Слабо улыбнулась сидевшему рядом Варяжко и едва слышным голосом прошептала: — Что с нашим дитя? — после ответного: — С ним все хорошо, он сейчас с Милавой, — проговорила, как будто оправдываясь: — Не дождалась тебя, родила.
Поправлялась быстро — уже на третий день рана зажила, а через неделю встала с постели. В первое время стеснялась мужа, когда время от времени тот возился со снадобьями в ее сокровенном месте, потом привыкла — уже не смущаясь, поворачивалась как ему удобнее, послушно подставляла себя. Ребенка кормила грудью с того же вечера, как пришла в себя, смотрела на него с тихой радостью, а потом засыпала с ним в неге и покое. У Варяжко даже слезы наворачивались, видя такую идиллию, едва не случившаяся беда представлялась страшным кошмаром, о котором следовало скорее позабыть. Но не обещание, данное богам в трудную минуту — в первый же день, когда мог оставить Преславу без своего надзора, — отправился в храм с дарами, искренне, от всего сердца, благодарил Рода и богородицу Рожану за спасение жены. Почти как наяву, почувствовал тепло от незримых существ, принявших его порыв — оно волной захватило душу, не оставляя сомнений в божественном провидении.
Где-то через месяц после возвращения из Киева получили вести от своих доносчиков — те сообщили подробности с избранием князя. Долго — почти две недели, не могли остановить выбор на ком-то одном, от каждой земли предлагали своего кандидата. Среди них назвали бывшего уже князем Ярополка Святославича, других мужей из рода Рюриковичей — про них раньше и не ведали, объявились, лишь узнав об освободившемся великокняжеском престоле. Кто-то из племенных вождей выдвинул себя, но того скоро отмели — для других он не указ, когда есть родовые князья. Также самочинно заявился конунг варяжский Инегельд, прихвативший с собой для большей убедительности немалую дружину. Его шансы на избрание оказались едва ли не самыми высокими, но в конце концов верховным князем стал Владислав, внук князя Игоря по младшей линии, прежде служивший каким-то чином при дворе короля Германии Оттона III. По-видимому, не обошлось без поддержки его сюзерена — щедрыми дарами и посулами перекупил съехавших на выборы мужей.
Новый князь начал правление довольно осторожно — не стал сразу менять прежних наместников, даже заверил их в своей поддержке в обмен на верность и радение престолу. Народу киевскому каких-то новых тягот не назначил, пока разбирался с местными делами. Еще занялся набором своей дружины — нанял тех же варягов, других ратных мужей, согласившихся пойти к нему на службу. О прежнем князе, Владимире, точных вестей не было, только лишь противоречивые слухи. По одним он отправился в Византию искать подмогу от императора Василия II, чтобы затем вернуться в Киев и отбить обратно. По другим он направился в степь к печенегам звать в набег на Русь, обещал им щедрую добычу, если завоюют ему киевский престол. Но в любом случае никто от него не ждал смирения — вряд ли Владимир откажется от прежней власти, наверняка постарается вернуть ее, а уж упорства ему было не занимать.
С Поволжьем Варяжко надумал повторить опыт из юности — пойти с походом уже этой зимой, притом обходным путем, с севера — по Северной Двине и пермской земле и дальше к Каме. Обычный маршрут по Волжскому тракту перекрыли булгары, засевшие в крепостях на побережье Волги и устье Камы, так что пробиваться с этой стороны было бы слишком расточительным. С обратной же неприятель оставил значительно меньшее войско, там он просто блокировал прорыв поволжских полков к Волге. Так что Варяжко счел возможным именно отсюда начать освобождение своих земель имеющимися у Новгорода силами с реальным шансом на успех. Сложность представляла сама дорога — на участке между реками Вычегдой, притоком Двины, и Джурич, впадающей в Каму, проходила по труднодоступным дебрям и болотам. Предстояла большая работа по ее пробивке и расчистке, ею и занялся, поручил своим помощникам отправить лесорубов со всем снаряжением и охраной.
