— Вставай, — Сказала персиянка. Слуга её Автоваз, тем временем расталкивал двух монахов.
— Ух, — пробормотал Федор, поднимаясь с плаща в пояс. — Ну и странный же мне снился сон... Уж сколько в жизни спал, а такого дива не видывал.
— И тебе тоже? — Несколько смущенно удивилась Дарья.
— Да. А что? И тебе снилось странное?
— Еще какое — развела руки девушка. — Снилась мне, что я вот прямо потекла...
— От кого это? — Ревниво отовался Федор.
— Эээ в каком месте? — Тут же вопросил тонкоухий Окассий.
— Мужичье! — Подняла вверх глаза Дарья. — Все мысли у вас об одном... Да не в этом смысле. Приснилось мне, что я первратилась... в воду. И теку себе, широкой разливанной рекой... и Впадаю... в океан... Непередоваемые ощущение. И — не людские.
— Правда, дивный сон, — хлопнул себя по бедру Окассий. Так уж и мне тогда не стыдно рассказать. Снилось мне, что я превратился в целые земли, с лесами, озерами, реками, и всем прочим. Люди там по мне ходят, строят всякое... А я такой, значит, лежу себе. Ну, как повернусь — так значит, землетрясение... Всех на мне трясет.
— Бесовщина какая-то. — Буркнул Федор.
— Это все имматериум, — Отозвался со своего места человек в зеленом, который за все время стоянки так и не сдвинулся с места. Он пробует залезть вам в головы. — Нетрудно разгадать ваши сны. Ведь имя Дарья означает — "вода". Вот и снилась тебе, что ты течешь. Твое же имя, монах Окассий — означает "запад". Вот ты и стал во сне целыми землями. Не удивляйтесь, в это месте вам могло привидется и более странное.
— Ну, — тогда уж и мне не грех сказать, пожал плечами Федор. — Приснилась мне значит, что некий дядька носит красивую, перевязанную бантиком коробку. А внутри коробки, — сижу я. И чувствую — где-то меня очень ждут. И очень моему появлению — обрадуются.
— Твое имя — Феодорос — означает "божий дар", — прокоментировал Хызр. — Вот Он тебя и носил.
— Ты видел Бога?! — Вскричал, подскочив на своем месте Парфений.
— Каков? Каков же он?! — Посунулся вперед Окассий.
— Да... — Пожал плечами Федор. — Нормальный такой... благообразный дедуля с седой бородой... Очень добрый...
— Он видел не настоящего Бога — улыбнулся Хызр, — а лишь свое представление о нем.
— А-а... — Разочарованно протянул Парфений.
— Интересно, — Почесал затылок Федор. — А чудесным мечам чего-нибудь снится? — Гвардеец вытащил свой меч из ножен на ладонь. — Бывают ли у вас сны, клинок? Если я "Феодорос — Божий дар", — видел во сне бога. Значит ты "Хелиодорос — Солнцедар"... Тебя Солнце должно было в коробке носить?
— Ничего подобного. — Хмуро прошелестел меч. — Сны нам, в определенном роде, тоже снятся. Но приснилось мне не славное дневное светило, а какая-то ужасная похабень. Снилось мне, что я превратился в бутылку гнусного пойла, и три пьянчуги-грузчика сообразили меня на троих, забрались в подвал странной торговой лавки, и там, на мешках с картошкой и луком... открыли меня, и... начали... высасывать. Бррр! — Меч аж прямо ощутимо дернулся от отвращения.
— А солнце где? — Уточнил Федор.
— А сонце не было. Вернее, оно было где-то за облаками. Там... дождь шел.
— Ха! — Всплеснул руками старый Автоваз. — А мой-то сон! Привиделось мне, что я превратился в какую-то одержимую девами самобеглую колымагу, изрыгающую сзади смрад от вечного несварения. Весь я был побит да пошарпан. А правил мной, сидя... у меня в самом чреве, некий джигит. Родом как бы из тех же примерно мест, что и я, — но не имеющий и самой малости блеска благородства. Только и помню, что джигит тот постоянно изрыгал скверные ругательства, да пел девовские богохульные гимны во славу зла. — Ладаседанбаклажан! — Кричал он. И а у меня не было ни сабли не и рук, чтобы пресечь эту бесовщину.
— Я превратился в булку с пышшным кремом внутри, — Отозвался самоходом выснувшийся из ножен при бедре Автоваза Эклер. — Какой-то пухлощекий отрок, сроду не знавший воинских упраженений, но сильный в чревоугодии, — сожрал меня. Слава богам — это было довольно быстро...
