Прежде чем продолжить, колдун немного помолчал, собираясь с мыслями.
— Когда обнаружился ее дар, я был далеко от дома. Титул обязывал меня присутствовать в другом месте. В тот день жена связалась со мной, и, плача, рассказала, что произошло. На семейном совете мы решили, что оставлять все как есть нельзя. Девочку необходимо было срочно спрятать и одновременно с этим начать обучать искусству. Для этого как нельзя лучше подходила любая школа магии. Это решало разом обе задачи. Конечно, можно было обучить ее и самим. Но передавать магические умения от родителей к детям в наших кругах считается неправильным, и не главе этого самого магического сообщества нарушать традиции. К тому же, все школы находятся в тайных местах и хорошо скрыты от посторонних. На территории подконтрольной ордену их почти не осталось, но все же парочка самых скрытных сохранилась и по сей день. Из-за спешки мы выбрали ближайшую. Школу сестер. На следующее же утро жена с дочерью отправились в путь. Я, бросив все дела, поспешил туда же, надеясь, если не нагнать их в дороге, то хотя бы присоединиться к ним уже на месте. Я не успел. Мои девочки сумели добраться и сами, почти без происшествий. Но в последнем поселении перед конечной целью засветились. У дочери прямо на улице произошел непроизвольный выброс энергии, благо, был уже вечер и над деревней сгустились сумерки. Но какая-то селянка все еще не спешила домой в столь поздний час и увидела, как у моей крохи светятся глаза.
Кажется, говорить голове становилось все сложнее. Голос мага стал тише, а паузы между словами заметнее. Но чародей упорно собрался рассказать мне эту историю до конца.
— Жена решила не предпринимать по этому поводу никаких действий. Понадеялась, что не будет никаких последствий. Вдруг свидетель решит, что ей просто показалось. Да и все равно сделать она ничего уже не могла. Способностей, воздействовать на разум человека и заставить его забыть увиденное, она не имела. А физическое устранение свидетеля точно привело бы к последующему расследованию. Поэтому она решила сослаться на авось. Благо до школы оставалось рукой подать. Но, добравшись наконец до места, моя жена получила еще один удар. Проклятие старухи не приняли мою дочь. Каким-то образом прознав о происшествии в поселке, они, испугавшись, что выяснение деталей этого случая наведет орден на школу, прогнали моих девочек из своего леса. Как же я жалею, что в тот момент меня не было там. Я бы оставил от их проклятой рощи, со всеми их ловушками, мороками, звериными стражами и прикормленными бандами разбойников, одни головешки.
— Супруге с дочерью не оставалось ничего другого, как пересечь лес и удалиться как можно дальше от места происшествия. Через несколько дней она вновь связалась со мной и в панике сообщила, что чувствует погоню. Я и тут опоздал. Когда я прибыл на место боя, пепелище уже давно остыло. Жены в этом мире к тому времени я уже больше не чувствовал, а потому уверился, что она мертва. Эх, с каким удовольствием я бы разорвал того охотника, который сделал с ней это. Но искать его я не стал, дочь была жива, и мне, во что бы то ни стало, следовало отбить ее у врагов.
Я не стал указывать архимагу, что тот самый охотник стоит сейчас перед ним. Не из страха. Просто чтобы еще больше не омрачать последние мгновенья умирающего.
