"Свершилось! Свершилось тайное предначертание Судьбы! Явился человек из народа светлокожих и снял со своего народа заклятие, наложенное демонами, и положившее пропасть между народом паари и народом светлокожих". — Он положил руку на плечо Обера.
"Вот он, Обер Грдйс, светлокожий, который возвращается! На него снизошла милость большой Луны и принят он был в храме Луны и дарованы были ему служительницы Луны, чтобы союз между ними стал плодным. И вот", — жрец сделал широкий жест, указывая на группу девушек, на которых не было надето ни традиционных одежд народа паари, ни одеяния храмовых служительниц, ни даже каких-либо украшений — ничего, кроме маленьких передничков из растительных волокон, — "и вот перед вами двадцать одна девушка, из посвященных Луне. И у каждой в чреве — плод, что они понесли от светлокожего!"
Девушки стояли невозмутимо. Дождь сбегал по их намокшим, но, несмотря на это, все еще довольно пышным вьющимся волосам, катился по поблескивающей влажной коже большими каплями и струйками. Широко открытыми глазами они глядели на волнующееся перед ними собрание.
Столь неожиданная новость заставила зашуметь даже столь сдержанных в проявлении своих чувств лучших людей народа паари. Дождавшись, пока шум затихнет, жрец продолжил свою речь:
"Такова Судьба! И вот, мы, старейшины в народе паари, говорим вам: нет больше заклятия демонов! Между нами и светлокожими лежат долгие годы обид и притеснений. Мы загнаны на небольшой клочок земли и мало нас осталось. Но вот боги смилостивились и дали нам надежду. Пришел светлокожий, который возвращается. Это Судьба!" — еще раз воскликнул жрец.
"Сначала он положил предел жадности и ненависти своего народа, и теперь земля, на которой мы стоим, не уменьшается, и никто не травит нас, как диких зверей. А теперь мы можем усилиться, взрасти числом и влить в себя свежую кровь. Жрицам Луны ведомо, что малый числом народ, стремясь сохранить себя, и заключая браки только внутри себя, хиреет. Меньше рождается детей, больше умирает младенцев, взрастает число неплодных женщин и немощных мужчин. Таково было заклятие, обрушенное демонами на нас.
Теперь же перед нами открылся путь", — жрец воздел руки к небу, еще раз призывая ко вниманию. — "Этот путь труден, и на нем нас подстерегают многие опасности. Но теперь там, где не было никакой тропинки, есть путь. И мы, старейшины в народе паари, говорим: мы пойдем по этому пути. Мы пошлем немногих отборных мужчин и женщин в селения светлокожих, и породнимся с ними. И пусть дети от этих союзов будут светлее, чем мы. Мы воспитаем их, как паари.
Они все равно будут паари только наполовину, скажете вы. Да, это будет наша жертва. Но эти наполовину паари получат право на те земли, которые сейчас заняты светлокожими. И так мы войдем на эти земли без войны. А чтобы избежать утраты крови паари, мы решили, что дети от паари и светлокожих будут вступать в браки только с паари. Они дадут нам свежую кровь, а их дети будут уже светлокожими только на одну четверть, а их внуки — на одну восьмую часть!
Знаю, это будет нелегко. Но земля стоит этого!"
Обер видел, что далеко не все довольны этой неожиданно свалившейся на них новостью. Но старейшины сказали все, и не ждали одобрения или неодобрения. Все, стоявшие на возвышении, удалились обратно в храм.
Обер повернулся к старейшинам и глубоко поклонился и торжественно произнес:
"Моя благодарность всегда пребудет с вами".
Затем он подошел к группе девушек, и, ласково прикасаясь к каждой из них, повторил несколько раз:
"Я знаю, Служительница Луны не имеет мужа, а ее ребенок — отца. Но сердце мое полно добра к вам. И я — светлокожий, который возвращается, — вернусь, когда будет во мне нужда". — Затем он повернулся к жрице Луны и спросил:
"Скажи, почтеннейшая, что я могу сделать для храма, для тебя, и для этих девушек, и для других, которые не сподобились понести от меня?"
