Полшестого они все собрались, во все том же холле и через пять минут покинули, гостеприимную базу отдыха, направившись в восточном направлении.
Все молчали. Эдуард Арсеньевич старательно пялился на ленту пустого шоссе. Рыжая борода незнакомый с азами культурного поведения громко зевал. Профессор, на этот раз, не сумел выручить Инну, и Рыжая борода оказался в середине заднего сидения автомобиля, и сейчас старался как можно плотнее прижаться к Инне. Правда, стесняясь профессора, положил в район своей ширинки журнал, который стащил со столика на базе. Инна отвернулась к окошку, но повышающаяся температура тела рыжебородого ощущалась сильно. Она, не желая этого сама начала испытывать прилив жара по всему телу. Рыжая борода сразу почувствовал обратную реакцию, старался заглянуть ей в глаза. Он был уверен, что Инна теперь долго не сможет сдерживать свое желание.
Автомобиль летел навстречу поднимающемуся солнцу. Мелькали деревья, поля. Нечасто, но попадались нищенские крестьянские строения. Иногда Эдуард Арсеньевич сбрасывал скорость въезжая под знак ‘’населенный пункт’’, и в это время Карина Карловна морщась, рассматривала потрясающую убогость деревенских угодий с многочисленными сараишками возле страшных, одноэтажных домишек. Навоз и иная гадость были навалены по углам огородов, которые, в свою очередь, были кое-как огорожены. Зелень картофельной ботвы, подтверждала Карине Карловне, что нищета в здешней местности явление нормальное, и, как видно абсолютно повсеместное.
Сбавив скорость автомобиль, все равно быстро покидал населенный пункт. Другой знак сообщал о том, что нужно нажать на акселератор газа и Эдуард Арсеньевич быстро отвечал этому взаимностью. Автомобиль мощно набирал обороты, и снова начинали мелькать придорожные пейзажи.
Карина Карловна стала рассматривать неизвестно откуда взявшуюся карту. Эдуард Арсеньевич вновь сбросил скорость, пристроившись в хвост большого грузовика, который он не мог обогнать не только из-за знака ‘’обгон запрещен’’, а скорее от того, что дорога шла, сужаясь вниз к мосту через небольшую таежную речку. Скорость перед самым мостом упала до нуля. Грузовик пыхтел, отравляя воздух позади себя, а сбоку на пригорке с зеленой травой паслось стадо коров, столь редких для сегодняшнего времени. Было их не меньше тридцати штук. Рыжая борода все время жавшийся к Инне, тщетно пытавшийся с ней заговорить, мгновенно отвлекся от нее, открыл рот, наблюдая за стадом.
Не отрываясь, Рыжая борода просверливал взглядом буренок, а профессор с интересом смотрел на самого рыжебородого. На лице, которого выражалась просто потрясающая палитра всех возможных чувств, от детского восторга, до глубокой зависти, которая моментами переходила в неистовое раздражение. Не было сомнений, что Рыжая борода, имеет какую-то нездоровую страсть к коровьей тематике.
—‘’Настолько сильный зов предков, утрированный временем или детская патология, вымахавшая до невиданных размеров’’ — думал профессор.
Инна тоже смотрела на безумное лицо Рыжей бороды и может быть, она бы ничего не заметила, но тот в один момент резко отстранился от нее, а это обозначало, что случилось что-то чрезвычайно важное. А если учесть, что Карина Карловна молчала, то реакция со стороны Инны была естественной.
Грузовик, переехав мост, начал тарахтя набирать скорость. Дорога по встречной полосе освободилась, и Эдуард Арсеньевич, не теряя времени, вырвался на оперативный простор.
— Еще сотня километров, на сто семидесятом поворачиваем вправо — сказала Карина Карловна, приняв на себя роль добровольного штурмана.
…С самого утра Архипу Архиповичу пришлось заняться оформлением отпуска за свой счет. При этом он, с трудом сдерживаясь, выслушивал речь своего непосредственного начальника Владимира Ивановича в которой говорилось о последнем из последних предупреждений. От Владимира Ивановича сильно разило перегаром, от этого Архипу Архиповичу становилось нехорошо, очень уж хотелось самому поправить слегка пошатнувшееся здоровье.
— Или работай Архип, или увольняйся к чертовой матери. Мужики не могут за тебя все время работать. Сам же видишь — лето.
— Какое все время, я за них, считай все время и работал — недовольно пробурчал Архип Архипович.
— Ладно, иди, давай, а то передумаю. Хреново мне — махнул рукой Владимир Иванович.
Выйдя от начальника Архип Архипович не испытывал злости или досады, а напротив мысленно поблагодарил Владимира Ивановича. Вместе с ним то небольшое предприятие, где имел честь работать, и где, вопреки сложившимся законам, еще сохранялись остатки человеческих отношений между рабочими, инженерно-техническим составом и даже, так называемыми хозяевами, хотя это слишком громко сказано. Хозяев или хозяина никто там не видел, а за хозяина принимали наемного управляющего…
…Архип Архипович с Митрофаном Андреевичем уселись в видавший виды автобус междугородных перевозок. Сам автобус, вместив товарищей, принял на борт еще много желающих, от этого выехав на первый перекресток, грузно осел во время остановки под красный сигнал светофора. И, слава богу, на этот раз не было возле Архипа Архиповича толстой бабки. Рядом сидел Митрофан Андреевич, места были в самой середине салона, да и стоявшие в проходе люди несколько не мешали.
