Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Фален всегда просыпался первым. И немедленно начинал хныкать. Ивик тут же его подхватывала на руки, но было поздно, Шетан открывал глазёнки и присоединялся к брату.

— Шендак, — выругалась Ивик: Фален, похоже, наделал в штанишки. Его братцу придётся подождать. Ивик стала переодевать малыша. Грудь ощутимо наполнилась молоком, но после второго сна Ивик уже детей не кормила, сколько можно. Три раза в день вполне достаточно в этом возрасте. Она натянула на Фалена свежие штанишки, сунула ему оструганный кусок яблока и усадила в манеж. Вытащила из кроватки Шетана.

Бог ты мой, насколько же проще было с Миари! То ли потому, что она одна, то ли просто — спокойнее ребёнок. Ивик поменяла штанишки и Шетану. Взяла мокрое и грязное, пошла в ванную. Внизу в подвале стояла общественная автоматическая машина, но детского не настираешься — приходилось возиться вручную. Ивик замыла грязное, сунула штаны в мыльную воду. Прополоскала то, что было замочено с прошлого раза. Повесила бельё на сушилку, с тревогой прислушиваясь — что происходит в комнате. Там было тихо и мирно. Никто не вопил, ничего не рушилось. Войдя в детскую, Ивик обнаружила, что Фален бросил обмусоленное яблоко, встал на ножки, держась за стол, и как раз пытается стянуть на себя скатерть, на которой стоит тяжёлая швейная машинка. Шетан между тем нашёл извалянный непонятно в чём яблочный обмылок и с наслаждением его грызёт.

Ивик восстановила порядок, отобрала у Шета яблоко, усадила близнецов в одинаковые детские стульчики — Марк смастерил их собственноручно, — дала каждому по ложке и достала творожок. Пока она засовывала ложку в рот одному из близнецов, второй успевал перенести часть содержимого миски на себя, стульчик, маму или просто на пол. Шустрый Фаль между делом ещё молотил ложкой по стульчику и громко и разнообразно высказывался. Кормление как кормление.

C переменным успехом покормив детей, Ивик вытерла им мордашки и начала одевать на улицу. Пора было идти за Миари.

За день Ивик успевала соскучиться по Миари. Дочь казалась ей невероятно взрослой и умной — ей двадцать три месяца, она уже свободно разговаривает и вообще солидный, серьёзный человек, не то что оболтусы. Она скучала по Миари, но мысль о том, что скоро и оболтусов заберут в марсен, после чего Ивик не будет к ним привязана на целый день и сможет наконец-то пойти работать, несказанно радовала.

Чаще Миари забирал Марк по пути с работы. Но сегодня он задержится. У него аврал, надо закончить объект к сдаче. Может быть, он освободится совсем поздно, и придётся Ивик сидеть с тремя бандитами дома в одиночку. Пойду к Луте, решила она.

Одевать детей долго не пришлось. Последние дни северного лета грелись в солнечных лучах, ветерок ещё дышал теплом. Ивик ограничилась тем, что надела на мальчишек лёгкие курточки. До дверей Фален доковылял, держась за её руку, самостоятельно, а Шет закапризничал, брякнулся. Ивик усадила обоих в двойную коляску. Взглянула в зеркало — отросшие тёмные волосы забраны сзади в хвостик, под глазами круги. Когда начну работать, волосы придётся срезать, а жаль, подумала Ивик. Марку нравилось. Он сам заплетал ей косичку. Играл с прядями, пропуская их между пальцами, гладил её по голове, Ивик жмурилась от наслаждения. Эх, когда же он придёт сегодня!

Детские вопли были слышны уже с улицы. Ивик никогда не понимала, как это выдерживают воспитатели марсена — настоящий ведь обезьянник. Она подкатила коляску ближе к ограде и стала наблюдать сквозь прутья решётки.

