— Нормально оно себя чувствует, — Рита потерла глаза. — Только спать хочет ужасно. Крейт, какой сегодня день?
— Десятого седьмого, перидень. Чудовища напали на нас вчера.
— Понятно. Крейт...
— Да, Ваше Высочество?
— Я помню, как ты защищал меня.
— Таков мой долг, Ваше Высочество. Кроме того, мне ничего больше не оставалось — просто некуда оказалось сбежать.
Твердокаменное лицо рыцаря тронула едва заметная улыбка.
— И все-таки ты меня защищал. Рыцарь Крейт, я крайне признательна за спасение моей жизни. Не думай, что я неблагодарная. Я немного приду в себя и решу, как тебя наградить. Может, ты хочешь чего-то попросить?
— Нет, Ваше Высочество. У меня есть все, что нужно.
— Значит, придумаю сама. Орден — само собой, но его мало.
— Разреши ему к тебе по-человечески обращаться, подруга, — ухмыльнулся без стука вошедший Май. — Хотя бы наедине. А то все Ваше Высочество да Ваше Высочество!
— О! — обрадовалась Рита. — Точно! И наследственная привилегия сидеть в моем присутствии! Привет, Май. Тебя вчера чудища не покромсали?
Крейт поперхнулся и закашлялся. Рита бросила на него недоуменный взгляд. Наверное, опять не смог вынести неуставного обращения.
— Да я шустрый, фиг догонишь, — еще шире ухмыльнулся Май, без спросу усаживаясь на стул у изголовья. — Меня даже Гра поймать не может. Грампа, я имею в виду, преподаватель местного рукомашества и железоверчения. Ну, ты ее видела, желтоволосенькая такая. Куда там монстрам! Ты сама-то как? В груди не болит? Дышать не тяжело?
— Побаливает вот здесь, — Рита провела пальцем по грудине. — Но дышать не очень тяжело. Меня как-то лечили?
— Да и сейчас лечат. Вон, — Май кивнул на квадрат на стене, переливающийся разноцветными волнами и испещренный непонятными значками. — Система в режиме регенерации. Завтра проснешься как новенькая. Кли, в смысле, Клия, директор медслужбы, появится через полчаса и устроит тебе полный цикл процедур — от клизмы и лекарственных обтираний до микстур ведрами. А пока можно поболтать за жизнь. Кошмары не снились?
— Да ну тебя! Трепло. Тут только один кошмар — ты. Ох, услышит кто из посторонних, как ты с принцессой короны разговариваешь, на месте помрет.
— Ну, наш героический дядюшка Крейт уже привык, только глазами пока еще сверкает. Скоро и сверкать перестанет. Кстати, Саомир сказал, что из дворца по магическому шару нас со вчерашнего вечера долбают ворохами безумных запросов и требований. Твою стражу Сиори сюда не пустила, у ворот оставила, так теперь лично канцлер требует, чтобы она позволила сюда кавалерийскому полку вторгнуться.
— Что, целому полку? — не поверила Рита.
— Ну, может только паре эскадронов. Перебьется. У Академии особый статус? Особый. Экстерриториальный, можно сказать. Вот пусть Барасий и держит своих вояк подальше.
— Хм... Май, а где дама Сиори? Вообще-то мне тоже здесь находиться просто так не полагается. Ректор разрешение оформила как положено?
— Без понятия. Ей хреново после вчерашнего. Она с монстрами дралась, ее приложило как следует. У себя отлеживается.
— А почему не в палате?
— Да кто ее знает...
Май приложил прохладную ладонь ко лбу Риты.
— Вроде температура нормальная. Слушай, подруга, ты серьезный разговор вытянешь? Если не в состоянии, скажи, в другой раз поболтаем. Кли говорит, тебе дрыхнуть надо еще сутки-двое.
— А что ты хочешь? — насторожилась Рита.
— Ты в состоянии или нет? Если нет, то потом поговорим.
— В состоянии.
— Замечательно. Скажи мне, прекрасная моя принцесса короны, какое у тебя самое яркое воспоминание?
— Что?
