— Поверьте: так будет проще нам всем,— ответил магистр.
Старик осторожно опустил костлявое седалище в плетеное кресло, медленно зацепил трости за подлокотники (чтобы не наклоняться за ними, когда придется вставать) и с видимым облегчением вытянул ноги.
— Что ж... атарх снов распорядился оказать вам содействие. Кто я такой, чтобы отказывать ему, даже если гость невежливо прячется за иллюзией...
Икен промолчал, но многозначительно покосился на другое кресло.
— О... прошу простить мою неучтивость, присаживайтесь!— пригласил историк.
Кей осмотрелся. Небольшое жилище было обустроено со вкусом и тщательностью. Полированный камень, похожий на голубой мрамор, служил облицовкой для стен, пола и даже потолка. Из отверстий, расположенных по углам, росли деревья, чьи ветви упирались в потолок, изгибались и образовывали что-то вроде шатра. На мгновение Кею показалось, что он вернулся на Землю — голубой потолок напоминал небо далекой родины, а единственный светильник в центре был подобен Солнцу. Зелено-голубую гамму нарушали лишь плетеные кресла и одежда присутствующих.
Старик важно посмотрел на гостей. Он явно получал удовольствие, сознавая собственную значимость.
— Итак...?
Икен наклонился вперед, надежно уперся локтями в колени, сплел пальцы и сосредоточился на собеседнике.
— Господин Иерхорн, я пришел сюда, чтобы узнать как можно больше об одном человеке... возможно, самом опасном человеке из всех, о ком мы слышали.
Историк кивнул и торжественно произнес:
— Великий Хан Джаггаран.
— Да.
Иерхорн посмотрел в потолок, словно собирал там, в одной точке все свои воспоминания:
— О нем я могу рассказывать неделями...
— У нас есть время до вечера,— предупредил Икен.
— Тогда... с чего начнем?
Кей решил вставить свое слово:
— Если возможно, начните с детства.
— Детство, говорите...— старый историк пожевал губами.— Вам, как я понимаю, нужны достоверные сведения?
— Конечно.
— С этим, как бы сказать помягче, проблемы. Личность хана обросла легендами как старая баржа водорослями, и, что касается его детства и молодости, под этими водорослями лишь угадывается корпус.
— Наверняка часть легенд нарочно распространяется людьми хана,— заметил Икен.
— А часть — его врагами,— кивнул Иерхорн.— Но еще остались в живых люди, которые помнят Джаггарана, когда он еще не дотягивался до дверной ручки. Найти таких очевидцев было непросто, а собрать и просеять крупицы их памяти — тем более. Но все же некоторые факты можно утверждать с определенностью. Мы знаем, что хан — единственный ребенок своего отца и матери. Однако это не значит, что он воспитывался в одиночестве: в одном с ним доме длительное время проживали два двоюродных брата и троюродная сестра (все младше будущего хана) — родители Джаггарана присматривали за ними по просьбе родственников. Все достойные доверия свидетели утверждают, что Джаггаран в детских играх верховодил.
— Нарабатывал лидерский навык,— бросил Икен.
— Но предположительно — в тепличных условиях, будучи старшим и родственно самым близким к контролирующим взрослым,— заметил Кей.— Для возникновения той харизмы, о которой мы знаем, этого явно недостаточно. А кем были его родители?
— Отец — маг, мать — без определенной профессии,— сообщил историк.— По понятным причинам о них известно еще меньше. До настоящего времени они не дожили, как и его двоюродные/троюродные братья и сестры. Все они умерли своей смертью, ведя замкнутый образ жизни.
— Неужели хан не пытался вознести их на высокие посты?
— Нет. Они никогда не выступали перед публикой и не участвовали в церемониях. То же касается потомков самого Джаггарана. Все его биографы — по крайней мере из тех, кто не имеет повода быть пристрастными — сходятся на мысли, что хан относился и относится к родственникам достаточно мягко, однако не позволяет им поднимать голову выше уровня политической почвы, предлагая надежную защиту в обмен на скромность. Учитывая, сколько у Джаггарана врагов, можно предположить, что без охраны его родные не прожили бы и дня. Насколько мне известно, никто из родственников хана не пытался нарушить это негласное соглашение о полном молчании в обмен на жизнь.
— Вы говорите: защита. Значит были покушения?
— Опять же: достоверные сведения?
— Да.
— Существует версия, что покушения на родственников хана являются инсценировками, призванными показать силу орды (все до одной попытки закончились неудачами) и заодно дать повод для тех или иных политических решений. С уверенностью можно сказать лишь одно: каждый раз, когда это происходило, ордынская пропаганда называла предполагаемых виновников, а хан принимал весьма жесткие решения — как бы в порядке возмездия, но при этом — к своей политической или военной выгоде. В некоторых случаях те же решения без серьезного повода (коим становилось очередное покушение) могли бы серьезно подорвать популярность хана.
— Хан заботится о своей популярности в народе?