Все компаньоны повренулись в сторону молчащего человека в Зеленом.
— Ну, я не знаю, — признался Хызр. — В универсуме существует множество миров. А в именах — заключена сила. Речь может идти о каких-то вещах, которые видеть не приходилось даже мне.
— Добрый язат, ты выводи нас скорее отсюда, — поклонился Хызру Автоваз. — Хоть я и воин, но не хотелось бы мне пережить вторую такую ночь...
— Я постараюсь, — клянусь ушедшим братством корвидов, — кивнул Хызр. — Вставайте и пойдем.
Все двинулись следом за провожатым в бесконечном клублении тумана.
— Да, погодите! — Воскликнул Окассий. — Брат Парфений, — а тебе то что приснилось? Каков был твой сон?
— Да... Ничего особенного, — Смущенно отозвался Парфений. — Приснилось мне, будто я сижу в своей келье, читаю книгу ученого мужа Тертуллиана, "О плоти Христа"...
— Ну, — подбодрил Окассий, — Читаешь? И?
— И все. — Пожал плечами Парфений.
— Лукавишь, брат! — Не поверил Окассий. — Все нам здесь снились всякие предивные случаи, пред которыми меркнут и "Метаморфозы" Овидия.94 А ты хочешь сказать, что тебе снилось просто чтение в келье?!
— Так и было, — кивнул Парфений.
— Да ты просто не хочешь нам говорить!
— Отставь его, — через плечо бросил Окассию Федор. — Это даже я знаю, невелика тайна... Ведь имя нашего достойного святого отца Парфениос, что означает "Девственник". — И что еще, по твоему, ему могло присниться?
— Действительно... — Пробормотал Окассий. — Вот счастливчик...
Парфений же перекрестился, и мирно вздохнул.
* * *
Глава тридцать третья.
Эй ромей.
Не робей!
Ты врага не видел что-ли?
И на суше и на море
Мы встречали пострашней.
Эй ромей.
Будь смелей.
Враг и сам тебя боится.
Наступило время биться.
Вступим в бой уже скорей...
Федор распевал на ходу, самым бодрым голосом, на который был способен. Во-первых, с песней было не так неуютно, в этом жутковатом... пространстве. А во-вторых, песня связывала воедино мысли. И распевая второй куплет, можно было точно знать, что со времен первого не прошло сто, или тысяча лет, а всего секунды. Поэтому, собственно, компаньоны и пели по очереди. Парфений спел — ясное дело — акафист. Окассий — про парня, который ходил к мельничихе, когда не было мельника. Дарья обогатила компанию описаниями подвигов какого-то чудо-богатыря, по имени Рустам, который аки Геракл, побеждал все, что не успело от него вовремя сховаться. Ну а Федор тянул бодрую солдатчину.
Эй ромей
Будь гордей!
За тобою предков слава,
И великая держава.
Все склонятся перед ней.
Эй ромей,
Не жалей!
Ты себя в кровавой сече.
Коротка жизнь человечья.
Славе ж жить до края дней!
Видишь — птица? Это слава,
Ввысь стремится все быстрей...
И как раз допев последний куплет, Федор чуть не ткнулся носом в спину проводника в зеленом, который вдруг резко остановился.
— Вот и все, — сказал проводник — мы пришли.
Компаньоны остановились, оглядывая окружавшее их опостылевшее марево, где "здесь" совершенно не отличалось от "там", из которого они пришли.
— Где мы? — Спросил Федор.
— В цитадели Алеппо. — Объяснил Хызр. — Перед тронным залом. Там — ваша цель. Скажите, как будете готовы, — и я открою проход.
Федор повернулся к компаньонам.
— Все — кроме тебя, Автоваз — скидывайте все лишнее. Оставьте, что нужно для боя.
И подавая пример, сам сбросил плащ, снял лямки рюкзака, подтянул пояс.
Окассий тоже сбросил заплечный мешок, аккуратно, будто собирался вернутся, положил на него широкополую шляпу.
— Возьми меч Фабиана, жрец — предложил, положив руки на пояс с ножнами Автоваз.
— Не стоит, — отрицательно мотнул головой Окассий. — Я привык к посоху. — Дурное дело сменять оружие перед самым боем... Отнесешь в Константинополь, — вам он еще пригодится.
Дарья, с сожалением проведя по пустому колчану, начала снимать чехол с луком, но человек в зеленом протянул ей, невесть откуда взявшуюся связку стрел.
