— Значит, всего эскадрилья потеряла три машины?
— Четыре, ещё у одной нога при посадке подломилась, но её можно восстановить.
— Сколько истребителей всего было получено эскадрильей?
— Пятнадцать. Первый авиаотряд перевооружили полностью и звено комэска.
— Что можете сказать про двигатель самолёта.
— Что сказать, одно слово, дизель! Мощный, причём с высотой эта мощность хорошо сохраняется от земли до потолка, потери незначительны и совсем не ощущаются. Но раскочегарить его на полную — сущая морока. Поначалу бодро раскручивается, но чем выше обороты, тем медленнее он их набирает. А тут ещё один рычаг управления шагом винта поставили. Приходится следить, чтоб мотор не перекручивало, чтоб шаг и газ соответствовали режиму полёта. Это сущая морока для лётчика. То ли дело И-16, двинул сектор газа вперёд и машина отзывается. Просто и удобно.
— Это вы И-18 и И-16 сравниваете?
— Выходит так, — согласился Авдеев, — но и другие наши истребители с бензиновыми моторами тоже резво на дачу газа реагируют, хоть И-5, хоть И-15.
— На и И-15 вы тоже летали?
— Нет, но слышал о нём от заслуживающих доверия лётчиков.
— Хорошо, опишите мне тот полёт, в котором произошла авария.
— Да что описывать? Вылетели первый раз звеном...
— А до этого?
— А до этого осваивали машину индивидуально, в одиночных полётах.
— Сколько часов налетали на И-18?
— Двадцать два.
— Что входило в программу индивидуальной подготовки.
— Ну, в зачёт полёта по кругу нам перелёт посчитали, а в остальном, отработка взлётов и посадок, выполнение фигур высшего пилотажа. Кроме длительного пикирования после того случая. Стрельба по конусу в полёте по прямой.
— Скажите, а первый раз вылетали звеном именно вы, или вообще это был первый такой полёт для эскадрильи?
— Должен был комэск лететь своей тройкой первым в эскадрилье, но он заболел и назначили следующую по подготовке тройку. Комэск с земли наблюдал и командовал.
— Вы поддерживали радиосвязь с землёй?
— Да.
— А между машинами?
— Так мы все на одной волне. Можем и слушать и говорить.
— Вернёмся к полёту, продолжайте рассказ.
— Вылетели звеном, погода хорошая, солнечная, видимость отличная. Взлетали по одному. Старший лейтенант Губанов встал в круг над аэродромом на малой скорости и высоте 2 километра, мы с лейтенантом Нихаминым к нему потихоньку пристроились. Потом по прямой пошли в зону с набором максимальной скорости...
— Задание какое было?
— Полёт в составе звена по кругу.
— Продолжайте.
— На максимальной скорости вошли в зону и старший лейтенант Губанов, по команде с земли, начал левый поворот. Я шёл слева по малому радиусу и мне пришлось прибрать газ, чтоб не обогнать командира. Нихамин справа по большому радиусу отстал. Когда вышли на прямую, я хотел дать газ, но перепутал рычаги, они рядом в кабине и прибавил шаг, дизель из-за этого еле раскручивался и я отстал, а Нихамин меня обогнал. С земли от комэска мы получили справедливое замечание за то, что растянули строй. Командир прибрал газ и мы снова к нему пристроились. Перед очередным поворотом мы снова набрали максимальную скорость. Губанов начал второй левый поворот. Нихамин опять отстал в вираже. Я в этот раз решил газ не прибирать, а чтоб не въехать в командира, пошёл по большему радиусу, но не в плоскости строя звена, иначе бы я врезался в Нихамина, а ушёл под неё. Получилось, что я ниже командира. Смотрю, я его догоняю, дёрнулся к сектору газа, посмотрев специально, чтоб не запутаться, поднимаю глаза, а передо мной бок командирской машины!
— И? — "пришпорил" я замолчавшего от вновь переживаемых впечатлений лейтенанта.
