— Но как? — спросила она изумленно.
Тиха глянул на нее мельком — она сосредоточенно кивала.
Потом Никс сказала ровно два слова:
— Ясно. Хорошо.
Она оборвала связь.
— Ирвис? — переспросил Тиха. — Заждались?
— Хуже. Тормози. Надо подумать хотя бы пару минут.
Тиха почуял неладное.
— Что там еще случилось? — обеспокоенно спросил он, включая поворотник и притормаживая.
Машина замерла на обочине рядом с другими такими же, оставленными беспечными хозяевами дожидаться утра.
— Это Кей. Она говорит, что их с Ирвис держат в подвале гостиницы, связанными. О том, как это вышло — молчит. Кажется, говорить не может. Значит, там кто-то есть.
— Ловушка? — насторожился Тиха. — Пока нас не было, они угодили в ловушку?..
— Она сказала "нас с Ирвис", значит, Рина там нет, — продолжила Никс. — Возможно, с ним что-то похуже.
Тиха напрягся. Заглушил двигатель. Все движения стали ломаными. Такое никак не входило в его планы.
— У нас есть ты и запасное оружие Кей, — произнесла Никс. — А значит, есть шанс их вытащить. Я верно понимаю — твои способности так сработают?
— Подожди. Что сказала Кей? Что именно?
— Она сказала не ехать в гостиницу и затаиться в каком-нибудь дворе, — недовольно ответила Никс. — Но как же так? Вдруг у них не получится?
— Она сказала, что знает, как выбраться?
— Говорит, они с Ир справятся. Но...
— Никс, — Тиха и сам сомневался, что сейчас стоит делать и говорить, но делать что-то было надо. — Кей, как я понял, наблюдатель от поглощающих. Это значит, что она знает, что делает, и если говорит, что выберется — значит выберется.
— Но если...
— Как ты себе представляешь нашу спасательную операцию?
— Хорошо, — Никс забегала глазами вправо-влево, на ходу выдумывая план. — Мы возьмем то оружие, которое Кей оставила в машине. Ты проведешь нас внутрь. Там наверняка есть план эвакуации.
— Скорее всего, их охраняют.
— Я отвлеку охрану.
— Лучше я. Так, ладно, предположим. А камеры? Что им стоит заблокировать нас там же? Вокруг гостиницы в прошлый раз шлялось довольно много людей. Что ты предлагаешь делать с ними? Убивать?
Никс поджала губы и ничего не ответила.
Тиха пожалел, что был резок. Попытался неуклюже "извиниться":
— Я никогда никого не убивал. И не хочу. Но мне кажется, что эти люди нас так просто не отпустят — ни нас, ни Ирвис с Берсой. Скорее всего, они хотели взять всех впятером, и нас с тобой уже тоже ищут. В замкнутом помещении, бегом от толпы народа... удрать будет проблематично даже с моими "чудесами". Так что Катерина права: мы не можем соваться туда. Нам нельзя попадаться.
— Я сама туда пойду, если ты меня не проведешь, — упрямо заявила Никс.
— Нет, не пойдешь.
Никс начала кипятиться.
— Да я...
И тут снова зазвонил телефон.
Никс приняла вызов.
Тиха замер, пытаясь расслышать, что ей говорят.
— Хорошо. Поняла. Будем.
— Кей?
— Да. Говорит, они выбрались из камеры — это оказался один из складов — и планируют сбежать через черный ход. Нужно подъехать к задним воротам и забрать их. Надо ехать немедленно.
— Вот это уже больше похоже на план, — Тиха провернул ключ зажигания.
Уже выруливая на основную дорогу, он заметил что-то странное в силуэте гостиницы. Ночь, горы вдалеке, луна, острые контуры елей... и какие-то смутные всполохи, не похожие на электрический свет.
— Ты тоже это видишь? — спросил Тиха.
Никс смотрела в бок, в окно, на улицы Тасарос-Фесса, вероятно, продумывая план. Отвлеклась, глянула вперед.