"Ты уже все сказал". — Жрица чуть заметно улыбнулась. — "Вернись. Вернись, когда в тебе будет нужда".
Автобус, после долгой тряски по проселку, выскочил на шоссе и прибавил скорость. Солнце поднялось уже довольно высоко, шоссе быстро просыхало под его лучами, а в автобусе становилось жарко. Талимай приоткрыла окошко, и в салон ворвался ветерок.
На горизонте уже поднимались дома Зинкуса, большого портового города на Внутреннем море. Обер Грайс припарковал автобус в порту и, бросив Талимай, — "я вернусь через четверть часа. Жди здесь", — направился к москому вокзалу.
Паром, совершавший рейсы на остров Кайрасан, в Порту-нель-Сараина, отходил по расписанию каждые восемь часов. Обер приобрел билеты, затем позвонил по телефону, договорившись, чтобы забрали автобус. Выйдя из здания морского вокзала, он ровно через четверть часа вернулся к автобусу и распахнул дверцу:
"Автобус сейчас заберут. Поэтому нам надо переодеться и отнести вещи в камеру хранения. Снаряжение останется здесь".
За три месяца жизни среди пулагов Талимай привыкла уже почти не стесняться присутствия Обера, приняв как неизбежность, что он совсем никак не реагирует на ее одевания-раздевания. Она лишь повернулась к нему спиной, переодеваясь. Натянув же на себя шелковые штанишки с кружевной оборочкой и такую же рубашечку, она и вовсе перестала смущаться. Обер, видя, что она уже давно не дергается и не заливается краской стыда, раздеваясь сама или видя раздетого мужчину, также переодевался, не обращая на нее особого внимания. Вот и сейчас он быстро сбросил с себя свое прежнее одеяние и стал облачаться в дорогое белье, вынутое из чемодана.
Талимай все же изредка бросала на него мимолетные взгляды. Собственно, — хотя она ни за что не призналась бы в этом даже самой себе — она приучила себя подавлять стеснительность только ради того, чтобы иметь возможность липший раз взглянуть на крепкое мускулистое тело Обера. Его нагота действительно перестала смущать ее, или, во всяком случае, смущала совсем не так, как нагота ее первого и единственного пока любовника. С тем она могла раздеться только в почти полной темноте, да даже и тогда все время стыдливо прикрывалась, и сама отводила глаза от его почти неразличимого в полумраке обнаженного тела, тщательно зажмуривая глаза в момент близости.
Перед тем, как сдавать чемоданы в камеру хранения, Обер пояснил:
"У нас еще больше четырех часов до отплытия". — И добавил — "Есть время сходить на пляж, а потом пообедать. В чемоданах должны быть купальные принадлежности".
Купальные принадлежности действительно, нашлись. Купальник, который оказался сложен в пляжную сумку вместе с шапочкой и полотенцами, своей роскошью намного превосходил тот, что был куплен ей генералом Грайсом еще до войны, во время поездки на Восточную эскадру. Этот напоминал скорее бледно-сиреневое шелковое вечернее платье с пышной сборчатой юбкой, обрезанное у самых бедер. Щедро открытые спина и грудь, только одна бретелька, украшенная красиво выполненной розой из цветного шелка, чисто символическая юбочка, состоящая из одной только узенькой пышной оборочки, и торчащие из-под нее совсем коротенькие штанишки с фигурным вырезом по бокам до самой вершины бедра.
Впрочем, как уже было сказано, Талимай почти что разучилась стесняться, и если она и смутилась при виде этого купального костюма, то лишь на мгновение.
Зинкус не был курортным центром. И хотя на пляже было немало публики, в том числе и весьма изысканно одетой, купальник Талимай, к тому же нарочито подчеркивающий ее женские прелести, явно выделялся на общем фоне. Крепкую фигуру Обера Грайса тоже нельзя было отнести к числу рядовых, и вслед этой паре было брошено немало завистливых и восхищенных взглядов.