— Ударил его правой плоскостью в фюзеляж между хвостом и кабиной. А потом всё завертелось и я даже сейчас сообразить не могу, сам я выпрыгнул или меня выбросило из самолёта. В себя пришёл, когда уже на стропах под куполом висел.
— Какая же у вас дистанция в строю между машинами была, коли такое произошло?
— Как в уставе написано, максимально тесный строй, дистанция 10 метров.
Примерно в таком же русле протекала и беседа со старшим лейтенантом Губановым, один взгляд на шевелюру которого вызывал ассоциации с Индией.
— Над аэродромом собрал звено и мы пошли в зону. Набрали максимальную скорость и стали выполнять левый поворот. Оба ведомых в вираже отстали. Собрал их и повторил маневр. Учтя ошибку, я в вираже чуть прибрал газ. Смотрю в зеркало, Архипов на месте, а Авдеев пропал! Я подумал, что с ним что-то случилось и прервал выполнение фигуры, пошёл по прямой, и тут мне позади кабины как вдарит! Самолёт крутануло и у него оторвался хвост, я выпрыгнул.
— Вы лейтенанту Авдееву какие-нибудь команды по радио подавали?
— Да я только собрался его вызвать, а он в меня уже врубился! Всё в один момент произошло!
— И вы полагаете, что в происшествии виноват дизель конструктора Чаромского?
— Конечно, мы потом когда всё разбирали, поняли, что если б не неважная приемистость дизеля, ничего бы и не было! Из-за этого же невозможно маневрировать тягой при полёте в строю!
— Хорошо, вы свободны.
Следующим ко мне на расправу попал лейтенант Любимов, который полностью подтвердил слова Авдеева относительно опасности пикирования и поддежал Губанова по вопросу мотора. Потом, после того, как сержант госбезопасности Сафонов принёс сведения из 80-го авиапарка, обслуживающего 24-ю эскадрилью, очередь дошла до комэска майора Шарапова.
— Товарищ капитан, расскажите пожалуйста, в каком строю первый авиаотряд эскадрильи совершал перелёт из Москвы в Евпаторию.
— Мы шли двумя колоннами за лидером ТБ-3 с повышенными интервалами, чтобы было можно свободно маневрировать в случае чего.
— В день аварии со столкновением двух И-18 вы были больны?
— Да.
— И, тем не менее, были достаточно здоровы, чтобы руководить полётами?
— Да, — прямо таки выдавил из себя комэск будто через силу.
— Чем болели?
— Головная боль одолела товарищ капитан государственной безопасности.
— Документами это можно подтвердить?
— Наш фельдшер может выписать вам справку, если нужно.
— Значит, документов о вашей болезни, датированных днём аварии нет?
— Ну, нет. Какое это имеет значение?
— Выходит, вы, под надуманным предлогом отказались от важнейшего полёта, отправив неопытных лётчиков, недостаточно освоившихся с управлением И-18?
— Что вы здесь тень на плетень наводите? Какой там надуманный предлог? — комэск явно вёл себя вызывающе. — Да день рождения у жены был накануне, что тут непонятного? А лётчики как лётчики, не меньше и не больше моего на новом истребителе, будь он не ладен, налетали.
— Хорошо, что вы не скрываете правду, до которой мы всё равно докопались бы.
— Делать вам нечего...
— "С моих слов записано верно", распишитесь, — сунул я комэску очередной протокол допроса, — У вас запланированы какие-либо полёты на сегодня?
— Любимов и Зайцев должны лететь со "Звеном" на новых машинах.
— Отмените и постройте первый авиаотряд эскадрильи через десять минут.
— То есть, как отменить?
— Выполняйте приказ! — повысил я голос впервые за всё время общения с летунами.
— Я буду вынужден информировать командование!
— Минута уже прошла...
Шарапов демонстративно неторопливо вышел из кабинета, но к назначенному сроку лётчиков на краю аэродрома построил.
— Равняйсь! Смирно! Товарищ капитан государственной безопасности, первый отряд 24-й истребительной эскадрильи ВВС ЧФ по вашему приказу построен!