— Возьми, — Сказал Хызр. Пригодится.
Персиянка взяла пучок, выятнула одну стрелу, провела по острию, покачала на пальце на баланс, глянула поднеся хвостовик древка к глазу, не крива-ли, осмотрела оперение. — Превосходно, сказала девушка. — Спасибо язат!
— Я... — Парфений замялся, посреди общих деловитых приготовлений. — Я писчий прибор оставлю?
— Оставь. — Кивнул Федор.
— Я имею в виду, при себе.
— Оставь, оставь... — Махнул рукой Федор. В самом деле, применительно к монаху, — какая разница?
Парфений с облегчением, суетливо переложил свежие листы бумаги, и походный прибор из рюкзака в поясную сумку.
— Все документы, хрисовуллы, и прочее, что может помочь нас опознать, — распорядился Федор — отдайте Автовазу. Там они нам ни к чему... — И сам с сожалением отдал персу свой медальон и бумаги. Чего говорить — ходить с подтверждением заания доместика, было веселее, чем без него. Хоть немного да побыл большим человеком...
— Ну, — сказала Дарья, Автовазу, и раскрыла объятья — давай прощается, старый слуга?
Пожилой перс неловко и аккуратно обнял принцессу.
— Прощай, шахия-дохтик... — По щеке сурового воина неожиданно потекла одинокая слеза. — Я помню, ты едва доставала до моего сапога... Выросла на моих глазах... Я учил твоих братьев драться явно, а тебя тайком... Я не смогу вернутся к твоему отцу, и сказать, что я оставил тебя... Но я... выполню твой приказ. Я знаю, ты не посрамишь род и страну.
— Старый дядька Артавазд, — ласково сказала принцесса. — Кудахчешь, как наседка... Я помню все твои уроки. Я не посрамлю персидский стяг. Будь уверен.
Принцесса хлопнула воина по спине, и отстранилась.
Автоваз, стыдясь влаги, быстро и неловко вытер слезы загрубевшими кулаками.
— Следи за ней, малец, — сказал он Федору, воздев палец прямо к носу. — Если ты вернешься, а она нет — убью!
— Ага. — Кивнул Федор.
— Будешь приставать к ней со срамотой — убью!
— Угу, — кивнул Федор. — Только и будет у меня сейчас дум, что о срамоте. Прям у демона на глазах...
— Я сказал, — ты слышал. — Сурово отрубил Автоваз. — Удачи тебе. — Он обернулся к компаньонам. И Всем вам.
— Пора, — сказал Федор, обернувшись к Хызру. — Сам с нами не хочешь? — Нам бы такая помощь не помешала.
— Не могу, — качнул головой Хызр. — То, что ты видишь... это не вполне тело. Я хожу меж миров силой разума, и здесь — он обвел рукой пространство неясных образов — я есть, а там — меня почти нет.
— Ну, бывай тогда. — Федор с силой выдохнул воздух через ноздри, и обнажил меч. — Открывай!..
Зеленый человек небрежно щелкнул пальцами, и в пространстве, сверкнув зеленым, открылся круглый ход, который позволял пройти в него не пригибаясь.
— Вперед бойцы, — скомандовал Федор. И шагнул за грань.
* * *
Безвременье, в котором водил их Хызр, не было ярким, но все в нем было видно, стоило лишь навести взгляд — будто клубящиеся образы других миров, сами подсвечивали себя изнутри. Переступив же границу, Федор попал в полумрак. Шагнув в сторону, чтобы пропустить других компаньонов, он несколько секунд усиленно ширил глаза, чувствуя даже за щитом уязвимость, стараясь быстрее привыкнуть к полумраку.
Это оказался большой зал, — не чета огромной приемной зале ромейского императора, — и все же. Зал был накрыт куполом, и поддерживался, кроме стен, четырьмя колоннами. Акурат под куполом, в центре залы негромко журчал небольшой огороженный фонтан. По всему периметру зала шли высокие, в рост человека окна, но сейчас они были закрыты ставнями лишь с небольшими отверстиями. Свет шел из них, да еще из специальных световых окон под потолками. Тяжелый люстры не горели. Здесь не было полной тьмы, но не было и света. Все это Федор ухватил мимолетно, — потому что внимание его привлекла стоявшей у дальней стены залы трон, и сидящая на нем фигура. На украшенным красными и лазурными камняме золотом стуле, с низкой по местному обычаю спинкой, неподвижно сидел человек в роскошных одеждах. Руки человека спокойно лежали на неудобных подлокотниках, голова его в роскошном тюрбане была опущена на грудь так, что гвардеец не видел лица.
