— Гусмары влиятельный род, — предостерегает Лис заговорщиков.
Самоустраниться не получится. На ученицу изрядно потрачено нервов и времени, ожидать отдачи или хотя бы благодарности, не её так короля. Унгриец любопытен сам по себе. Давненько не попадались люди вызывающие и восхищение и опаску. Каких высот достигнет молодой побег, набрав силу?
ˮКаких плодов вкусим?ˮ — устремлен канцлер угадать.
— Величие деяний складывается не из похвалы друзей, а эпитафий недругам. И чем серьезнее противник, тем лучше. Чем врагов больше, тем выше гур из их голов, — глух к предупреждению новик.
Абсолютная неуместная чепуха. Для чего унгрийцу впадать в показной пафос? Поиздеваться? Запудрить мозги? Латгард убежден, Поллак слишком взвешен и расчетлив в своих поступках, заниматься подобной ерундой
Колин и не занимался. Прикрывал гранду. Такого беспомощного и неуверенного союзника следует всячески оберегать. При желании. При очень большом желании, Сатеник убедят в существовании другого пути достижения заветной цели. Она поддастся. Не сразу. Но упустив возможность, вторую, наверстать упущенное, можно не получить вовсе.
ˮНе знаю как, но он вывернеться,ˮ — вынужден позорно капитулировать канцлер, перед хитростью дарования из Мюнца. — ˮОбратиться к Моффету, убрать сопляка из дворца? Король потребует подробностей и основательных объяснений. И чем мотивировать просьбу? Откровениями ужасающих последствий хитрого сговора королевской дочери и пасынка далекой Унгрии? Не сработает. Король сам ищет предлога законно отделаться от Гусмара-младшего, а заодно от его папаши.ˮ
Но не бесполезность обращения и не спорность доказательств остановили Латгарда искать королевской аудиенции. Верное представление расстановки сил на Золотом Подворье и наметившиеся подвижки у трона. Король еще не весь Эгль, и даже не весь Карлайр. И над этим следовало поразмыслить, ничего не упустив.
— Вы так стремитесь пролить кровь? — вмешательство фрей вещь обязательная, как способность дышать. За вдохом неизбежен выдох, за выдохом — новый вдох.
— Смотря чью, — таков ответ и над ним незачем долго ломать голову. Чью, это за сколько. Именно так. За сколько?
Сатеник прибывала в великой аритмии ума и сердца. Не смотря на имеющиеся, кажущиеся и приписываемые ей недостатки, дурой она не была, и ясно осознавала, всякое достойное деяние, а убрать Габора из её жизни деяние достойнейшее, требует и достойного вознаграждения. Но у нее нет и взять неоткуда, ни баронства, ни земли, ни сопоставимых с ними сумм. И чем прикажите оплатить выставленный унгрийцем счет?
От ущербной отстраненности участвовать и влиять, пусть в малой доле, на события затрагивающие собственную жизнь, обостряются далеко не добродетели. Ненависть к ближним и брату, ощущалась обширным крапивным ожогом. Ни на минуту не забыться. А к отцу? О! Его Сатеник ненавидела стократ. Тот, кто мог дать все, старался отнять последнее.
— Саин Поллак, ваша целенаправленность на собственное благополучие удостоилась бы всяческой похвалы, не будь она неподобающе низменна. Я не нахожу слов выразить сколь возмутительны ваши помыслы и еще больше поступки им сопутствующие, — канонически правильно говорила фрей. Говорить по-другому не научена. А стоило бы освоить и давненько. — Возможно ли совершая их, после спокойно есть, пить и спать?
— Не могу пожаловаться на плохой сон и отсутствие аппетита. Подозреваю оттого что вершу богоугодные дела, — парировал Колин, поглядывая на Сатеник.
ˮТебе не надоело? Не можешь её выставить, хотя бы пальчиком погрози!ˮ
Как в большинстве случаев с фрей, гранда беспомощна.
ˮСколько же нитей у этой марионетки?ˮ — поразился унгриец. Мысль настораживающая, но все ли худое настолько худо, не обратить себе на пользу? Приученный плясать под чужую свирель, не заметит, спляшет под твою простенькую мелодию.