— Какое. У тебя. Самое яркое. Воспоминание. Э?
— А что вдруг за интерес?
— Считай, что я психоаналитик. А, у вас таких нет. Ну, поп-исповедник. Излей душу, заработаешь облегчение.
— А с какой стати я должна тебе душу изливать? — неприязненно осведомилась Рита. — Ты мне вообще кто? Нянька? Фаворит? Родной братец?
— Я тебе все в одном флаконе плюс надежда и опора. Рита, не выкобенивайся. Мне и в самом деле важно знать.
Май низко склонился над ней, приблизив лицо, и заглянул ей в глаза. А у него не просто серая радужка, машинально отметила Рита. Серая, но с яркими голубыми искрами. Вот сейчас он наклонится еще ниже и медленно, неторопливо поцелует ее в губы, и она ответит, закинув руки ему на плечи...
Он не наклонился и не поцеловал.
— Ну, подруга? — негромко спросил он. — Так что же?
..высокие сводчатые потолки теряются в мягко мерцающем колдовском тумане. Сквозь стрельчатые окна зала заседаний пробиваются солнечные лучи, затейливо окрашенные мозаикой витражей. Цветастые солнечные зайчики изукрашивают серый бархат покрова на столе, придавленный искусно выполненными золотыми канделябрами. В воздухе танцуют редкие пылинки, и даже грубые каменные плиты пола, выглядывающие кое-где из-под ворсистых ковров, выглядят странно уютно. Кажется, сам воздух здесь действует расслабляюще, снимая нервное напряжение, превращая непримиримых врагов почти что в друзей.
Мужчина стоит посреди зала, пронзительно одинокий перед лицом Даорана. Помпезные южные и срединные графы, фатоватые, в расшитых золотом камзолах, с ухоженными усами и холеными сытыми телами людей, никогда не знавших голода, суровые отцы Святой Церкви в мантиях и рясах, с бородами, прошитыми росчерками седых волос, а то и просто снежно-белыми от старости — все напряженно сверлят его подозрительными взглядами из-под насупленных бровей. Тонкие пальцы нервно мнут скатерть или до боли вцепились в подлокотники мягких кресел. И еще одна фигурка — юная девушка, вернее, едва вошедшая в пору весеннего цветения девочка в богато расшитом золотом и серебром платье — скрючилась на скамье в дальнем углу, обняв себя руками. На зеленом бархате лифа горит золотая королевская лилия, на лице написаны напряженное ожидание и... страх.
Звуки гулко падают в тишине покоя. Собравшиеся здесь говорят на одном языке, но кажется, что одни и те же слова в разных устах имеют совершенно разный смысл. Если, прислушиваясь, пересечь зал, прошагав от тяжелых резных дверей к длинному столу Даорана, обманчиво-покойная атмосфера наливается зловещим напряжением, готовым в любую секунду разразиться бурей.
— И в заключение еще раз повторяю — война бессмысленна, — лицо стоящего мужчины бесстрастно, густую черную шевелюру покрывают нити золотой сетки с поблескивающими в узлах крохотными голубыми кристаллами. — Пока локальные стычки не превратились во всеобщую войну, от лица графства Крайзер и всех Познающих северных графств предлагаю Даорану и Церкви перемирие. Немедленное прекращение огня, всех боевых действий. Мы обязаны остановить бессмысленное кровопролитие. Мы верим в разные идеалы, но мир велик. В нем есть место для всех. Я закончил. — Длинная тяжелая пауза. — Каков ответ Даорана?
— Ты утверждаешь, что говоришь от имени всех механистов, граф Тэйн? — голос старца в центре стола сочится ядом. — Не далее, как неделю назад ваше... радио, — он выплевывает это слово, как богохульство, — передавало призывы к войне до победного конца, к восстанию угнетаемых священниками и графами мирян...
— Обычная пропаганда, отец архибишоп,— пожимает плечами стоящий. — Ваши глашатаи на площадях вещают в том же духе. Но вещают они то, что приказываете вы. И тональность радиопередач изменится, когда мы придем к соглашению.
