— Мне бы тоже не хотелось копаться в грязи, подумаешь, две конкурирующие группировки принялись мочить друг друга... В столице солнцевские, люберецкие, грузинские, армянские, чеченские, в Татарстане казанские, на Урале уралмашевцы... И ничего, их взяли под контроль и отслеживают не вмешиваясь. А тут еще со своими уставами воры в законе под предводительством Славы Япончика, - работник областной админитрации взялся застегивать пиджак вслед за прокурорским начальником. — Это американцам с их демократией делать нечего, они и Япончика вместо нас упрятали за решетку, и какого-то узбекского сэнсэя, типа Тайванчика, сумевшего подкупить французского судью на чемпионате мира по фигурному катанию. А нам надо думать как прокормить население, да обеспечить его всем необходимым. Я, пожалуй, тоже пойду.
— Так что вы предлагаете? Взвалить грязную работу по отлову наших братков на свободных американцев?— хохотнули в спину уходящим.
— Скоро наш беспредел и там никому не будет нужен.
Тяжелая дверь в кабинет со стуком закрылась, в помещении некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь сопением толстого начальника тюрьмы. Наконец, представитель городской уголовки оторвал взгляд от стола:
— Как видишь, высшие чиновники решение уже приняли, — обращаясь к хозяину кабинета, покривил он губы с пышными усами над верхней. - Отморозки не те фигуры, чтобы заострять на них внимание.
— Да уж, личности не слишком известные, чтобы за процессом наблюдала вся страна, тогда бы постановление об их освобождении принять было бы труднее, — подключился к разговору начальник базарного уголовного розыска. — А этим слонкам деваться некуда самим, только и осталось, что друг друга мочить.
— Толк от этого, если мы их выпустим, хоть какой будет?— начальник тюрьмы зорко всмотрелся в собеседника. — Сидишь тут, и не знаешь, что творится на воле.
— Ну, дорогой, тебе да не знать. Не понял,почему администрация с прокурорским надзором отказались принимать участие в вопросе об освобождении отморозков? — откровенно засмеялся главный усатый сыскарь. — Центральный рынок — это кормушка для всей верхушки местной власти, там ворочаются бабки, которые не снились американцам с их развитой экономикой.
— Если взять регион, подобный нашему, тогда да,— аккуратно поправил своего шефа базарный шварценеггер.
— Я имел ввиду не всю Америку.
— Вот это размах, а тут сидишь как в клетке, собственные пальцы обсасываешь, — тюремщик притворно развел руками. — Ну что же, давайте посмотрим на ваших подопечных, пусть они расскажут о себе сами.
— Ты бы еще обижался...
Но начальник крепких тюремных блоков за высоким кирпичным забором, обнесенным колючей проволокой, уже нажал на кнопку вызова надзирателей, подчиненных ему. Те не заставили себя долго ждать.
Глава восемнадцатая.
В дверь старшего следователя по особо важным делам в областном Управлении милиции аккуратно постучали. Хозяин кабинета, краснолицый капитан с большим животом жестко отозвался, выждав паузу, соотвествующую занимаемому положению. На пороге возникла фигура Пулипера, известного ростовского скупщика ценностей, напоминающая вечный вопросительный знак. Он, пройдя на середину небольшой комнаты, остановился, вежливо поздоровавшись, повертел длинным носом по сторонам. Голые управленческие стены, покрашенные темной краской, давили на психику, заставляя искать изъяны внутри самого себя. Пулипер встряхнулся, перевел взгляд ярко-голубых глаз на капитана за столом. Тот продолжал неторопливо перебирать пачку бумаг, наконец, отложил ее на край столешницы, поднял голову, начавшую лысеть:
— Присаживайтесь, гражданин Пулипер. Сейчас мы быстренько пробежимся с вами по некоторым вопросам, и я вас отпущу.
— Было бы неплохо, господин капитан, — согласился скупщик, складываясь на стуле перед столом. — Как только ваше Управление в очередной раз призывает меня к себе, так у меня сразу возникают нежелательные отрицательные эмоции. А в моем возрасте, согласитесь, было бы предпочтительнее состояние спокойствия.
— Я вам вашу профессию не подбирал, она у вас действительно беспокойная, — хозяин кабинета прищурил нагловатые глаза. — Поменяйте принцип деятельности, и отрицательные симптомы снимет как рукой.
— А на что прикажете жить, на пенсию в тридцать долларов? Увольте, уважаемый капитан, в России даже бомжи не обходятся без побочного приработка.
— Ну-у, до бомжа вам разоряться и разоряться, в вашей квартире только на вид не на чем взгляд остановить. По последнему делу картина художника Горобцова потянула на несколько тысяч долларов. Мы не спрашивали, откуда у вас такие деньги и за сколько вы на самом деле ее приобрели.
— Добавьте, пожалуйста, что государство отобрало у меня картину за бесплатно, не вернув из истраченного на нее ни копейки.
— Не надо было покупать, — развел капитан полными руками. — Кстати, вы захватили с собой тот знак, о котором мы вас просили?
— Обязательно, не дожидаться же мне внезапного ментовского шмона.
— Ну вот, господин Пулипер, вы уже и на грубость перешли.
— Прошу прощения, гражданин начальник, сказывается советское тюремное прошлое, когда за колючую проволоку загоняли ни за что.
— Я вас не загонял, а на дворе не советская власть. Покажите, что вы принесли, и давайте обсудим некоторые детали в связи приобретением данного знака.
— Пожалуйста. Только я хочу сразу предупредить, что не грабил никаких государственных музеев, не шастал по закромам любимой родины, никаких дел по поводу этой вещицы с частными коллекционерами не имел.