— Несмотря на его авторитарность,— да.
— Давайте вернемся к этому чуть позже. Расскажите подробнее об этих покушениях.
Согласно рассказу историка, меры безопасности зависели от степени родства. Наиболее охраняемым человеком (после самого хана) был его сын. Две бывшие снохи удостоились гораздо меньшей чести. То же относилось к к трем его внукам — одному мальчику от первой жены сына, и двум девочкам — от второй.
Что касается прямых потомков — сына и внуков хана — их замкнутый образ жизни не позволял получить достаточно достоверных сведений. Другое дело — его снохи, которые, прежде, чем стать женами ханского отпрыска, жили обычной жизнью, не скрываясь от чужих глаз. По отзывам знакомых обе девицы не представляли собой ничего выдающегося — достаточно красивы, в меру сообразительны и осмотрительны, но без "изюминки", без ярких черт характера. После замужества обе вынуждены были сократить свои контакты с родственниками и друзьями, хотя и не разорвали все связи до конца.
Предполагалось, что обе вышли замуж по расчету — надеясь на богатство и обеспеченную жизнь, что в полной мере получили, и каждая покорно приняла свою "оставку", когда сын хана посчитал, что достаточно.
Кстати говоря, причины двух разводов оставались тайной за семью печатями — как и все остальное, связанное с единственным сыном хана. Этот человек с равной вероятностью мог быть сущим зверем и святым. Даже его внешность оставалась неопределенной: биографам хана и шпионам удалось получить несколько портретов, на которых были изображены внешне разные люди, следовательно, кто-то из них (а, может быть, и все) были подставными актерами.
Теоретически враги хана могли похитить кого-то из его родственников с целью шантажа или получения информации. Однако эта задача выглядела беспереспективной. Во-первых, все сходились на том, что Джаггаран не подпускает родных к государственным делам, поэтому вряд ли таким образом можно было выведать важные секреты. Если уж кого-то похищать, так военачальников, которые знали куда больше. Во-вторых, если даже обычные покушения на жизнь не удавались, то задача похищения выглядела на порядок более сложной. И в-третьих, характер хана был таков, что надеяться на его слабость не приходилось: он скорее позволил бы похитителям убить собственного сына, но не уступил бы ни в чем, зато потом отплатил бы стократно, уничтожив родственников похитителей до десятого колена.
— Однако, несмотря на видимую твердость хана, свое потомство он бережет,— заметил Кей.— А что насчет него самого? Насколько серьезно он относится к охране самого себя? Боится ли он смерти?
— К своей собственной безопасности он относится более, чем серьезно. На заре своей карьеры он участвовал в битвах, находясь в самой гуще сражения как простой солдат-арбалетчик, и позднее, уже став предводителем орды, стоял среди командиров, управлявших ходом сражений. Однако позднее, как бы продемонстрировав подданным свою доблесть, он перестал рисковать, контролируя армию на расстоянии при помощи телепатической связи. Территория орды расширялась, боевые столкновения происходили далеко друг от друга. Хан физически не мог находиться во многих местах одновременно. Захваченные города он держал в подчинении через "наместников" и "посланцев" — то есть, доверенных людей. Сам же хан обосновался в огромном дворце, который не покидает годами.
Дворец его круглые сутки накрыт куполами, отторгающими любую магию. Это не только защита от нападения, но и от шпионажа: посторонние не могут понять, что происходит внутри дворца, и даже узнать, кто там в данный момент находится. Для поддержания куполов постоянно дежурят несколько смен сильнейших магов — уровня даже не мастера, но магистра. Это весьма расточительно, учитывая, какую огромную пользу такие волшебники могли бы принести на поле боя.
— Не все сильные колдуны имеют достаточно твердый хребет, чтобы идти воевать,— заметил Икен.— Если хан для защиты дворца использует сравнительно робкие экземпляры, негодные для кровавой бойни, то тем самым ничего не теряет.
— Возможно,— согласился историк.— Однако, обратите внимание на один момент. В ордынской системе управления есть такое понятие: "приоритет исполнения". Смысл его в том, что приказы низкого приоритета (с большими номерами) не должны мешать исполнению более важных распоряжений. Например, боевые командиры групп могут отдавать приказы с приоритетом от двадцатого. Наместники городов — от десятого до двадцатого в зависимости от важности и величины города. Распоряжения самого хана имеют приоритеты от первого до девятого. И заметьте: защита хана имеет первый приоритет, и это единственный приказ такого уровня.
Джаггаран прекрасно понимает, что, если его убьют, это, скорее всего, станет концом орды. Не знаю, боится ли он смерти или же здесь иное: все говорят, что хан жутко, просто до кровавого бешенства ненавидит проигрывать.
— Например, как в случае с Мархормом, который не удалось взять штурмом?
— Как ни странно, но нет! Хан не рассматривает это как проигрыш, полагая битву незаконченной. Он расчитывает взять город измором, и не скрывает своих планов. Другое дело — Лиджерас-Шин.