— Да, — обеспокоенно сказала она. — Похоже, это... похоже, это пожар.
— Час от часу не легче, — цыкнул Тиха.
— Скорее туда рули! — она вцепилась в ручку двери.
— Рулю-рулю!
На светофоре пришлось пропустить пожарную машину. Они приближались к гостинице достаточно быстро, но пламя, начав распространяться с верха здания, тоже не думало медлить, неумолимо захватывая все новые этажи.
— Это подожгли изнутри, — говорила Никола.
— Предатели среди своих?
— Может, случайность.
А потом они увидели, как основание башенки наверху гостиницы взрывается кроваво-алым фейерверком и башенка начинает оседать.
— Или не случайность, — севшим голосом констатировала Никс. — Господи, только бы они выбрались!
— Должны, — Тиха изо всех сил старался сохранять спокойствие и сосредоточенность, виртуозно нарушая все мыслимые правила дорожного движения обоих стран и пролетая перекрестки на красный.
Дорога пошла вверх и вбок, гостиница на мгновение выпала из поля зрения. Через минуту они выскочили из жилого района и в обход гаражей подкатились к торцу многоэтажного гостиничного здания, прямо к высокой ограде, не доезжая с полсотни метров до открытых настежь задних ворот.
В ворота пыталась въехать пожарная машина, вокруг которой туда-сюда носились люди — в форме и без, кое-как одетые, с наспех собранными пожитками. Крики, давка, беспорядочно мигающие проблесковые огни. Движение людей и машин на первый взгляд казалось хаотичным.
Никс рывком открыла дверь и выбралась на улицу. Тут же пахнуло морозом, гарью, в уши с удвоившейся силой ударил вой сирен. Тиха не сразу сообразил, что Никс его не послушалась, и тоже выкатился наружу следом за ней, отчаянно ругаясь на ходу. Огляделся, пытаясь сориентироваться в хаосе.
И вдруг понял, что не видит Никс.
Девчонка в открытой летней одежде с ярко-рыжими волосами никак не могла быть незаметной в толпе, сплошь одетой в черные или просто темные куртки и пальто. Тиха стоял на месте, не зная, куда бежать и бежать ли, растерянно оглядываясь. Очевидно, народ, прущий с заднего двора гостиницы, эвакуируется по пожарной тревоге. Тем временем сверху слышатся новые взрывы, летит пепел и куски перекрытий. Небо кажется красным из-за огненного зарева, стреляющего рыжими снопами искр.
Налетевший откуда-то ветер поднимает сухой снег и мешает его с пеплом, бросает эту мелкую смесь в лицо. Тиха вспомнил, что представлял, как они вернутся посреди ночи в спящее, темное здание и бесшумно ускользнут в ночь все вместе. Вернулись они в хаос и столпотворение.
Но что ж теперь.
Разум подсказывал: минивэн приметен, если Берса и Ирвис вырвутся, они увидят его и придут сюда. Сердце истошно вопило, что нельзя стоять на месте: надо искать Никс. Куда она могла побежать? К воротам?
Тиха плюнул и двинулся по направлению к гостинице, лихорадочно оглядываясь и разыскивая среди толпы рыжую голову. Мимо спешили постояльцы (постояльцы ли?) — мужчины и женщины с детьми, все, как один, беловолосые, и только он, кажется, бежал не из гостиницы, а шел к ней, прямо навстречу бушующему морю огня.
Сердце ухало громе людского ора: где она? Неужели побежала внутрь? Она могла. Она ведь — маг огня. Она могла решить, что ей ничего не сделается, и нырнуть прямо в раскаленную бездну.
Дым устремлялся в небо гигантским красным столбом. Пожарники уже развернули шланги и лестницы и принялись поливать горящее здание.
Люди все не кончались и не кончались — что они делают в этом богом забытом городе, окруженном вечной мерзлотой, в городе, где даже летом не тает снег? Зачем они тут? Когда они кончатся?