Паром оказался небольшим простеньким судном, впрочем, довольно чистым и уютным. Обер и Талимай все четыре часа путешествия провели на палубе под тентом. Для Талимай морское путешествие было в новинку. Она была полностью увлечена зрелищем плывущего мимо нее берега, а затем разглядывала постепенно удалявшуюся от нее береговую линию, проплывавшие вдали острова, редкие встречные суда...
Скромно перекусив в буфете судна, Талимай снова вышла на палубу, зачарованная величественной панорамой заката. Багровое солнце раскинуло свои лучи на сотни километров, подсвечивая самыми разнообразными красками гряды облаков, тянущиеся на разной высоте над темнеющими вдали скалистыми уступами береговой линии Кайрасана. Порту-нель-Сараина встретил Обера и Талимай мачтами судов, верхушки которых пламенели в лучах закатного солнца, шумом рыбного порта, звоном и грохотом трамваев. На выходе из морского вокзала Обер взял такси и бросил водителю:
"На железнодорожный вокзал!"
Последний поезд на Латраиду уходил поздно вечером. Обер с Талимай как раз успели пообедать в вокзальном ресторане, когда под сводами вокзала разнеслось объявление о посадке на поезд до Латраиды, сопровождаемое гулким эхом, сильно мешающим с непривычки улавливать смысл сказанного. Войдя в вагон, Талимай сразу поняла, что этому поезду далеко до роскоши левирского "Морского экспресса". Однако он имел удобные, чистые спальные купе с заранее постланными постелями, и Талимай, утомленная долгим путешествием на свежем воздухе, почти сразу заснула. У нее уже не было времени задумываться о конечном пункте их путешествия, о котором она так ничего и не знала.
В Латраиде Обер Грайс привез Талимай в собственную квартиру.
"Здесь нам придется прожить еще четыре дня", — объявил он, — "поскольку именно через четыре дня отходит наше судно в Элинор".
В Элинор? Но что им делать в Элиноре? Она знала, что бригадный генерал Грайс некогда жил там, на Новых Землях. Но что им нужно там сейчас, когда на ее родине полыхает война?
В первый же день пребывания в Латраиде Обер Грайс произнес странную фразу — "Пора вживаться в образ" — и исчез из дома на два часа. Вернувшись, он выложил на стол пачку билетов и каких-то красивых карточек из плотного глянцевого белого картона с золотым тиснением.
"Вот наша программа на четыре дня. Скучать не придется. Сегодня вечером мы с тобой идем на концерт в консерваторию. Завтра днем — в Национальную галерею изобразительных искусств, а вечером — на балет. На следующий день нас ждет вернисаж одной модной художественной группы, а вечером — дипломатический прием в честь приезда нового посланника Земли Королевы Айлин. Ну, а на четвертый день утром отходит наш кораблик".
Талимай удивленно распахнула глаза.
"Зачем все это?", — недоумевающе спросила девушка.
"Я же сказал — пора вживаться в образ. Посмотрим, как ты сумела усвоить мои уроки. Тебе предстоит изображать из себя светскую даму. И прямо сейчас тебя ждет первое испытание — модный парикмахерский салон".
Это и впрямь оказалось испытание. Больше двух часов мастерицы салона возились с ее волосами. Их мыли, на что-то накручивали, сушили, подравнивали, потом чем-то смазывали, раскручивали, укладывали... Когда она встала с кресла, на нее смотрело чем-то знакомое, но тем не менее чужое лицо, вызывающее воспоминание о картинах из жизни аристократов прошлого века.
Пред концертом она облачилась в платье, только что доставленное из магазина. Вместе с платьем прибыли шляпка, туфли, театральная сумочка, перчатки. Бригадный генерал Грайс достал из сейфа комплект драгоценностей из камней нежно-розового оттенка, украшенных бледной зеленоватой эмалью.