— И что позволяет вам так думать? — не желала уступать фрей. Сегодня она чувствовала себя уверенней. Те кто не против, уже — за. Латгард, Сати.... Достаточно проявить твердость характера.
Тщетность благих (благих ли?) посылов прямо пропорциональна глубине омута человеческой души. Рипьер Ордена Крестильного Огня употребил бы вместо слова ,,омутˮ менее звучное ,,выгребная ямаˮ, но его здесь не наблюдалось. И достойно сожаления, не рипьеру выпало наставлять фрей в тонкостях людской душевной организации. По-отечески предостерег бы не замараться, а полезность определил неутешительно ничтожной. Поднятая муть, осядет не скоро, и люди вряд ли станут лучше. Вот хуже, то да! При хорошем расположении — две-три кружки глеры легко поспособствуют тому, подал бы добрый совет, опираясь на личный опыт. Кардинально поменять взгляды человека подвигнет пыточная камера, опытный костолом и его разнообразный инструментарий. В остальном, достаточно серебра и уговоров.
— Никто не знает воинств Господа, — готов ответ унгрийца. Звучит легко и насмешливо, не достигнуть потаенной цели.
Мастерство топтаться по чужим мозолям, всегда вызывало у канцлера теплейшие чувства. Эдакий феерический мондраж. А Поллак проделывал аккуратные пике, точнейшие флэт стэпы и выверенные гранд жете* по болевым точкам с ловкостью назойливой мухи. И не отгонишь, и не убережешься.
— Не обольщайтесь. Мало кому дозволено исполнить божью волю, а вам уж точно отказано в том, — выговорила фрей в назидание. Осознавала превосходство над новиком. Ей-то как раз дозволено.
— Горько слышать, — вовсе не горько Колину.
— Слово Господне лучшее утешение. Обратитесь к Святому Писанию, — готова торжествовать Арлем. Полуоборот прекрасной головки, задранный подбородок — вот бы чей профиль поместить на стену!
— А какое отношение имеет Всевышний к какому-то Писанию?
Не только в живописи, но и в жизни статичность обуславливает накопление импульса стремительным переменам. Разница в небольшом: предполагать таковые или стать их очевидцем, а лучше непосредственным исполнителем.
— Что значит к какому-то? Что значит к какому-то? — захлебнулась возмущением фрей, сделавшись личиком белее кружев нарядного сюркотта.
— Покажите мне хоть страничку из-под ЕГО пера, — предложил Колин.
Его академическая уверенность в неисполнимости просьбы подстегнула исповедницу. По обыкновению ,,любительница раздергивать ткань на ниткиˮ, попытались прижучить унгрийца заученной цитаткой.
— Велика вина в невежестве вставших на стезю греха, но не перетянет она вины не свернувших с неё в час своего прозрения.
— Прозревают слепые, эсм.
— А вы кто? Слепец и есть!
— Разве?
— Отчего же тогда не видите пути спасения?
— Откуда и куда?
— Откуда и все мы! Человек начинает свой путь в храме приняв крещение в купели, позже приходит с печалями и радостями, и завершает жизненный круг, догорев перед Святым Ликом поминальной свечой.
ˮУ нее патологическое пристрастие воевать с ветряными мельницами. Подозреваю я ей замещаю такой ветряк,ˮ — уморила Колина ругачка с фрей. Тринитарий упрекнул бы его ,,не метать бисерˮ. Не метал бы без необходимости. — ˮЭти сидят... воды в рот набрали. Косятся, но молчат, будто кто наложил табу прекословить!ˮ
Память выстрелила подсказкой....
— ....Зачем же король присоветовал её во фрей?
— Дело не в том к кому приставить, а КОГО.
— Хочет подольше пользоваться серебром родни Арлем?
— Чего Моффет хочет, лучше не спрашивать и у него самого....
ˮ...И что с того? Если это секрет, то плохо скрываемый. Если не секрет, почему о нем упорно молчат?ˮ — Колин пристально посмотрел на смурного Латгарда. Ходячая лавка ответов, где не купить ни единого. Сколько не предложили, откажут.