Войско отправилось в поход в самую стужу, перед Водосвятом. Шло скорым маршем, частью на санях, а больше своим ходом, останавливалось только на дневные привалы и ночлег. Бойцы принимали горячую пищу, отогревались у костров, а потом вновь продолжали путь. Так и шли день за днем, миновали Ладогу, вслед Онегу, дальше уже на юг по Двине. Дорога в полторы тысячи верст заняла почти два месяца — мороз уже сменился оттепелью, а полки двигались все дальше. Проследовали через только что проложенные просеки и гати к Каме, по ней уже вышли к своим землям. Поселенцы встречали воинов с радостью и облегчением после почти двух лет вражеского окружения. Хотя булгары к ним особой жестокости не проявили, но и бед доставили немало — обложили податями, даже за небольшие долги забирали в рабство, да и со свободным людом обращались ненамного лучше.
Встретили оставшиеся от прежних полков разрозненные подразделения — они отошли вглубь земель под напором врага и перебивались все прошедшее время с хлеба на воду. Без общего командования активных боев не предпринимали, только изредка совершали вылазки — больше с целью добычи пропитания, чем навредить противнику. Распределили окруженцев по ротам прибывших полков, продолжили поход уже с ними. Первые столкновения с вражескими постами произошли под Елабугой, смяли их, почти не задерживаясь. Саму крепость не стали брать, только оставили один полк для его блокирования, а остальные пошли дальше, стараясь скорее, не вступая в серьезные сражения, занять все правобережье Камы до начала ледохода. Противник же отступал, обескураженный наступлением неизвестно откуда взявшегося русского войска, запирался в крепостях, по-видимому, рассчитывая отсидеться в них до подхода подмоги.
Варяжко на этот раз с войском в поход не направился — обстоятельства не позволяли оставлять Новгород на столь большой срок. Беспокоила ситуация, складывающаяся в Киеве — как с новым князем, так и вестями о Владимире. По донесениям агентов, Борислав стал вести политику, вызвавшей смуту и брожение в народе, особенно с выбором веры. В Киеве появились посланники римской церкви, между ними и священнослужителями из Византии началась борьба за умы и души людей. К ним еще присоединились языческие жрецы, пытавшиеся вернуть прежнее влияние, так что у народа просто терялись ориентиры — за кем же следовать, чья вера самая правильная? Поступить так, как Владимир — принудить людей принять то же католичество, которого сам придерживался — у Владислава духу не хватило. Да и понимал, что силы и авторитета у него пока еще недостаточно, фактически пустил важное дело на самотек.
Одновременно с католическими миссионерами объявились посланцы германского короля, составившие ближнее окружение новоявленного князя. Под их диктовку принял указы, далеко не во всем отвечавшие интересам русских земель. Заключил союзный договор со своим бывшим сюзереном со взаимными обязательствами, среди них и военными. По нему Киев должен был принять на постой рыцарский отряд в три сотни копий как бы в помощь от возможного нападения войска бывшего князя. Какие-то основания к тому были — Владимир действительно заручился поддержкой византийского императора Василия II, тот согласился дать войско для похода на Киев. Но все же больше доверия вызывало предположение, что Оттон III пошел на такой шаг ради сохранения власти своего ставленника, чтобы после привязать Русь к планируемым им военным компаниям против польского короля Борислава 1 или того же Василия II.