— Граждане лётчики, — моё обращение и то, что команды "вольно" не последовало, на минуту заморозило строй, а больше говорить я и не собирался. — Вы все подписали коллективное заявление насчёт вредительской деятельности конструктора Чаромского, поставляющего заведомо негодные моторы истребительной авиации РККФ. В ходе проверки выявлено, что моторы поломок не имели и выдавали все заявленные в техническом описании характеристики, нареканий на их работу с вашей стороны не зафиксировано. Тем не менее, из-за низкой дисциплины, незнания и игнорирования особенностей машины, неумения ей управлять, было потеряно четыре самолёта из пятнадцати полученных с завода. Почти треть. Эту неприглядную картину вы решили прикрыть ложным доносом, свалив все беды с больной головы на здоровую. Учитывая эти обстоятельства, вы из статуса свидетелей переходите в статус подозреваемых. Вы арестованы. Сдайте оружие сержанту госбезопасности Сафонову и следуйте за ним на гауптвахту.
Шеренга лётчиков загудела и сломалась.
— Стоять! — я был готов к такому повороту событий, поэтому переложил свой ТТ в сделанную по моему заказу специальную кобуру с металлической вставкой внутри, которая позволяла двумя движениями сначала вниз, а потом вверх, передёрнуть затвор и тут же моментально извлечь пистолет. Чтобы эта часть моей амуниции не бросалась в глаза, я не стал одеваться, благо было относительно тепло, а просто накинул шинель на плечи.
— В случае неповиновения или оказания сопротивления буду стрелять! Быстро, но метко! Летать после этого уже не сможете, но в тюрьме сидеть простреленные колени не помешают!
Сафонов увёл лётчиков, а спустя пятнадцать минут ко мне в кабинет ворвался особист авиагарнизона капитан-лейтенант Буряк.
— Какого чёрта ты делаешь?
— Оформляю дело для передачи в прокуратуру флота. Будь добр, зайди к механикам, предупреди, чтобы на завтра, на утро, наш самолёт подготовили. В Севастополь полечу.
— Ты совсем охренел?! У нас всего две истребительные эскадрильи в Крыму, шесть авиаотрядов, а ты один, причём, на новейшей секретной технике, арестовал в полном составе! Это ж подрыв боеспособности!
— Смирно! Капитан-лейтенант! Никто не заставлял ваших летунов писать заведомо ложный донос с обвинением в особо тяжком преступлении! Такие действия квалифицируются по статье 95 А. До двух лет лишения свободы. Есть вопросы? Кругом! Шагом аррш!
Бум, бум, бум, бабах! Дверь с грохотом распахнулась, едва не задев особиста.
— По какому праву вы срываете полёты "Звена"? Кто вам дал право мешать моей работе?!
— Товарищ капитан госбезопасности, это товарищ Вахмистров, конструктор составного самолёта, — отойдя в сторону, представил вошедшего Буряк.
— А, "цирк Вахмистрова", как же, как же.
— Вы посмотрите, он ещё и насмехается!
— Спокойно! Если у вас есть какие-то претензии, то говорите по существу.
— По существу? Ладно! — инженер возбуждённо стал ходить передо мной из стороны в сторону, поворачивая в мою сторону голову, когда хотел обратить особенное внимание на свои слова. — Сегодня должен был состояться первый полёт "Звена" с двумя дизельными истребителями. Мы две недели готовили самолёт с подломленной ногой, ремонтировали, стыковочные узлы ставили! Собирали второй самолёт, пришедший в ящике из Москвы! И вот, в день, когда "Звено" должно лететь, вы арестовали лётчиков! Это саботаж! Вредительство какое-то!
— Полегче со словами, а то и следом не долго отправиться, у меня не заржавеет. Крику до небес из-за какой-то ерунды, — сейчас я вовсе не старался казаться беззаботным и легкомысленным, я действительно так считал. — придумали тоже, истребители на бомбардировщик вешать.
— Это, знаете ли, не вам решать! — Вахмистров помахал у меня перед носом пальцем из-за чего остро захотелось дать ему в морду.