— Когда я нагнал отряд, пленивший мою дочь, он как раз выезжал из Златополья. Увидев его, я не поверил своей удаче. Всего лишь один инквизитор и десяток солдат. Парой заклинаний разбросав всадников, я схватил своего ребенка и дал деру. Даже добивать никого не стал, хотя, наверное, стоило. Как-никак это задержало бы нашу погоню. Но после стольких дней гонки, наконец увидев свою девочку, я позабыл обо всем на свете. Да и не хотел я, чтобы она вновь видела кровь, должно быть насмотрелась за прошедшие недели. Теперь, когда она была со мной, мне казалось, самое сложное позади. Уйти от орденских ищеек для меня не было проблемой. Мой расчет был на стремительность, правда я как-то не учел, что маленькая девочка, будучи не в силах выдержать мой темп, частично меня замедлит. Несмотря на все мои уловки орден все же выследил меня, хоть и потерял целую прорву своих всадников со стеклянными трубками. Не только нагнал, но еще и умудрился стянуть против меня нескольких охотников. Пока еще мог, я решил дать бой на своих условиях. И мне почти удалось победить. Правда, я недооценил вашего здоровяка, за что и поплатился. Не думал я, что он может двигаться так быстро, еще и будучи наполовину съеденным моим заклинанием. Проклятый охотник не только умудрился прожить на несколько мгновений дольше, чем любое другое существо в полной мере испытавшее на себе Голод Никалемы, но и одним-единственным ударом снести мне голову с плеч.
Колдун замолк. Пауза все затягивалась, и я решил, что он ожидает от меня какой-то реакции.
— Очень занимательная история, — подал я голос. — Хоть больше и похожая на исповедь. Вот только зачем рассказывать ее мне? Я не духовник.
— Плевать мне на ваших служителей. Я хотел, чтобы ты понял — дочь для меня важнее всего. Я даже готов унижаться, и обратиться с просьбой к врагу, понимая, что, словно утопающий, хватаюсь за соломинку. Охотник, ты выполнишь последнюю просьбу умирающего?
— Смотря, что это за человек, и что за просьба. — осторожно ответил я.
— Спаси мою дочь от судьбы, которую уготовили ей твои братья по вере.
— Чтобы ты там себе не надумал, ей не угрожает опасность. — вздохнул я. — Пройдет проверку на магические способности, а дальше, если подтвердится, что она и вправду маг, будет приписана к какому-нибудь монастырю. Проживет тихую, спокойную жизнь, да, с ограниченной свободой, зато вполне мирную, без ваших чародейских сумасшествий.
— Если бы. — грустно молвил архимаг. — Скажи мне охотник, ты бы пожелал кому-нибудь другому, а тем более ребенку, прожить такую же жизнь как твоя?
— Нет. — честно ответил я. — Только не пойму, к чему этот вопрос. Или ты намекаешь, что..?
— Если ты не поможешь, моей девочке предстоит пережить все то же, что довелось тебе. Пытки, что вы зовете испытаниями, боль, разочарование. Сломанная жизнь, полная страданий и насилия.
— Разве это возможно? — удивился я. — Ведь, по твоим словам, она маг. Дар Высшего не может ужиться в одном теле с даром Низшего.
— Ты так ничего и не понял, да охотник? Нет никакого дара Высшего, и тем более Низшего. Есть только магия.
— Ты отрицаешь дар Высшего? — опешил я. — Головой что ли ударился, когда она у тебя с плеч падала? Ты ведь сам только сегодня видел троих людей, которые успешно противостояли твоей силе бездны.
— Я не отрицаю сопротивление магии. Только приписанное ему происхождение. — Чародей устало глянул на меня и вдруг резко сменил тему. — Помнишь, каковы люди в детском возрасте, охотник? Они чисты, словно белый лист, зато знания впитывают, точно губка. Они как податливый материал, из которого хороший ремесленник может вылепить все что угодно. Конечно, у каждого ребенка есть свои предрасположенности. Но ведь и тарелку можно сделать не только из глины. Можно выстругать ее из дерева, или вылить из металла. Если ты понимаешь, о чем я. У людей схожая ситуация, из мальчика с хорошими задатками воина можно вырастить хоть чтеца. Другое дело, что получится он из него посредственный, но это уже частности. С магами та же история, многое зависит от обучения и воспитания. У одаренных детей, которые еще не научились управлять своей магией, она гибкая и текучая и даже может подстраиваться под существующие реалии.
— К чему весь этот экскурс? — не выдержал я.