Летом дети в марсене почти всё время находились на улице. В дождь — под огромным навесом-куполом. Там же и спали, в маленьких спальных мешках. В марсене всё было устроено так же, как в те времена, когда туда водили саму Ивик. Искусственные джунгли: верёвочные паутины, переплетения лиан, горки, гамаки и сетки, на земле — туннели, норки, домики, лесенки, какие-то вовсе неописуемые сооружения, огромные ямы, наполненные свежим ярко-жёлтым песком, груды щебня и камушков, и повсюду — ползающие, бегающие, играющие карапузы до тридцати шести месяцев. Ивик попыталась отыскать в общем кишении свою Миари, но это было немыслимо. Фаль между тем начал скандалить и выворачиваться из коляски. Ивик поставила его на землю и повела за ручку. За ручку, правда, он тоже идти не захотел, а принялся рваться на противоположную сторону улицы. Ивик подняла Фаля на руки, подумала, что, слава Богу, хотя бы Шет сидит спокойно в коляске, и направила её в калитку марсена. Справа от неё трое малышей возились с большущей кудлатой собакой. Собака лишь мотала головой, когда дети слишком уж беспардонно тянули её за уши или совали пальцы в пасть. Слева воспитательница читала вслух книжку с картинками, двое детей сидели у неё на коленях, ещё несколько сгрудились вокруг. Ивик дошла до площадки Муравьишек, на которой гуляла группа Миари. Фаля пришлось поставить на землю. Он опёрся на длинное бревно и решительно отправился в путешествие вдоль него. Мальчишкам уже почти десять месяцев, ещё немного — и Фаль пойдёт самостоятельно, и вот тут-то и наступит окончательный шендак, потому что изловить его будет невозможно. Шет тоже проявил инициативу, завозился в коляске, покрикивая.

Чуть дальше в песочнице сидела пухленькая девочка, перебирая песок, просеивая между пальцами. Девочке было на вид уже месяцев тридцать, но сидела она неловко, а глазки у неё были странного разреза и как бы углублённые внутрь в созерцании. Ивик знала эту малышку, в младших ступенях умственно и физически отстающих детей не отделяли от остальных, только занимались с ними специальным развитием. В группе Миари она была одна такая. Ивик хотелось посмотреть на неё внимательнее, но было неловко. А если бы у неё самой родился такой ребёнок? Они совсем другие, странные, умственно отсталые дети, и всегда кажется, что они знают что-то недоступное нам.

— Мама! — Миари кинулась к ней, обильно засыпая песком ботинки. Ивик поймала её в объятия и стала целовать. Миари была хорошенькая как кукла. Серые папины глаза и длинные ресницы. Чёрные кудри. Как радовался Марк, когда она родилась! Он даже плакал от счастья. Впрочем, близнецам он радовался не меньше.

Ивик постояла с минуту с дочкой на руках, чувствуя абсолютное, полное, совершенное счастье. Подошла молоденькая воспитательница. С усилием подняла девочку-инвалида.

— Пойдём, Кариш, пойдём, моя красавица... Вы Миари забираете? Она сегодня покушала плохо. В обед почти ничего, а в полдник только выпила полстакана молока...

Фаль тем временем дотопал до конца бревна, деловито встал на четвереньки и пополз к ближайшему сооружению, ярко раскрашенному деревянному кораблику со штурвалом.

Ивик поговорила немного с воспитательницей. Забрала Фаля и умудрилась усадить его в коляску. Миари повела за руку. Та соскучилась по маме и шагала послушно. Сегодня в её группе разучивали песенку, известную, её и Ивик учила когда-то. И тоже ведь гэйн написал. Кажется — легче всего писать песни для детей, но всё наоборот, как раз для них сочинять очень трудно. Они с Миари шли за ручку и распевали громко, на всю улицу:

Солнышко, свети, свети

На весенние цветы,

А потом немножко

Посвети в окошко...

Когда Миари родилась, всё казалось трудным и сложным. Хорошо, что Марк такой удивительный и делал даже больше, чем она. А теперь у неё уже трое детей, да ещё второй и третий — двойняшки, и она шутя справляется. Вот сейчас придём домой, надо будет покормить Миари кашей. И близнецов попозже, но скорее всего, они ничего не будут, кроме грудного молока. Потом можно уложить младших спать, а Миари, скажем, почитать книжку. У Ивик, кстати, лежала недочитанной очередная тетрадка "Ждущих", там было продолжение нового романа восходящей звезды символизма, иль Граша. Писать в последние годы почти не удавалось, да и не тянуло. А вот читать получалось больше, чем когда-либо. Можно будет завалиться с "Ждущими" на диван, и пусть Миари скачет на пузе или рисует рядом. Пока Марк не придёт.