Машина, на которой они подъехали к консерватории, поразила ее своей роскошью, превосходившей даже роскошь машин высших должностных лиц Левира. Правда, сам концерт ей понравился, и весь вечер можно было бы считать удавшимся, если бы не частый шепоток Обера, сопровождавший ее с того самого момента, как их автомобиль затормозил у подъезда консерватории:
"Не шарахайся от швейцара... Вообще не избегай услуг лакеев... Воспринимай их как должное... Научись общаться с официантами сама, не перекладывай это на меня... Держись гордо, даже надменно, дай им почувствовать дистанию..."
Впрочем, эти нотации замолкали во время самого концерта, давая ей возможность сполна насладиться великолепным исполнением музыки в великолепном зале — удовольствие, которого она еще не знала в своей жизни.
Примерно то же самое продолжалось и в следующие два дня. Перед вернисажем Обер кратко проинструктировал ее, как расценивают творчество выставляющейся группы художников различные течения художественной критики:
"К какому мнению присоединиться — выбери сама, взглянув на их картины. Но тебе надо уметь воспроизвести хотя бы одно из них в светской беседе".
Наконец, на дипломатическом рауте Обер со своей спутницей были представлены новому посланнику Земли Королевы Айлин, доминиона Великой Унии, в Федерации народов Тайрасана. Заодно их представили и прежнему посланнику, покидающему Латраиду.
"А позвольте поинтересоваться, ваше совершенство, когда же вы намерены покинуть наши края?" — любезно спросил Обер.
"Как ни жаль мне покидать вашу гостеприимную столицу, но я отбываю уже завтра, на пароходе "Лазурное море", принадлежащем лучшей нашей судоходной компании", — изысканно ответил посланник.
"Какое совпадение!" — воскликнул Обер. — "Я завтра также отбываю в Землю Королевы Айлин со своей секретаршей (при этих словах посланник весьма заинтересованно еще раз оглядел Талимай с ног до головы) на этом же самом пароходе! Так вы говорите, что это лучшая судоходная компания? Я тоже слышал о ней неплохие отзывы. Надеюсь, нам не придется скучать в пути".
"О, что вы! Это весьма, весьма достойная компания, и она обеспечивает путешественников максимумом комфорта. Надеюсь, вы отправляетесь в каютах "люкс"?"
"Нет", — небрежно бросил Обер, — "но, вероятно, мы будем по соседству. Я заказал именную каюту. "Принцесса Зари", — так, кажется, она называется".
Посланник поспешил комплиментом сгладить легкую тень неловкости, пробежавшей между ними:
"У меня почему-то сложилось впечатление, господин Грайс", — он улыбнулся покровительственной добродушной улыбкой, заставляя кончики своих пышных седых усов задраться немного вверх, — "что даже если вы со своей очаровательной спутницей отправились бы в путь на обычном рейсовом судне, да что там говорить — в обычной лодке, даже на плоту! — вы все равно не ощущали бы скуки и не обращали внимания на проблему комфорта".
"Ваше совершенство", — шутливо погрозил ему пальцем Обер, в свою очередь, широко улыбаясь, — "вы мне испортите секретаршу столь откровенными комплиментами!".
До Талимай уже стало доходить, что и выбор парохода "Лазурное море", и посланник, который едет на нем же, — все это отнюдь не случайность. И она, смущенно потупившись и слегка отступая за плечо Обера, вдруг на мгновение вскинула голову, озорно блеснула глазами и послала старичку возможно более чарующую улыбку.
Глава 13. Опасный дар
Морское путешествие на великолепном четырехтрубном лайнере, в каюте, не перестававшей поражать Талимай своей показной, бьющей в глаза роскошью и размерами, было довольно приятным, но в тоже время и несколько утомительным. Талимай быстро стала надоедать необходимость постоянно общаться с публикой высших классов, демонстрировать надменность в обращении с обслуживающим персоналом, каждый день менять прически, часами просиживая в парикмахерском и косметическом салонах, несколько раз на дню менять туалеты, проводить время за карточным столиком или слушать едва сносное музицирование светских дам в музыкальном салоне. Надоедал и старичок посланник, изысканные комплименты которого быстро приелись.