Еврей в возрасте неторопливо достал из внутреннего кармана черного пальто коробочку из-под ювелирных изделий, положил ее на стол перед следователем. Тот молча посмотрел на нее, потом попросил:
— Откройте.
— Пожалуйста.
Знак в лучах зимнего солнца, приглушенных решетками на окнах, тускло блеснул гранями. Капитан взял коробочку, поднес к себе поближе, почувствовал тяжесть редчайшей награды, как-то само собой пришло мнение, что этому ордену нет цены. Отсвет от лампочки под потолком упал на камни вокруг портрета императора Петра Первого, на корону с маленьким крестиком не над головой реформатора, а над овалом из драгоценной россыпи, окружающим портрет, с надписью вверху "За храбрость" по цветной эмали. Первоначальное мнение утвердилось окончательно. Старший следователь по особо важным делам, с трудом оторвавшись от раритета, уставился с недоумением на еврея с двойным гражданством, сидящего перед ним:
— Разве имеют право быть подобные государственные награды в личных коллекциях? Золото, бриллианты, самоцветы, не говоря о единственном числе этого ордена.
— Сейчас имеет право быть все, — суетливо подергал руками Пулипер, облизывая губы. — Труд великих мастеров всех стран и народов находится в частных коллекциях в Англии, в Америке, в других развитых странах, по одной причине. Коллекционер зарабатывает на этом не только большие деньги, но и сберегает мировое достояние лучше, чем в государственных хранилищах.
— Почему вы так считаете?
— Потому что, уважаемый, деньги, — покривился перекупщик снисходительно. — Капитал — это движитель прогресса, собиратель истории.
— Прошу прощения, тогда мне не совсем ясно, по какой причине в парижском Лувре хранится, к примеру, картина "Мона Лиза" Леонардо да Винчи? А в дрезденской галерее вывешена "Сикстинская мадонна" Рафаэля, в музее Ван Гога в Амстердаме его "Подсолнухи". Не говоря о сокровищах искусства в Ватикане. В папской вотчине собраны не только творения Рафаэля, Микеланджело, Леонардо, Боттичелли, величайших художников света, но и все самое значительное, созданное гениальными умами человечества.
— Вы там были? — быстро спросил Пулипер.
— Нет, конечно, эти сведения почерпнуты из справочников, проспектов, из разговоров с такими, как вы, например.
— Если бы вы посетили те благословенные места, вы бы поняли, что ваш вопрос абсолютно не к месту. Дело здесь в другом.
— В чем, скажите?
— В том, что шедевры, перечисленные вами, не имеют цены вообще, они бесценны как звезды на небе, как наша матушка Земля. Как, наконец, сама жизнь.
— А этот петровский знак имеет определенную стоимость?
— К сожалению, да.
— Потому что к нему прикоснулись руки не Рембрандта, или Боттичелли с Сезаном, даже не Фаберже, а русских обыкновенных мастеровых. Вы так хотите заметить?
— Опять, к сожалению. Хочу напомнить, что раритет выполнен тоже не отечественными ювелирами. Если вы посещали Оружейную палату, Алмазный фонд в Кремле, то должны были увидеть, что русскими умельцами из творений из золота и серебра, выставленных на обозрение, сделаны единицы. Остальное иноземного происхождения, в том числе кареты для монархов, старинные иконы. Иконы больше сербские, македонские, монтенегровские.
— Извините, какие?
— По английски Монтенегро — Черногория в бывшей Югославии.
— То есть, в России ничего из значительного нет?
— Почему? На всемирных аукционах торгуют яйцами Фаберже, знаменитую "Троицу" Рублева причисляют тоже к сокровищам мировой культуры. В настоящий период на международных торгах стали пользоваться повышенным спросом русские художники Васнецов, Саврасов, Шишкин, Иванов с "Явлением Христа народу".
Капитан вытащил из коробочки наградной знак, покрутив в пальцах, перевернул другой стороной, но фамилии мастера нигде проставлено не было. Подумал, что еврей в возрасте, сидящий перед ним, в чем-то прав, даже лесковская сказка про искусного оружейника Левшу, подковавшего блоху, оказалась на деле обманом, если не сказать вредной. Блоха двигала ногами, танцевала, не успел оружейник ее подковать — навечно замерла. То ли ноги отяжелели, то ли Левша одно вылечил, а другое покалечил. Следователю стало обидно за свой народ, не берегущий и не ценящий ничего из своего, в то время, как вот такие пулиперы в полный рост пользуются невежеством. Вывозят за границу самое дорогое, где есть стоимость всему и она не заставляет себя ждать. Он подумал о том, что этот грабеж пора прекращать, иначе можно остаться с голой задницей на ледяном революционном ли, демократическом ветру. Уставился, положив знак в коробочку, тяжелым взором на перекупщика:
— Откуда у вас этот орден?
— Господин капитан, не орден, а всего лишь наградной знак, — подобрался Пулипер. — Эдакая царская цацка на мундир какому-нибудь сиятельному жополизу при дворе.
— Все равно. Где вы взяли знак с драгоценными камнями?
— Мне его предложил один из валютчиков, я слышал, что того, кто его первым купил, убили.
— А кто продал его вам?
- Скупщик монет, орденов с медалями, старинных часов по кличке Чох, он приобрел знак у убиенного и перепродал мне. Сумму называть, или не стоит?
— Обязательно.
— Она незначительная, потому что никто не знает настоящей цены данной вещи, может быть, двести рублей за грамм золота, а может, тысяч десять долларов. Я заплатил, кажется, несколько десятков тысяч российских рублей.