Русь все больше втягивалась в орбиту европейских разборок, становилась разменной пешкой в планах крупнейших политических игроков. Вина в том ложилась как на прежнего и нового князей, в борьбе за власть призвавших на помощь коронованных хищников, так и в какой-то мере на самого Варяжко, невольно спровоцировавшего подобный расклад. Вновь возникли мучающие душу сомнения — верный ли избрал путь в новой жизни, сам себе задал вопрос: — Почему же его деяния, без ложной скромности — выдающиеся, приносят Руси и его народу только вред? Все больше проливается кровь, приходят новые беды, как-то справляешься с ними, а взамен другие, с худшими последствиями. Правил бы Владимир как в прежней истории, пусть с насилием и обманом — нет же, вмешался, разве стало от того лучше? Честно ответил — хуже! Тем горше становилось на сердце — ведь все делал по совести, выполнял свой долг не жалея себя, почему же тогда так плохо складывается?
Глава 13
В самобичевании дошел до мысли: — бросить все — службу, семью, город, — и уйти в самую глушь, где нет людей, есть только первозданная природа. Молить богов о прощении своих грехов — они от гордыни: возомнил о себе, что вправе распоряжаться чужими судьбами. Теперь же в покаянии готов был отрешиться от мирской суеты и принять любую волю Созидателя, какой бы суровой она не оказалась. В таком настрое Варяжко уже собрался идти к народу отрекаться от власти, но остановила совесть — он должен отвечать за людей, поверившим ему, связавшим с ним чаяния и саму жизнь. Бросить их в канун трудных испытаний, поддаться своей слабости, пусть и во спасение души, стало бы прямым предательством. Надо перебороть в себе сомнения и идти вперед — убеждение в том укрепило волю, вернуло покой и уверенность — делай то, что должен, без страха и упрека.
Никому не подавал вида о душевных терзаниях, да и никто не догадывался о них — люди видели перед собой сильного мужа, под чьей властью и заботой чувствовали себя защищенным от любых невзгод. Вел себя как обычно — проводил как прежде совещания, слушал доклады, давал какие-то указания, объезжал города и селения Новгородской земли. Там встречался с народом, вел разговоры с важными чинами и простым людом. В одной из таких поездок встретил в небольшом селении на Луге девушку, до боли похожую на Румяну, от вида которой все внутри захолонуло. Прошло уже много лет, но позабыть любимую не мог, она продолжала царить в его сердце. Сейчас же вновь видел ее — то же изумительной красоты лицо, хрупкое тело, даже сорочка на ней под свитой с тем же узором, как и у Румяны. На миг даже закрыл глаза — неужели померещилась, но она не пропала, смотрела на него голубыми глазами в окружении таких же селян.
Обратился к девушке с вопросом и вздрогнул, услышав ответ, притом знакомым певучим голосом: — Как зовут тебя, красная девица? — Румяна, господин...
Такого совпадения не могло быть, Варяжко даже поверил в то, что перед ним его любимая, переродившаяся в эту девушку. Проговорил внезапно охрипнувшим голосом: — Ты поедешь со мной, Румяна?
Девушка не смутилась от нескромного вопроса по сути незнакомого мужчины, не опустила глаза, ответила прямо: — Если батюшка позволит, господин.
В разговор вмешался стоявший рядом кряжистый мужик, судя по надетому на нем обожженному фартуку — кузнец или другой мастер огненных дел: — Я Збигнев, литейщик железа, а это моя дочь. Что вы хотите от нее, господин?
— Возьму ее в жены, Збигнев. Кто я — тебе ведомо. Коль сговоримся, то заберу Румяну в свои хоромы.
— Дело важное, не здесь о нем судить. Моя изба неподалеку, там все оговорим, господин.
Вот так — нежданно-негаданно, — Варяжко обзавелся новой женой, хотя уже давно утехи с женщинами не привлекали его. Не сказать, что ослаб мужской силой — в том могли подтвердить его жены, но искать в стороне приключений никакого желания не испытывал. С Румяной обращался больше не по телесной надобности, а велению души — изливал на нее всю ту любовь, что хранил прежде в сердце. Умом же понимал, что это другая Румяна — все же разница между ними имелась, да и ответного чувства та не проявляла, лишь покорность и какое-то подобие приязни, не более. Но даже того ему было достаточно, чтобы представлять в своих объятиях прежнюю любимую, вновь обрести желание и блаженство от близости. В нем пробудился вкус к жизни — мог засмеяться беззаботно, что уже давно не происходило, выходил гулять с семьей, позволял себе шалости, играясь с малыми детьми.