ˮЧто за блажь у девчонки чуть чего заедается с парнем?ˮ — обдумывал канцлер очередной не спор, но грызню не к месту и не ко времени, устроенную Арлем. — ˮОн тоже хорош, нашел с кем связываться.ˮ
Навсегда останется неразрешимой загадкой способность человеческого мозга генерировать необходимые вопросы, выбраться из замкнутого круга поиска ответов. И в большинстве своем, а так оно и есть, не дать сам ответ, но ткнуть мордой в нужном направление!
ˮВот именно с кем! — Латгард удержался не забегать по комнате. Нашинковать Гусмара, взяв в компанию гранду, ребяческая выходка, по сравнению с охотой на фрей. Арлем аф Нокс это уже глубокий личный интерес и опека короля.
Попробуй кто остудить Старого Лиса, козырнув избитостью: ,,Истина как всегда, где-то посередине и остается только середину вымеритьˮ, тот ответил бы избитостью не меньшей: ,,Очень часто, чаще чем следует, истина лежит совсем — и не додумаешься — в другой плоскостиˮ.
Желание бегать, сметая преграды и роняя препятствия, вдохновляясь близостью отгадки, быстро улеглось. Теперь ему было с чем идти к королю. Моффет болезненно воспринимал неурядицы и неустроенности дочери единственного друга, которого сам же извел. Внешне все благопристойно, но закулисье.... Осталось ли на свете хоть пылинка святого?
— Эсм, ОН не слышит, тех, кто в храме, — убеждал Колин неуемную (или не умную) спорщицу. — Впрочем, тех, кто под открытым небом, тоже не особо жалует вниманием.
— Вы говорите вздор! — раскраснелась Арлем.
ˮБлажен, кто верует, — сочувствовал унгриец упертости исповедницы. — Или просто блажен, а вера не причем.ˮ
— Привести доказательства?
— А они у вас имеются?
— Рискнете принять, эсм?
— Не побоюсь. Его длань надо мной! — воспрянула духом Арлем. Нужно очень постараться понять и принять, уповая на кого-то, не приближаешь победу над невзгодами и испытаниями. Нет сил кроме собственных, одолеть их.
— Тогда, чья надо мной? — не унимался Колин, разочаровываясь выяснить что-либо полезного об исповеднице, которую терпеливо сносит Серебряный Двор. Даже несносная камер-юнгфер.
Гранда скостила унгрийцу препирательства с фрей за будущий поединок с Гусмаром. Соблюсти собственные интересы, Сатеник готова — теперь готова! на многое закрыть глаза. Унгрийца забавляет зубатиться с Арлем? Сколько угодно! Хоть целый день, с утра до ночи. Ходят сплетни о нем и Аранко? Так и про Старого Лиса шепчутся нелицеприятно. И о камер-юнгфер. И о камер-медхин. И о ней самой. Только мертвые окружены почтенным молчание, и то, потому что мертвы. Рассыпать пристойности нудность еще какая. С живыми иначе, всегда найдется что порассказать. Почему новику быть исключением? Он и не будет. Не одно так другое. Акли того гляди пришлет за ним коронера. Эту склизкую крысу Мэтлза. Круглоглазую, серую, скомканную, пахнущую сырым подвалом и плесенью. Впрочем, плевать и на бейлифа и его дворняг. Пусть лучше вынюхивают на рынках и разбираются с подвозом зерна. Не сегодня-завтра повторится Хлебный Бунт. Народ припомнит ему выпечку из муки пополам с белой глиной, от которой распухали лица и отнимались ноги. И сотни трупов, смердящих на улицах и гниющих в собственных домах. За бунт король спросит, не спустит. Трону беспорядки не к чему, весной воевать. В тылу должно быть сыто и спокойно, как в самом застоявшемся болоте. Но не слухи и сплетни вызывают беспокойство. Незавершенные переговоры с Исси. Их скоро продолжат. Унгрийца будут пугать и покупать. При неуступчивости всунут захудалый феод где-нибудь в Оше. Но думается, сойдутся на шатилии недалеко от Карлайра. Или сговорят на должность столичного мытаря. Когда ничего нет, порадуется и такому. Постараются, сойдутся назначением в королевские конюшенный, а то и зачислением в валеты на Золотое Подворье. Самый мизер пристроят виласом в Крак. Серебряно-черный очень подойдет к резаной морде нищеброда.