— Нужно поспать — произнес Митрофан Андреевич, а через пару минут отключился.
Архип Архипович подумал о мистическом: ‘’Нужно ли ему, вообще спать?’’ Затем долго смотрел в окно. Автобус, по заведенной традиции, долго не мог покинуть городские перекрестки и светофоры, а когда шоссе подарило свободу, Архип Архипович и сам заснул, уронив уставшую голову на грудь.
Проснулся Архип Архипович, когда автобус потихоньку избавился от доброй трети пассажиров. Которые с завидным облегчением покидали проход и посадочные места. Радостно осматривали знакомые окрестности, и начавший моросить дождик, кажется, их ни грамма не смущал. Проснулся и Митрофан Андреевич, но оставшуюся дорогу, они, по большой части, молчали лишь иногда, перекидывались незначительными, по своей сути, репликами.
День начал склоняться к вечеру. Было тепло, но при этом чувствовалась обволакивающая все вокруг влажность. Напоминавшая не только о северных, больших болотах, но и о том, что сегодня еще будет дождь.
Не успел Архип Архипович подумать о неизбежности позднего дождика, как тот приступил к своему делу, морося тонкими каплями, образовывая кружки на поверхности не успевших высохнуть луж, что достались незнакомому населенному пункту в наследство от предыдущего и не так давно прошедшего дождя. Асфальтированная дорога гордилась своим преимуществом. Они шли по правому краю, почти посуху. Кое-где виднелись дымки от затопленных бань. Прямо перед ними пронеслись две тявкающие собачонки, а на одном из сараев, вглядываясь в сельские просторы, сидел большой полосатый кот.
— Надо куда-то определяться — произнес Архип Архипович.
— Нужно, конечно, но я думаю, осмотреться по сторонам, по мере возможности. Если эти ребятки здесь, то они где-то должны бросить свое авто и это, думаю должно бросаться в глаза.
— Нет, Митрофан, зачем им это. Они вероятнее всего приехали сюда к кому-то определенно, а значит и машину загонят с глаз долой.
— Резонно, но все-таки — покачал головой Митрофан Андреевич.
Остановившись, чтобы закурить, Архип Архипович и Митрофан Андреевич, увидели сбоку от себя старушку, которая вышла за собственную калитку, чтобы подышать простором, да и осмотреть знакомые окрестности, а сейчас с интересом смотрела на двух незнакомых мужчин.
— Мать можно у тебя спросить? — проявил инициативу Архип Архипович.
Еще не дождавшись ответа, они двинулись к старушке.
— Какая я тебе мать. Может, сестра старшая — но спрашивай — прошамкала беззубым ртом старушка.
— Где сестренка здесь можно остановиться на несколько дней. Гостиница какая-нибудь есть у вас здесь?
— Не, гостиницы нет. А остановиться, так у меня можно. Три комнаты пустые. Дом большой, а живу одна.
— Повезло, причем с первого раза — довольно произнес Митрофан Андреевич.
— Мы заплатим — сказал Архип Архипович.
— Мне много и ненужно — обозначила свои требования бабуля.
— У нас много и нет — свел разговор к общему знаменателю Митрофан Андреевич.
Бабушка провела гостей в дом. Который и вправду был просторный со старомодной уютной обстановкой, и при полной, бросающейся в глаза чистоте. На диване-книжке, накрытом синеватым покрывалом, мирно дремали сразу три кошки. Правда, сон их был нарушен, появлением незнакомцев, и бабушкины питомцы тут же перекочевали под диван.
— Чаю сейчас вам сделаю. Если чего покрепче желаете, то сами соображайте.
— Это понятно — произнес Архип Архипович, а Митрофан Андреевич вытащил из бумажника пятитысячную купюру и спросил Архипа: — ‘’Хватит?’’
— На месяц, думаю по здешним меркам — серьезно озвучил Архип Архипович.
— Да и ладно, пусть будет больше — решил Митрофан Андреевич, плохо разбирающейся в ценах дня сегодняшнего.
— Пойдемте, чай налила — появилась хозяйка.
Гости уже разместились в одной из комнат, где стояла одна кровать. Вторая кровать была совсем рядом, спрятавшись в небольшой комнатке-нише.
Оказавшись за столом, испытывая некоторое неудобство, Митрофан Андреевич протянул бабуле деньги.
— Ты что родимый, у меня сдачи нет.
— Ненужно сдачи.
— Да как же это — не унималась бабуля.
— Не нужно, значит ненужно — подтвердил, акцентировано Архип Архипович.
