, на старте стоял гигант советского самолетного парка, с подвешенной к его дюралевому животу первой крупной ракетой 'Европейского аэрокосмического агентства'. Из носовой части аппарата, едва слышно, раздавался испуганный собачий скулеж, что говорило о неполном успокаивающем эффекте введенных животным инъекций. Даже в кабине самолета, Оберт не мог и пары минут усидеть на месте, ему все время казалось, что что-то им забыто или упущено. Настроение его скакало от краткого безудержного восторга, до откровенной паники...
— — Майнгерен, у меня нет слов, чтобы выразить, что я чувствую в этот момент! Герр, Николаефф, прошу вас, переведите господам пилотам, что я целиком вверяю в их руки космическое будущее человечества!
— — Что они ответили, герр Николаефф?!
— — Герр, Оберт. Господа Громов, и Стефановский, и их экипаж вполне разделяют ваши чувства. Они понимают свою ответственность, и не сомневаются в успехе. Вы можете быть совершенно спокойны, пилоты уверены, что этот пуск, пройдет значительно лучше предыдущего.
— — Это было бы чудесно! И тот пуск, я считаю вполне удачным... Я так рад, майнгерен, что герр Сталин убедил ваше правительство в оказании помощи нашему агентству. Герр Николаефф! Узнайте, пожалуйста, нет ли перегрузки самолета по сравнению с предыдущим стартом?! И проверены ли пороховые ускорители под крыльями?!
— — Герр, Николаефф! Что вам ответил, герр Громофф?!
— — Не волнуйтесь так, герр профессор! Никакой перегрузки самолета нет. Пороховые ракеты многократно проверены, и вполне надежны (тяжелые грузовые самолеты с ними летают уже несколько лет). Все будет хорошо. Прошу вас, присесть вот в это кресло, отсюда вы сможете увидеть самые главные этапы старта вашей ракеты, и тут вам будет безопасно...
— — Гм. Благодарю, я постараюсь не мешать полету. Да! Поблагодарите герра Громоффа...
— — Гер Николаефф! А вы не забыли 'Цейс'?!
— — Вот ваш бинокль, герр профессор. И пристегнитесь, пожалуйста.
— — Да-да! Благодарю вас! Непременно пристегнусь... А мы услышим переговоры наблюдателей, как в прошлый раз?!
— — Конечно, профессор!
Даже в день долгожданных испытаний 'Собачьей упряжки' (как русские стали называть этот вариант ракеты Оберта), Марте не удалось, ни увидеться, ни пообщаться с русскими испытателями. Зато целый день рядом с ней маячило вполне мужественное, но уж слишком семитское лицо главы русского министерства военной пропаганды, Льва Захаровича Мехлиса. Для настоящей арийки, Марта проявила чудеса сдержанности, и даже поддерживала светскую беседу с этим 'унтерменшем' и комиссаром. Но полученной в таком окружении информации, оказалось катастрофически мало для подготовки полноценного доклада об испытаниях. Даже второстепенные цели ее задания, и те не были достигнуты. Ни одного русского реактивного самолета (даже раскрытого летом в Монголии 'Буревестника'), рядом не наблюдалось. Фотографировать на аэродроме гостям из Амстердама, также не разрешали.
Перед отъездом, им принесли альбом с фотографиями испытаний, и переведенный на немецкий отчет обо всех этапах эксперимента. Герман Оберт не расставался с эти отчетом и фотографиями до конца полета в Стокгольм. Еще бы! Им все удалось! Его друг, ученик, и в каком-то смысле даже учитель (хотя бы в отношении организации работ и привлечения меценатов), гауптман Пешке, и в этот раз оказался прав во всем. Ведь удалось практически все, о чем мечталось этим двум энтузиастам-ракетчикам — старому и молодому. Русский самолет-гигант ПС-124 сумел подняться до семи с половиной километров (вместо прогнозируемых Пешке шести). А выпущенная им составная ракета, поднялась на высоту тринадцать тысяч восемьсот метров. И это с неполностью функциональной второй ступенью! Причем, все три собаки вернулись на землю здоровыми, хоть и явно перенервничали. Это был настоящий успех, и Оберт был счастлив. Теперь, у него не оставалось сомнений, что выбранный им путь верен...
На следующий день первые страницы европейских газет заполонили взволнованные эссе о прошедших в России первых испытаниях будущей космической ракеты. Французы в своих статьях снова рукоплескали научной отваге 'пионеров ракетонавтики', ревниво напоминая, что самые первые ракетные шаги соавтор Оберта, Моровски сделал именно во Франции. И, что без тех первых шагов, ни Моровски, ни сам Оберт не достигли бы таких успехов. Германские издания более сдержанно предполагали, что все эти забавные опыты лишь прелюдия к серьезной работе. Немцы намекали, что в Рейхе, этот труд мог бы получить куда более впечатляющее развитие. В остальных изданиях, тон статей колебался в широких пределах. От возмущенного 'бесчеловечностью экспериментаторов, истязающих бедных животных' слюноизвергания, до восхищенного 'новым шагом к завоеванию Вселенной' придыхания. Британцы в своих кратких заметках холодно замечали, что в мире идет война, и для таких проектов экспериментаторы выбрали далеко не лучшее время. Ну, а американская пресса, скорее больше потешалась над отправкой собак в стратосферу. В заокеанских газетах Оберта рисовали сидящим верхом на ракете, которую тянула за собой свора собак. Однако, все эти 'бумажные войны' совсем не трогали, ни самих 'первопроходцев ракетного полета', ни тщательно изучавших информацию о проведенных испытаниях ученых нескольких стран, ни их мудрое начальство. Под прикрытием всей этой газетной шумихи, сразу несколько групп политиков и военных разных стран, пришли к слегка различающимся, но во многом сходным, выводам. Но, вот, огласке те выводы не подлежали...
Черновое обновление от 08.11.16 / Тайм-лайн 'Странная Война' новации Рейха/ — не вычитано //
* * *
Еще месяц назад, казавшийся многообещающим проект 'туземных авиачастей' (курируемый Абвером и СД), за несколько недель до эпохального решения об отправке гауптмана Пешке домой в Америку, уже начал сдуваться как пробитый воздушный шарик. Сначала, заместитель начальника управления вооружений Люфтваффе генерал Мильх, забрал к себе восемь наиболее одаренных пилотов из числа польских и украинских фольксдойче. В первую очередь, ему были нужны испытатели для опытных мото-реактивных истребителей ПВО. Даже не столько испытатели, сколько 'мясо для катастроф'. Техника была малонадежной, и аварии случались регулярно, поэтому отработку самых изношенных ускорителей и планеров решили доверить бывшим 'гладиаторам'. Самим пилотам это было подано, как уравнивание их в правах с пилотами Рейха. Как-никак всем присвоили лейтенантские звания, и стали платить минимальный испытательский оклад. А в качестве тех опытных машин пока были определены новые 'мессершмитты' BF-109 Е-3 с тремя пушками MG-FF и установленными у них под крыльями четырьмя опытными компрессорными ускорительными ракетами фирмы 'Аргус'. Помимо 'ракет' концы консолей их увеличенного в размахе крыла украшали обтекаемые топливные баки. А само крыло взяли от планируемого к производству в 1940 году палубного BF-109 Т.