Тиха отчаялся высмотреть Никс и принялся звать. Его голос бессильно пропал, истлел в гуле пожарных сирен, в треске огня и крике толпы. Направления не было. Был только хаос, пепел, огонь и снег, и черный котлован ночного неба над головой.
Вдруг Тиха увидел мельком, на самом краю зрения искру — нет, не искру, знакомый цвет волос, промелькнувший, словно всполох огня — и сердце упало в пятки. Он бросился туда, в ту сторону, не разбирая пути.
Среди людских спин, голов, мельтешащих лиц он увидел, как кто-то держит Николу, ладонью закрывая рот, и целится в него самого из хромированного пистолета.
Он встретился взглядом с этим человеком — светлые глаза цвета слоновой кости, а в них — холодное спокойствие психопата.
— Я тебя до кишок прожгу! — высокий голос Никс прорывается сквозь хаос и шум, когда она отцарапывает чужую руку со своего лица.
Тиха не сводит глаз с отверстия под прицелом — от одной пули можно уйти, главное не пропустить ее. Мужчина что-то кричит, перехватывает Николу за тонкую шею одной рукой, прижимает к себе, переводя на нее дуло пистолета, целится ей в висок.
Тиха делает шаг вперед и приближается сразу на пять. Никс открывает глаза широко-широко, в них нет зрачков, они белые, словно вареное яйцо. Затем она опадает, как лишенная каркаса шелковая ткань, и мужчина подхватывает ее на плечо, в то время как Тиха упирается в какую-то преграду, оказавшуюся сомкнутым рядом беловолосых людей. Он уворачивается и пытается их обойти, но их все больше. Они, словно зомби, не глядя перед собой и не поднимая рук, сжимают вокруг него кольцо. Тиха разворачивается и пробует прорваться через окружение, уйти назад и влево, его хватают за куртку и волосы. Ему удается сбросить одежду и вырваться, он падает, подставляя ладони, стесывает их об ледяную корку, поднимается, шипит, видит перед собой распластанную пятерню, целящуюся ему в лоб, и за нею, на фоне — глаза цвета слоновой кости.
Тиха понимает, что это — прикосновение мага. Он делает рывок влево и вверх, пытаясь призвать свои чудеса и уйти, но он уже пойман, его держат крепко. Липкая, скользкая пятерня припечатывается к его лбу, и в этот же миг реальность раскалывается на мутные красные огоньки. Неудержимой волной накатывает разрушительная, нестерпимая боль, такая, будто бы его заживо раздирают на сотни кусков.
Мгновение этой боли длится, как целая жизнь. Нет ничего и никого, кто смог бы ему помочь. Есть чернота, бескрайняя бездна, где пусто и страшно, где он один на один с обволакивающей, тупой болью, от которой он пробует убежать. Стремление вверх там, где нет никаких координат. Порыв, движение, скорость в пространстве без начала и конца. В нем нет измерений и глубины. И все же, есть направление — оно появляется, если назначить началом самое себя. И, оставаясь неподвижным, уйти, сбежать, вырваться из несвободы, разделившись надвое.
Тот, кто остался, сумел пропасть. Вместе с ним пропала и боль. В следующий миг, из-за того, что пространство схлопнулось и пустота стала абсолютной, вместе с первым пропал второй.
Все отключилось враз, как будто кто-то вынул из розетки штекер.
ГЛАВА 17
Я открываю глаза, словно в морской воде: не режет, не жжет, все размыто и тускло. В мутном пространстве цвета расплавленного меда я не вижу ничего, кроме нечетких силуэтов вдалеке. Я даже не могу понять, кому они принадлежат — людям ли?
Они шевелятся, их много. Некоторые ведут себя странно, их пластика неестественна и резка. Одно из существ приближается ко мне, и его очертания чуть проясняются. Я вижу три миндалевидных глаза, съехавших немного вбок, расположенных на белом безротом лице в форме цветка.