— Спасибо вам — произнесла бабуля, затем спохватившись, ища кого-то глазами, продолжила — Господи, куда зверье мое подевалось, вроде не выпускала их на улицу.
— Под диваном они — пояснил Архип Архипович…
… — На улицу пулей вылетели, напугали вы их чем-то — сказала бабуля, вернувшись назад.
Гости ничего не ответили, на ее слова, а через какое-то время Митрофан Андреевич спросил.
— Настасья Петровна (к этому времени они успели познакомиться, как и положено), есть ли у вас здесь что-то примечательное, не знаю, как выразиться. Или богатей, какой у вас обитает?
— Примечательного ничего нет. Церква старая, правда, батюшка Ироним ремонт сделал. Со всех дворов деньги собирал, а богатей этот и не дал ничего. Есть такой фамилия — Подкулачник Иван Васильевич. У него земли много, дом, как раньше у купцов были.
— Он и сейчас им под стать — сказал Митрофан Андреевич.
Бабушка Настя не стала комментировать слова гостя, а сказала, что и было нужно.
— Он отдельно проживает. Раньше в селе жил, а теперь, говорю вам, поместье у него свое.
— Название, небось, для него придумал — предположил Митрофан Андреевич.
— А как же, только не могу сразу вспомнить. Памяти совсем уж не стало.
Бабушку Настю никто не торопил, и без того, найти единственное здесь поместье не составляло труда. Но она все же вспомнила, точнее, принесла из своей комнаты листочек, на котором неизвестно для какой цели было написано: ‘’Свободного капитала и эксплуатации’’.
— Вот оно мои дорогие, мерзость какая.
— Это точно — многозначительно произнес Митрофан Андреевич, а Архип Архипович иронично улыбнулся.
— Магазин, то у вас, где, — или кто хорошей самогонкой торгует? — спросил Архип Архипович, когда бабушка Настя, убрала обратно пригодившуюся писульку с гадким названием.
— И магазин есть, целых два, и самогонку продают. Революционная улица, дом десять, Клара Витальевна. Очень хороший у нее самогон, но это от людей знаю, сама давно уж не принимаю.
Архип Архипович начал собираться.
— Сейчас прямо, потом первый поворот налево, это и будет Революционная. Если что скажи от Настасьи Петровны — пояснила хозяйка…
… — Где же мои касатики? Кис, кис, кис — звала бабушка Настя, выйдя на крыльцо, но кошачье племя и не собиралось, до поры, до времени возвращаться в дом…
5. Мемориал августа 1991 года.
— Сон странный видел Ваньша, до сих пор мурашки по коже ползают. Ты не смейся, не смешно мне совсем — Ироним Евстратиевич серьезным голосом, говорил, сидящему напротив него, и перед большой чашкой с дымящимися пельменями, Ивану Васильевичу Подкулачнику.
Если Ироним Евстратиевич был маленький, сухонький, из тех граждан, о которых говорят: ‘’в чем только, душа держится’’, то Иван Васильевич был подобен герою из произведения немецкого сказочника: невысокий, сутулый, обросший, как обезьяна жестким волосом, что зачастую светились лишь одни злобные глаза. Все время одетый в непонятные лохмотья, к тому же сильно волочивший за собой левую ногу. Ему недоставало лишь горба между лопаток, и тогда бы он мог претендовать на что-то не только немецкое, но и с полным правом, мог бы сойти за персонажа из книги классика французской литературы.
Имел Иван Васильевич, кажется, самый скверный характер во всей округе. Никогда не улыбался. Многие и вовсе считали, что он этого не умеет делать. А с самого рождения, по легенде, сохранившейся из прошлых лет, шибанулся он с какой-то деревянной лавки на давно не мытый пол. Вот и предстал на свет божий — Иван Васильевич Подкулачник.
Одно имел он качество, ценил его, берег, как зеницу ока. На нем он вырос, им дышал, ему поклонялся. Название тому пороку — жадность. Правда, говоря, все же нужно отметить одно немало важное обстоятельство. После того, как Подкулачник разбогател — во времена новых тенденций, то он сделал важное изменение в своем привычном обиходе. Он перестал экономить на собственном желудке и теперь жрал от пуза. Пять, шесть, семь — раз в день. Любил посиживать на белом унитазе, любил пердеть при любом удобном случае, совершенно не стесняясь окружающих его людей, будь то его родственники (своих детей у него не было, была жена Матрена, да и та, ушла в монастырь, то ли от жадности супруга, то ли от постоянного пердежа, которого Иван Васильевич не жалел ни для кого), или его наемные батраки. Которых, к данному времени, в его фермерском хозяйстве было не менее двух сотен человек.
— Что снова мощи священные увидал в каменном колодце. Помню я тебя дурака, как ты чуть не сгинул в херовой шахте. Косточки мучеников хотел достать — противно засмеялся Иван Васильевич.
— Ты не смейся Ваньша, пути господни неисповедимы. То, что костей там не было, еще не говорит, что супостаты не там расстреляли праведников из Новопреображенского монастыря — разозлился Ироним Евстратиевич.