Ивик наконец уложила малышей. Усыпила даже Фаля. Миари всё это время как пай-девочка строила в углу сооружения из кубиков. Но планы насчёт почитать развалились сами собой — Миари всё-таки надоело развлекать себя самостоятельно. Ивик прихватила её и пошла на кухню, мыть посуду, скопившуюся за день. Миари радостно плескалась ручонками в тёплой воде. Потом, конечно, со всей кухни придётся собирать тряпкой лужи. Слава Богу, кухня своя, не как у мамы была — общая для нескольких блоков. Жить всё лучше и лучше. Может быть, когда Миари будет взрослой, у неё появится посудомоечная машина. И своя стиралка, и свой видеон, а не один на десять блоков. Да и дом собственный. Упор ведь должен быть не на то, что у нас чего-то мало, что-то неудобно, плохо, чего-то вообще нет. А на то, что постепенно всё появляется, становится удобнее, разнообразнее, лучше. Зазвонил телефон.

— Мама! Лифон! — завопила Миари и едва не спикировала со стула. Ивик поставила её на пол и побежала в комнату. Отряхивая мокрые руки, взяла трубку.

— Ивенна иль Кон, слушаю вас.

— Ивик, — раздался ясный, давно не слышанный, но такой родной голос, — как жизнь?

Ашен! Сто лет уже не разговаривали. Точнее, около года. Ашен вечно пропадала на своей Триме. Вся в работе. Кто бы мог подумать, Ивик была уверена, что из них троих Ашен выйдет замуж первой.

— Нормально жизнь! Ашен! Я так рада тебя слышать!

— Как твои дети? Младшим уже сколько?

— Скоро десять! Осенью пойдут в марсен.

— Осенью — это когда точно? До Дня Памяти?

— Да, пораньше. А что?

— Это хорошо. Ивик, ты помнишь, о чём мы говорили на твоей свадьбе?

Ивик напряглась. Миари начала дёргать её за штаны, но не добилась маминого внимания.

— Помню, — настороженно сказала в трубку Ивик.

— Место есть, Ивик. Тебя возьмут. Ты готова?

Ивик перевела дух. Вот и оно. Вот всё и кончилось, пришла отчего-то печальная мысль. Что кончилось? — она не знала.

— Я уж разучилась, в Медиане забыла когда последний раз была.

— Ничего, вспомнишь. И у нас ты будешь другим заниматься. Только если ты готова, надо будет тебе уже на этой неделе появиться и поговорить с моим отцом.

— Появлюсь. А... где?

— На Триме. Все координаты я тебе дам. Идти по Медиане недалеко. Послезавтра, по дейтрийскому времени — днём. Детей пристрой куда-нибудь. Ты согласна?

— Да, — быстро ответила Ивик, — конечно, согласна.

Они попрощались. Хлопнула входная дверь — это вернулся Марк. Ивик побежала ему навстречу — всё равно Миари успела первой, и Марк уже взял её на руки, — ткнулась в плечо носом, они постояли, обмениваясь теплом. Миари тоже обхватила Марка за шею. Ивик вдруг отстранилась.

— Ты что? — спросил Марк. Ивик только помотала головой. Потом, всё потом.

Они пошли в кухню. Ивик вытерла следы дочкиных игр. Поставила разогреваться рагу. В последнее время Марк приходил с работы, и она кормила его. Но раньше бывало и по-другому, даже чаще бывало по-другому: она возвращалась из патруля, а Марк встречал, и кормил, и мыл посуду, и если нужно было, утешал и заклеивал ссадины. Он необыкновенный человек, думала Ивик. Её никто и никогда так не любил. Так сильно и постоянно. Марк рассказывал про свой объект. Болтал, как обычно, Ивик кивала рассеянно. Положила ему на тарелку рагу и мясо.