— Терпение. — спокойно ответил архимаг. — Я как раз подхожу к главному. Больше столетия назад один сумасшедший маг-исследователь, да будет проклято его имя в веках, нашел неизвестный доселе способ становления потенциальных магов в нечто иное. К слову, опыты больной ублюдок ставил на собственных детях. Он выяснил, что, если постепенно подвергать одаренного ребенка воздействию несмертельных разрушающих заклинаний, периодически меняя их интенсивность, несформировавшаяся магия этого чада начнет изменяться, и как бы встанет на защиту своего носителя. Это не похоже на магические щиты или какое-либо другое защитное заклинание. У испытуемого появляется что-то вроде пассивной способности, что помогает ему преодолять враждебные заклятья и сводить на нет весь урон, получаемый от ворожбы. В определенных пределах, само-собой. Теперь понятно? Вот тебе и дар Высшего. Всего лишь ваши святоши украли идею у одного сумасшедшего колдуна. И получили идеальных борцов с магами из вчерашних же потенциальных чародеев. Одним выстрелом двух зайцев.
— Вранье! — я зашипел не хуже отрубленной головы колдуна. — Такого не может быть! Ты все это придумал. Просто пытаешься вбить клин между мной и орденом. Сделать из меня своего сторонника.
— А ты пораскинь мозгами, охотник. Понимаю, тебе всю жизнь вбивали в голову другое. Но попробуй сам прикинуть все варианты, мотивацию и выгоду всех сторон. Вообще вероятность такого события. Глядишь, и докопаешься до правды. Надеюсь, голова тебе служит не только для того, чтобы отбивать ею молнии.
Мне захотелось рассмеяться магу в лицо, но мгновением позже я чуть не подавился собственным смехом. Если гипотетически принять слова колдуна за чистую монету, то, неожиданно для меня, теория архимага вставала нужной частичкой в общую картину, не только не породив нестыковки, но еще и объяснив некоторые странности, которым до этого я не придавал значения. Например, скверное отношение к охотникам со стороны других служителей ордена, несмотря на то, что мы выполняем одну из его приоритетных целей. Я всегда считал, что это некая извращенная форма зависти, но, если охотники — это и вправду измененные чародеи, тогда все становится более логичным. Врагов ненавидят в любом обличии.
То, в какой искусственной изоляции постоянно держат нашего брата, также приобретало новый смысл. В одиночку нам и шага не дадут ступить, особенно без своего духовника. А эти постоянные исповеди. То, что раньше казалось заботой о духовном здоровье, с нового ракурса выглядело как тотальный контроль.
При желании знать обо мне абсолютно все, вплоть до моих привычек и отстраненных мыслей, в ответ я всегда получал мизер информации, даже когда дело касалось новой охоты. Постоянные недомолвки раздражали. Но теперь хоть стали понятны. Даже то, почему мне с самого начала не говорили о девочке, и зачем изменили слова свидетеля, приписав светящиеся в темноте глаза ее матери, становилось резонным. Меня банально старались держать подальше от главной тайны охотников на магов.
Стоило мне на мгновение поверить в рассказ колдуна, как знакомый мне мир зашатался. Кто-то вдруг резким пинком выбил твердь у меня из-под ног, и я стал падать куда-то вниз. Само собой, это происходило только в моем восприятии, но мои ноги внезапно подкосились, и я осел на опаленную землю, уставившись в пустоту. А ведь совсем недавно сам дал себе зарок не сводить глаз с тела архимага.
Нет, это все ложь. Злая ложь! Меня не могли обманывать всю сознательную жизнь. Чтобы еще больше утвердиться в этой мысли, я стал искать даже самые малейшие несоответствия в словах волшебника.
— Но я не чувствую себя магом, — резко заявил я. — И никогда не чувствовал.