Весной пришла весть из Киева — Владимир с византийским войском подступил к городу и осадил его. Новый князь, Владислав, заперся в детинце, побоялся выступить навстречу и дать сражение, да и с воинами у него было не густо — меньше трех тысяч против пяти у соперника. Наместники земель не спешили отправлять своих воев, сомневаясь в его полководческом даре — войска прежде он не водил, и победе над Владимиром, — прислали лишь с ближних — полян, древлян и северян. Больше месяца Владимир стоял у киевских стен, не раз со своими воинами шел на приступ, брал на измор. Но только с помощью тайных сообщников, открывших ему ворота, прорвался в крепость и захватил княжеский двор, сломав сопротивление германских копейщиков, занявших здесь оборону. Вырезал всех из них, кто остался в живых, не пожалел и своего двоюродного брата — Владислава, хотя тот сложил оружие и готов был сдаться.
Вернув себе княжеский престол, Владимир отправил гонцов по землям с грамотами, в которых объявил о принятии власти над Русью и отменил все указы недолго правившего Владислава. Тогда же расторг договор с германским королем и заключил подобный с византийским императором. В уплату за помощь обязался на следующий год отправить свое войско в Болгарию, воевавшей тогда против Византии за влияние на Балканах. Набрал воинов в дружину, частью из прежней, оставшейся от Владислава, но больше из воев, запросившихся к нему на ратную службу — таких оказалось немало в самом Киеве и окрестных землях. Прознав о победе Владимира, поместные посадники поспешили заверить нового или, вернее, старого правителя о своей преданности — кто-то отправил грамоту, другие сами приехали в стольный град. Князь принял их благосклонно, но вскоре припомнил части из них службу почившему предшественнику — заменил на доверенных мужей, пришедших с ним из Византии.
Варяжко с досадой воспринял весть о вокняжении Владимира — все его прошлые труды пошли насмарку, придется вновь уживаться с коварным недругом. О том, что Владимир оставит в покое Новгород, не стоило и предполагать — наверняка тот снова, как наберет силы, учинит козни, а то и пойдет войной. Варяжко, если прямо признаться, уже устал от противостояния с извечным соперником — от него уже не раз страдал народ Руси, но остановить его миром никак не удавалось. Случались годы перемирия и даже, если не дружбы, то союзничества, но после опять наступала вражда. Вольный город стоял костью поперек горла у тирана, возжелавшего безграничной власти над всеми русскими землями, а усиление Новгорода принимал как прямую угрозу его намерениям. Прошлогодняя попытка как-то решить проблему провалилась — упертый Владимир смог добиться своего, вызывая тем самым кроме понятного раздражения также и невольное уважение.
Тем временем новгородские полки продолжали освобождение Поволжья от булгарских захватчиков. По донесениям командующего Миронега, весной отбили наступление войска противника с левобережья Камы, после заняли блокированные ранее крепости. Сражения произошли жаркие, каждая победа давалась с большим трудом, сейчас силы новгородцев исчерпались до предела. Просил подкреплений, иначе не выдержит, если булгары предпримут новое наступление крупным войском, а об освобождении Казани и других крепостей на Волге пока речи не может быть. Варяжко и сам отчетливо понимал такой расклад, торопил с формированием новых полков и их обучением хотя бы по минимуму. Его люди вербовали рекрутов по своим и соседним землям, готовили снаряжение, назначенные командиры от рассвета до заката гоняли молодняк, пока не доложили о готовности их частей и подразделений к отправке в Поволжье. В середине лета караван судов с погрузившимися на них полками направился на подмогу, но не кружным путем, а напрямую, по Волжскому тракту.