Кей недоуменно спросил:
— Я долго рассматривал карту орды, но что-то не помню такого места.
Иерхорн грустно вздохнул:
— Многие карты не помечают названия мёртвых городов. Лиджерас-Шин был стерт с лица земли по приказу хана. Казалось бы, в конечном счете это — победа, но хан так не думает.
— Откуда вам знать, о чем он думает?
— Его реакция была настолько безумной, что стала известна далеко за пределами тех мест, где происходили события. Две недели в небольшом городе гремели взрывы. Хан не собирался всех убивать, но и не дал жителям времени для эвакуации, сразу начав операцию по сплошному разрушению — квартал за кварталом. Среди населения началась паника, неразбериха. Множество мирных горожан погибло под обломками своих домов. Когда побоище прекратилось, там не осталось ни одной целой хижины, ни одного парка. Те жители, что смогли обойти наступающие войска и бежать, навсегда сохранили в своих сердцах ужас перед ордой.
— И он не считает это победой? Неужели совесть заела?
— Сомневаюсь, что в случае Джаггарана есть смысл говорить о совести,— вставил Икен.
— Совершенно с вами согласен!— поддержал его историк.— Нет никаких признаков сожаления с его стороны. Напротив, дальше становилось только хуже: если в тот раз хан разрушал город, не интересуясь судьбой жителей, то позднее стал практиковать массовые казни непокорных. Тем не менее, сам факт, что Джаггаран тогда взбеленился, весьма показателен. Соль была в том, что произошло до взятия города.
— И что случилось?
— Хана... переиграли.
— Кто?
— Был там один человек — по имени Харт и по прозвищу Высокомерный. Он не занимал пост арха и даже иерарха, но Совет Цитадели Лиджерас-Шин, узнав о приближении орды, бежал в полном составе, а вслед за Советом последовали многие "шишки" и военачальники. Они посчитали сопротивление бессмысленным и, в принципе, рассуждали здраво, поскольку соотношение сил между ними и наступающей ордой было один к трем или четырем — разумеется, в пользу хана. Вражеское войско было сильным, хорошо обученным, закаленным в боях, а предводитель имел такую репутацию, что не приходилось надеяться на грубые ошибки, которые иногда позволяют малой армии одолеть многочисленную.
Что касается Харта, он не зря получил свое прозвище — Высокомерный; его не любили, не позволяли подняться по карьерной лестнице слишком высоко или занять важный пост, но при этом признавали его талант, а некоторые называли злым гением. Но в тот момент просто не нашлось других желающих взять армию в свои руки, а если и были, то настолько слабее в плане способностей, что и пробовать не стоило.
— Таким образом, этот Харт принял командование армией?
— Или тем, что от нее осталось. Часть войск бежала вслед за Советом, а многие собирались бежать с поля боя при первых признаках поражения. У Харта оставалось совсем немного времени, чтобы разобраться в ситуации и прекратить панику в войсках, после чего орда начала штурм.
Джаггарана считали и считают гением тактики и стратегии — если это и преувеличение подхалимов, то небольшое. Однако жизнь показала, что и среди гениев есть свой табель о рангах. Харт Высокомерный самолично применял в бою такие необычные и страшные заклинания, что пугал самых бывалых колдунов. Он чуть не разбил в пух и прах армию хана.
— Чуть?
— Джаггаран вовремя осознал, что дело плохо: отступил, подтянул войска, доведя соотношение сил до одного к десяти, и потом просто "задавил" массой. Однако, когда стали считать трупы, результат оказался таким, что ордынские историки до сих пор скрывают цифры. Косвенно мы можем догадываться о масштабах потерь по тому факту, что экспансия орды тогда остановилась на несколько лет — несмотря на формальную победу и на то, что в Лиджерас-Шин не надо было задерживаться для установления новых порядков — по причине исчезновения самого города.
— Как сказал один военачальник из мест, откуда я родом: "еще одна такая победа, и я останусь без войска",— сказал Кей.
— Верно. Хан всегда гордился своим умением добиваться победы малой или умеренной ценой, на чем во многом зиждется верность его армии. Здесь же он потерпел фиаско и, что самое обидное, город-то был уже взят, "доиграть" партию, как в случае с Мархормом невозможно. Потом Лиджерас-Шин дорого заплатил, но хан при всем своем самолюбии, человек весьма трезвый, и понимает, что истребление мирных жителей или разрушение построек не имеет никакого отношения к таланту военачальника.
— А что стало с Хартом?
— Он исчез. Большинство историков сходится во мнении, что он погиб еще во время битвы — когда взрываются "огненные шары", от трупов мало, что остается. Однако сами ордынцы доверяют источникам, которые утверждают, что Харту удалось бежать, но много лет спустя он умер вдали от родного города. А среди местных жителей бытует поверье, что он все-таки выжил и стал бродягой, и в легендах его называют уже не Хартом Высокомерным, а Старым Хартом.