— А ты хоть знаешь каково это, парень? Тебя ведь никто этому не обучал. К тому же, практически сразу твой дар стали изменять. Охотник — это не маг. Возможности творить заклинания преобразованный чародей лишается, его дар перетекает в другое русло. Правда, у некоторых из вас все же остаются крохи магии, но обычно их даже меньше, чем у деревенской знахарки. С таким ее запасом даже обычный человек может прожить всю жизнь так и не узнав, что обладает толикой силы.
Почему-то после этих слов мне вспомнилась альва. Чародейка, с которой я схлестнулся в подземельях Кельмы. Девушка, узнав, кто я такой, даже пожалела меня, обронив при этом фразу "бедный калека". Тогда я принял это на счет своих изувеченных испытаниями рассудка и души, но возможно колдунья имела в виду другое. Для мага самое страшное увечье — это не подорванное душевное здоровье или потеря конечности, а утрата своей собственной силы.
И все равно это неправда. Не может быть ею.
"А что, если все-таки да?" — закралась в голову мерзкая крамольная мысль. — "Что ты тогда будешь делать? Как станешь оправдывать свои поступки?"
Прочь из моей головы! Я делал то, во что верил. И для чего был избран.
"Но если маг прав, то Высший вовсе не выбирал тебя. Тебя выбрали и сотворили люди, такие же как ты или, к примеру, как чародеи. Люди со своими пороками и недостатками. И если в новом свете все действительно то, чем кажется, то деяния этих людей в некотором смысле будут похуже преступлений колдунов."
Моя голова была готова взорваться. Я сжал ее ладонями, но это помогало слабо. Архимаг, словно чувствуя мое состояние, стал добивать меня новыми доводами в пользу правдивости своих слов.
— Никогда не задумывался, охотник, почему у вашего брата такая маленькая продолжительность жизни? Этот парень, — волшебник взглядом указал на Мирехона. — Явное исключение. Конечно же специфика работы вносит в это дело свою лепту, и немногие из вас доживают до старости. Но знаешь ли ты, как умерли те охотники на магов, что не погибли в сражениях с чародеями? Брось, даже до вас должны были доходить слухи. Их всех казнили по той или иной причине палачи вашего ордена. Кто-то отказался выполнять свою работу, кому-то хватило ума выслушать мага, прежде чем с криком бросаться на него в атаку, кто-то и сам додумался до определенных выводов. Итог один, все они понесли наказание за свое вольнодумство и потерю лояльности.
Кажется, колдун говорил что-то еще, но в какой-то момент я просто перестал его слушать. Не мог воспринимать еще больше информации. В голове была каша, такой сумбур, что я испугался, не схожу ли с ума. А еще хотелось выть и кричать, что тоже не является показателем здорового разума.
Я называл архимага зверем, загнанным в угол, но сейчас это сравнение больше подходило ко мне. Всю жизнь я находился в этой ловушке, а осознал это только теперь. И от этого в душу закрадывалась черная безысходность.
Фаза отрицания прошла, но до принятия было еще далеко. Вся моя прошлая жизнь перевернулась с ног на голову и оказалась совершенно не тем, чем я ее считал. Обманутый и использованный в темную в чужой игре, больше всего я расстраивался не по этому поводу. В детстве, познав Высшего, я всегда считал себя несколько ближе к нему, чем остальных. Как-никак его выбор пал на меня. Кто-то назовет это гордостью, но мысль эта всегда помогала мне в самые тяжелые мгновенья моей жизни. Ведь за мной стоял Он. Но теперь эта иллюзия развеялась, и я остался совсем один. Я боялся этого одиночества больше, чем грозового неба, и абсолютно не знал, что мне делать дальше со своим бессмысленным существованием.
Служители ордена пожаловали к нам только после полудня. Думаю, разведчики следили за схваткой и давно доложили командирам, что она завершилась. Но те, видимо, решили перестраховаться и выждать некоторое время, ведь было не до конца понятно, чем завершился бой. К тому же никто из охотников не спешил с докладом в лагерь.