Федор острожное шагнул вперед по полированному полу. Глянул на расступившихся за спиной компаньонов. Монах сжимал посох. Дарья держала наложенную стрелу на полувскинутом луке, но увидев человека на троне сразу взяла его на прицел. Парфений вцепился в нагрудный крест. Мелькнула в голове неуютная мысль: — да, зеленый человек спас их, но был ли он тем святым, которого признала в нем Дарья? Вломится в тронный зал султаната, — это был гарантированный путь к войне. И если кто-то узнает, что здесь ромейский гвардеец... не зря он приказал оставить все документы, ох не зря... Однако, поздновато для сомнений.
За спиной, на ближней стене, где только недавно зиял таинственный ход Хызра, теперь была вполне обычная, большая, двустворчатая дверь, что вела в стронный зал.
— Парфений, — прошептал Федор одними губами, привлекая внимание. — Дверь — на засов.
Монах кивнул, и шурша долгополым одеянием, метнулся к двери.
Федор махнул рукой остальным компаньонам, и словно зверь, опасающийся открытого места, держась ближе к стене, по дуге двинулся вперед — к трону.
За спиной негромко проскрипел, опускаясь в пазы, тяжелый засов. Парфений показал ладонь и сжал в кулак. Хорошо. Теперь, по крайней мере, никто не ударит в спину.
Трон был все ближе, привыкшие к полумраку глаза, различали подробности богатой одежды человека. Расшитые жемчугом сапожки, атласный роскошный халат, блеск бирюзы на ножнах короткого клинка, лежащую на груди темную бороду.
Дарья с луком встала у стены, в стороне. Федор с Окассием, не мешая ей, подошли вплотную к трону. Аккуратно, Федор протянул клинок Солнцедара к фигуре, и кончиком клинка, портя прическу бороды, поднял человеку голову. Лицо человека не оставляло сомнений, для того, кто уже видел такое. Он был мертв. Или не-мертв. Такой же бездумный слуга ламий-крововсосов, как те что они видели в караван-сарае. И сейчас он был "усыплен". Хотя, выглядел он конечно лучше, чем большинство расходного материала, что Федор видел раньше. Он еще не отыграл свою роль до конца, и должен был выглядеть прилично.
— Кто это? — Прошептал Парфений.
— Кто может сидеть на троне султана? — Не отводя глаз от мертвяка, ответил Федор.
— Чу-чу-чу! — Вдруг протянул откуда-то раскатистый замогильный голос, будто ветер гуляющий над склепами. — Русским духом пахнет!
Федор с Окассием непроизвольно отшатнулись от трона, завертев головами. Голос же метался под куполом зала, отскакивая от стен.
— Русским духом пахнет. — Продолжал голос, и громко несколько раз шмыгнул, будто принюхиваясь, — И Ромейским несет... И Персидским доносит... Да тевтонским подванивает... Навоняли мне тут... Что за гости незваные, да пришли ко мне в столь неурочный час?
Федор наконец приноровился к странной акустике зала. И понял, что звук все же идет от трона. Вернее — из-за него. И в тот же момент, из-за небольшой ширмы, которая стояла за троном, появилась чья-то фигура. Оно обошла перегородку, встала рядом с троном султана, и небрежно, будто на мебель, положила руку на плечо царственного мертвяка. Луч солнца из светового окна, пал на лицо фигуры, — и Федор непроизвольно дрогнул. Возможно, стоящее перед ним существо, когда-то и было человеком — но это было так давно, что все человеческое отпало, умерло. Не было у него ни семи рогов, ни девяти хвостов, ни крыльев как у летучей мыши — и от того было еще страшнее. Сухой, костлявый даже силуэт, не давал ни единого намека на немощь, наоборот — буквально сочился ощущением смертельной опасности. В глазах у существа были темные провалы, потому что зрачок и радужка зияли непроглядной чернотой. И стояло существо — не по-людски, осознание этого приходило не сразу, лишь мгновенье спустя, когда наитие звенело тревогой. Существо стояло не так как стоят люди, связанные ограничениями своей природы, плотности мышц, подвижности суставов. Существо стояло как мертвая статуя, которая легко и полностью неподвижно, может застыть в любой позе устойчивого равновесия. Не было ни одного движения обусловленного ограничением тела. Мертвая статуя шевелилась — лишь в строго нужных местах — для исполнения воли разума. Одежда её, была простой, на поясе висел меч.