— Даже не "если", а "когда"? — неприятно усмехается другой старец. — Самоуверенности тебе не занимать, молодой человек. Интересно, что скажет по этому поводу, например, полковник Катор? Неужели он более не тот фанатик, что раньше? Не напомнишь, что он произнес, когда выстрелил в голову приору Туласу? Ну, помнишь, когда тот, связанный, стоял на коленях?
— Полковник Катор не фанатик, — Тейн снова пожимает плечами. — Приор Тулас лично приказал повесить его сына. Ненависть порождает ненависть, смерть ведет к смерти. Настало время прервать порочный круг, пока мы еще не переступили последнюю черту. Иначе...
— Иначе что? — лицо архибишопа Керна хмурится. — Что вы можете противопоставить нашей армии? Оружию Мечей — пламенным мечам, ледяным копьям, палицам, огнехлыстам? Способностям Щитов, останавливающих в воздухе пули вашего смешного порохового оружия? Огненным шарам вой-священников, сжигающим даже сам воздух? Ледяным дождям? Цепным молниям?..
— Многое, — лицо графа искривляет гримаса, и не понять — ненависти, отвращения или безнадежности. — Что тысячи ваших паладинов и десятки Защитников могут противопоставить десяткам тысяч ружей в руках вчерашних землепашцев, перед которыми наконец-то замаячил просвет в безнадежных тяжких буднях? Вашу армию просто сомнут массой. И смогут ли ваши Защитники задержать облака фосгена и хлорпикрина, несомые ветром? Да и пойдут ли они против тех людей, что клялись оберегать от опасностей? Вы высокомерны, но слепы. Вы не хотите видеть, что мир изменился...
— Довольно оскорблений! — с громким хлопком ладони из-за стола поднимается высокий вой-священник в синей сутане. Его лицо изборождено глубокими морщинами, глаза горят фанатичным огнем. — Довольно богохульств! Механисты — еретики перед Всевышним и людьми! Ваши отвратительные "машины", вся ваша так называемая "наука" — мерзость, которой нет места на земле! Многие века после Исхода милость Всевышнего поддерживала нашу жизнь, а Глаз Бога наблюдал за нами, силой своей отделяя добродетель от нечестивости. Многие сотни лет наши предки молились и получали достаточно, чтобы жить в гармонии с окружающим миром...
— Не жить! — резко обрывает его граф. — Выживать! Где ваш Всевышний, когда эпидемии уничтожают целые города? Когда в неурожайный год дети и старики умирают от голода, а женщины готовы отдаваться за кусок хлеба пополам с отрубями? Когда ураганы опустошают побережья, а пыльные бури в южных графствах сгоняют людей с места целыми деревнями? Ваша магия... — Он резко замолкает, потом продолжает уже совсем другим, тихим и смиренным голосом: — Приношу свои извинения Даорану. Не время и не место углубляться в философские вопросы. Мы должны принять решение о заключении перемирия, пока гражданская война не опустошила страну.
— Сядь, отец Курий, — в голосе архибишопа проскальзывает жесткая нотка, и священник нехотя опускается в кресло, продолжая, однако, сверлить графа Тейна ненавидящим взглядом. — Я принимаю извинения, пресветлый рыцарь, но они лишь слова, пустое сотрясение воздуха. Ваши поступки — вот что действительно оскорбляет Всевышнего. В нашем мире Святая Церковь и... "наука" не могут существовать одновременно. Не спорю, так называемые "ученые"-механисты добились многого. Но рациональная "наука" уничтожает веру людей в Бога, а без веры его сила не действует. Да, методы Церкви не всегда совершенны, но они позволяют нам существовать... пусть даже просто выживать, используя твои слова. Вы же предлагаете уничтожить проверенные церковные ритуалы, заменив их сомнительными новомодными приемами. Мы, здесь собравшиеся, чувствуем ответственность перед обществом...