— Ой, как вкусно! — похвалил Марк. — Ты так готовишь здорово!

Марк и сам умел прекрасно готовить. Тем приятнее было от него такое слышать. Ивик нравилось смотреть, как он ест. Миари села рядом с папой, вытащила из его тарелки варёную картофелину. Так оно вкуснее, конечно же. Ивик сидела напротив, смотрела на Марка, и её заливали волны тепла, волны сплошной бессмысленной нежности, только сегодня это чувство было грустным и острым. Почему — Ивик уже понимала. Она знала теперь, что вот это и есть счастье, когда ты — не один, когда ты — часть целого, маленькой тёплой компании, где все друг друга любят, где все свои и родные. Она никогда не чувствовала себя так дома. Она никогда до замужества не была счастлива. Теперь — была. Она теперь как бы и не существовала сама по себе, как Ивик иль Кон, все её свойства, все особенности — всё растворилось, сплавилось в единый состав со свойствами Марка. Они стали одним существом, и существо это было не хуже Ивик-в-отдельности, оно было добрее, умиротворённее и несравнимо счастливее. И ещё в него же входили дети, и от этого оно делалось только прекраснее.

Только послезавтра так уже не будет. Ей придётся стать собой. Отделиться. И другого пути ведь нет, всё равно не миновать отрываться друг от друга. Иначе нельзя, говорила себе Ивик. Я же гэйна, и для чего-то меня учили, и я нужна для того, чтобы защитить этот наш маленький тёплый мир.

— Марк. — Его было жалко, но надо это сказать рано или поздно. — Мне позвонила Ашен.

Он оторвался от еды. Вопросительно посмотрел на неё.

— У них есть место. Они берут меня с осени.

— На Триму?

Ивик кивнула. Опустила глаза. Было неловко на него смотреть. Хотелось добавить "извини". Марк вздохнул.

— Ты будешь редко появляться...

Он доел рагу. Быстро выпил свой чай и встал. Ивик тоже поднялась, начала ставить посуду в мойку, но Марк перехватил у неё чашку.

— Давай я помогу... Значит, теперь уже не будешь домой приходить каждый день?

— Прости, — не выдержала Ивик, — я всё понимаю, но... у всех ведь семьи. Почему не мы, а другие должны... И я буду приходить, как можно чаще! Оттуда недалеко... по Медиане — недалеко.

— Да нет, ты что... за что простить, — тихо сказал Марк, — я ведь знал, что так будет. Помнишь? Ты говорила, чтобы я не женился на гэйне. Только знаешь что? Я ни о чём не жалею.

У Ивик задрожали губы. Перед глазами всё расплылось от слёз. Марк обнял её.

— Ну ты что, маленькая? Всё хорошо. Я, конечно, буду за тебя бояться. Но я же знал, что ты по-другому не сможешь. Я, может, за это тебя и люблю, — шёпотом закончил он.

Мальчишки мерно сопели во сне. Миари спала в детской, а близнецов Ивик с Марком всё ещё укладывали поближе к себе, в кроватке в родительской спальне.

Ивик лежала без сна: когда ты целый день дома и всех дел — уход за двумя малышами, не больно-то устаёшь. Вот Марк вымотался на работе. Ивик с нежностью погладила его лицо, круглую щёку, смешной маленький нос. Ей было хорошо, головокружительно хорошо, и так бывало почти каждую ночь. Тело казалось воздушным и лёгким. С Марком было приятно не только целоваться. С ним вообще всё было чудесно. Каким-то волшебством Марк точно угадывал, как сделать, чтобы приятно было им обоим — тоже, если вдуматься, талант, который бывает далеко не у каждого. Ивик, например, так не умела.

Теперь она смотрела в незашторенное окно, на чёрное небо, взрытое светлыми россыпями звёзд. Интересно, где среди этих звёзд — та, что светит на Триму? Там её, свою звезду, называют соль, сан, зонне. Как далеко отсюда до Земли? Сколько десятилетий или, может быть, веков пришлось бы лететь до неё?