Стремительная девальвация, проделанная Сатеник, вовсе не умоление новика, но понимание, в её распоряжении нет и такой малости. И сколько бы она не предложила, противоположная сторона легко перебьет, назначив больше. Порадовалась бы она, узнай верное, заявленное баронство секвестрованию не подлежит. Или же окончательно расстроилась — новик становился для нее, абсолютно недосягаем. Чего точно бы не произошло, честного признания, Поллак не из тех, кто просит больше, потом утереться меньшим. Баронство с землей и не на штивер уступок. Никому.
Где-то внутри испуганной птицей начинает колотится предчувствие надвигающейся беды. То, что казалось далеким-далеким, почти нереальным, исподволь обретало четкие контуры. В День Всех Святых она предстанет перед алтарем в красном венчальном платье, об руку с братом. Он не упустит радости передать её Габору аф Гусмару, как барышник передает породистую лошадь щедрому покупателю.
ˮСколько? Сколько эта сволочь обещала им?ˮ — кололо в висках.
Им это отцу и брату. Сволочь — Гусмар-старший.
Красный не обычный цвет. Символический. Цвет мученической смерти. Она примет свое мученичество и остатки дней навсегда окрасятся в закатный пурпур, поглотивший остальные краски. И чтобы не произошло в последствии, какие изменения не грянули останется таковым до конца её жизни. По лестнице Судеб нетрудно спускаться, подыматься тяжко. После брака с Гусмаром для нее возможен только спуск.
— Поединок саинов Поллака и Гусмара, безусловно, животрепещущая тема, но к ней вернемся позже, — взвешенно выговорила Сатеник, пресекая всякие препирательства унгрийца и исповедницы. Молчать и копаться в собственном незавидном будущем, тяжелее, чем говорить. Говорить значительно легче. Все равно что.
— Теряюсь в догадках, эсм, о приглашении сюда явиться.
ˮХорошо, ничего не надо выдумыватьˮ, — испытывает некоторое облегчение Сатеник. Тревоги подобно прибрежной волне отступили набежать с удвоенной силой.
— Ты ослушался моего приказа....
Придворный из унгрийца так себе. Ему и не больно надо. Но он отметил переход с вы на ты и раздобрился похвалить гранду. Сближение это, прежде всего, маленькие уступки и готовность договариваться. И не разово, а на постоянной основе. Проговаривать друг другу насущные и животрепещущие проблемы. Почти доверие.
— ... и опять притащил во дворец..., — не продолжать, Сатеник властной ручкой вывела в воздухе круг. — Что тебе доставляет большее удовлетворение? Роль мясника или мое неудовольствие?
— Эсм, ни то и ни другое. Правосудие.
— Уже слышала. Хочется чего-то более свежего. Какую-нибудь историю с участием гранды. Позанимательней. Со счастливым концом.
С каким неподдельным сопереживанием она внимала бы незатейливую сказку о некой королевской дщери, чудеснейшим образом отделавшуюся от низкородного выскочки. Для владетельницы Серебряного дворца сбежать от не сказочной действительности — не проходящая потребность последнего года. Сбежать и спрятаться.
— Вы обыкновенный палач, — открыто обвинила унгрийца Арлем. — Заклавший спасение ради потехи!
Вызволит ли новик свою душу из когтей порока, не столь волновало гранду, предавать тому значение. Она сама в беде и вполне готова пожертвовать той малопонятной и тактильно не воспринимаемой составляющей своего эго, благополучно выпутаться. Так бы и поступила, не оставайся искрой последней надежды поединок Поллака с Гусмаром. О заблуждении, что унгриец дешево обойдется, не вспоминала. Ошибки надо уметь забывать. Извлекать опыт и забывать. Иначе утянут на дно, что мельничный жернов утопленника.