— Вот здесь, — прерывает его Тейн, — мое предложение. — Он пересекает отделяющее его от стола пространство и кладет перед Керном толстый пакет, неуловимо возникший из складок грубого дорожного плаща. — Описанные здесь реформы позволят временно сгладить накопившиеся противоречия. Мы не предлагаем ничего радикального — просто заморозить сложившуюся ситуацию. Мы прекращаем антирелигиозную пропаганду, вы перестаете преследовать механистов. Мы выиграем время и сумеем понять, каким образом преобразовать государственные структуры так, чтобы никто из имеющих власть сегодня не потерял ее и в будущем. Ни власть, ни доходы...
— А! Так вы полагаете, что мы печемся только о своих доходах? — шипит сидящий с краю полный прелат в черной рясе с пурпурной оторочкой.
Граф молчит, не отвечая, лишь едва заметная ироническая ухмылка искривляет край его рта.
— Не стоит допускать личных выпадов, — Керн бросает недовольный взгляд на говорящего. — Тем более, что ни власть, ни доходы не имеют ни малейшего значения. Мы не можем пойти на сговор с еретиками независимо от причин.
Пакет внезапно вспыхивает ярким бездымным пламенем. Через несколько секунд на неповрежденном бархате остается лишь кучка пепла, которую сдувает на пол невесть откуда взявшийся порыв теплого ветра.
— Таков наш ответ, — лицо главы Конклава становится жестким и свирепым, как у каменных статуй в простенках. — У нас имеется встречное предложение к северным графствам, пресветлый рыцарь граф. Сдавайтесь. Разоружите и распустите ваши боевые отряды, сожгите вашу технику или передайте ее под контроль воинов Святой Церкви, уничтожьте радиостанции... Обещаю, что никто не станет преследовать рядовых участников мятежа. Руководителей, сам понимаешь, просто так отпустить мы не можем, но суд обещаю справедливый, а наказание — не слишком суровое. Никого не приговорят ни к смерти, ни к увечьям, ни к позору. Лишение титулов и гражданских прав, ссылка и пожизненный надзор — не такая уж и высокая цена за мир. И никакой гражданской войны... если вы беспокоитесь именно о ней.
— Ты не понимаешь, святой отец, — граф устало качает головой. — Дело не во мне. Дело в людях. Ваша магия — набор бессмысленных ритуалов. Да, странные телодвижения и неразборчивые речитативы приносят результаты. Но вы не понимаете, почему они работают. Вы даже не можете гарантировать, что ваши заклятья продолжат работать всегда. Под предлогом богохульства запрещая развивать технику, вы ставите себя в положение ребенка, зависящего от неведомых сил. Сегодня они благосклонны — а завтра? Что произойдет, если вдруг Глаз Бога перестанет работать? Между тем, человек наделен пытливым разумом, способным обеспечить общество гораздо более надежными и понятными средствами. Механический плуг в полтора раза увеличивает урожайность безо всяких ритуалов, а производится в мастерской в течение максимум недели и служит годами. Сколько времени нужно, чтобы обучить сельского священника? Каков у него в среднем процент удач? Вы знаете это не хуже меня.
— Граф! — голос Керна возвышается. — Я человек сдержанный, но слушать механистическую ересь на собрании Даорана — выше моих сил. Остановись! Я знаю, что ты хочешь сказать. Сейчас ты предложишь изучать Глаз Бога научными средствами, и я буду вынужден уничтожить тебя на месте. Не преступай черту, предупреждаю тебя.
Тейн горько усмехается.
— Люди преступили черту в тот день, когда обнаружили, что не обязаны зависеть от милостей капризных богов, таящихся где-то в горних высях. Загнать их обратно уже невозможно, разве что поголовно уничтожить. Я умоляю Даоран прислушаться к голосу разума...
— Наш ответ — нет, пресветлый рыцарь граф, — голос архибишопа наливается свинцовой тяжестью. — Если тебе нечего больше предложить, переговоры закончены. И, кроме того, ты арестован. Стража!
Резные двери зала распахиваются, входят четверо гвардейцев, одетые в черное. Камни в их кубиринах угрожающе полыхают разноцветными огнями. Клинки, Атрибуты Мечей, горят белым пламенем в воздухе пред Защитницами, и искрящиеся плащи, Атрибуты Щитов, в полном безветрии развеваются у Защитников за спинами.