— А вы хотите, чтобы я занялся этим делом? Простая проверка с инсценировкой перехвата вашего "Звена" покажет, что отцепившиеся от него истребители окажутся в заведомо невыгодном положении без преимущества в скорости и высоте перед атакующим противником. А в качестве пикирующих бомбардировщиков СБ куда как предпочтительнее.
— Что ж, по вашему, вообще на большую дальность без истребительного прикрытия летать?!
— Зачем же без прикрытия? Просто не надо привязывать истребители к тихоходному носителю. Пусть свободно летают как хотят.
— Вот зачем же вы с суконным рылом да в калашный ряд? — непочтительность Вахмистрова перешла все границы, — Вы думаете, можно свободно без топлива летать?! Эх, серость.
— Короче, — я встал из-за стола, закипая, — Пошли, сейчас я тебя умою, умник. Буряк! Веди к самолётам!
Все трое, на взводе, широким шагом мы вышли на лётное поле. Особист направился к ТБ-3, стоящему на краю.
— Не туда! — остановил я его. — Истребители где?
На этот раз мы двинулись в сторону ангаров, у которых стояли два доработанных И-18, назначенные в испытательный полёт. Вокруг них, бесцельно слонялись техники, ничего не понимая.
— Вот, смотри! Что у нас здесь? — я положил руку на обшивку фюзеляжа перед кабиной пилота. — Топливный бак! А здесь? — я обошёл длинный нос самолёта с небольшим лобовым радиатором, обогнул лопасти винта и взялся рукой за кок, прикрывающий механизм изменения шага. — Дырка! На глаз, сантиметров пять! Вот в эту дыру вставь трубу подлиннее, чтоб вперёд подальше торчала и клапан присобачь! А другим концом в бак! С твоего ненаглядного ТБ-3 шланг с конусом на конце разматывается, истребитель подходит, суёт трубу в конус, стыкуется, ТБ-3 включает насос и всё! Истребитель заправляется прямо в полёте! Не надо его никуда вешать! А с двухмоторными бомбардировщиками и того проще! Сколько твоё "Звено" истребителей поднимет? Штук пять? А шестью тоннами топлива, которое он несёт, две эскадрильи И-18 заправить можно! И не дай Боже ещё кому-нибудь помешать мне работать!
С этими словами я развернулся и пошёл доделывать начатое, а в спину мне запоздало донёсся изумлённый до невозможности голос Вахмистрова.
— И этот человек ещё обзывает "Звено" цирком!
Потратив остаток дня на оформление дела в соответствии с действующим процессуальным кодексом, я вымотался до дрожи в конечностях и ряби в глазах. Одна пояснительная записка в военно-морскую прокуратуру Черноморского флота чего стоила. По мне, так лучше уж день напролёт у станка стоять, чем такой писаниной заниматься. Это, скажу я вам, вовсе не свободное творчество, тут все правила и формулировки соответствовать должны. Как бы то ни было, работу я закончил и с совершенно спокойной совестью, которая ничуть меня не терзала, завалился спать.
Ранним утром следующего дня, едва рассвело, мы с Сафоновым, на нашем АИР-5, перелетели на Качинский аэродром, где нас уже встречали. Порученец-лейтенант из штаба Черноморского флота настойчиво предложил мне воспользоваться выделенным мне автомобилем и проследовать на узел связи ЧФ для беседы с наркомом ВМФ Кожановым. Понимая, что про мои художества куда надо уже настучали, я поехал, так как рано или поздно разговор всё равно должен был состояться.
В штабе пришлось почти два часа ждать, пока нарком в Москве соизволит прибыть на работу и выйти на связь. Наконец мне пригласили в особо охраняемую комнату ВЧ связи, судя по идеальному внешнему виду аппаратуры, протянутой совсем недавно.
— Капитан госбезопасности Любимов у аппарата, — представился я, как и положено, взяв в руки трубку телефона без наборника.
— Здравствуйте товарищ капитан, — послышался чистый, будто сам рядом стоял, голос наркома, — по какому праву вы арестовали лётчиков 24-й эскадрильи? Вы же знаете, что не можете это делать без согласования с их командованием.