Мне становится не по себе. Попытавшись дернуться, обнаруживаю, что не могу. Я не способен даже повернуть голову.
В запястья, шею, виски, живот и ноги впивается что-то жесткое, будто меня подвесили на каких-то скобах, словно куклу-марионетку.
Ледяной страх заставляет сердце забиться чаще. Лицо с соцветием глаз все смотрит, но вот начинает медленно отдаляться.
Я пытаюсь крикнуть и не могу.
Хорошо, если это — сон, то пускай он пройдет. Мне никогда не снилось таких кошмаров.
Я снова пытаюсь дернуться, повернуть голову, пошевелить рукой — тщетно. Я их чувствую, но использовать не могу, невидимые для меня оковы мешают мне. Я пытаюсь кричать и понимаю, что сквозь мои легкие, поглощая звук, течет вместо воздуха эта мутная смесь цвета топленого меда, и я почти не ощущаю ее, она одной температуры со мной и не имеет никакого вкуса.
Да что же это делается. Я только читал о таком. Видел в кино — но кто ж, смотря на такое, примеряет ситуацию на себя? Кто хоть раз в жизни задумывается, каково это? Я никогда не представлял себя помещенным в прозрачный контейнер. Но я знал всегда, что люди — хуже зверей, что в глубине рассудка, за стенами морали и эмпатии, живут чудовища, и еще ни разу этот скрытый потенциал не выплескивался на меня таким образом, в полной мере.
И, похоже, это не сон. Не верить в возможность дышать чем-то еще, кроме воздуха, у меня нет никакой возможности. Подвергать сомнению происходящее можно, но кажется бессмысленным. Я помню, как помутнело в глазах и резкую боль где-то на уровне нижних ребер. Я помню широко распахнутые глаза Кей.
Что ж.
Я в западне.
Осознав это, я тут же попробовал призвать магию, чтобы разобраться в природе жидкости, в которую меня поместили — и не смог. Просачиваясь между пальцами, сила куда-то проваливались, исчезала и не возвращалась.
Золатунный раствор, стало быть, — золатунь и кто знает, что тут еще.
Ну, хоть что-то. Магия просто исчезает в нем, ведь меня не могли избавить от проклятого дара, ибо не способен на это никто.
А вот... о нет... быть того не может... Неужели?
Я настолько привык к постоянному своему ознобу, что сразу и не заметил: да мне же не холодно.
Голову не повернуть. Могу шевелить только пальцами — чуть-чуть. И ощущаю... Ничего. Никакого тепла или холода. Жидкость, судя по всему, температуры тела, но ведь обычно со мной это не работает.
Силуэты впереди снова зашевелились. Звуки внутрь не проникают. Я перестаю замечать этих моих загадочных наблюдателей, сконцентрировавшись на своих собственных чувствах: вот невесомость, тишина, жидкость, по концентрации похожая на плотный ветер, окутывает и пеленает, дышать ею странно, но вполне легко.
Мне не холодно. Мне... хорошо.
Ужас — сдерживаемый слишком давно, всепоглощающий, ослепляющий, ледяной, накатил откуда-то из глубины. В глазах потемнело, сердце забилось, будто покатились по склону гранитные валуны.
Это же что выходит. Они похитили меня и избавили от озноба. Избавили чем? Как? Надолго ли? Вьюга обещала забрать свое проклятие, если я приведу к ней Никс. Неужели мои похитители страшнее Вьюги? Неужели они сумели ее обхитрить? Это казалось невозможным. Экий... Экий навязчивый альтруизм. Хотя, нет. Вряд ли этот "подарок" безвозмезден. Они предлагают мне жизнь без холода в обмен на несвободу, что ли? Или как? Жизнь, смерть, свобода — я должен буду теперь между ними выбирать? Не между видами пирожных, не между блондинками и брюнетками, а... Смех и ужас. Ужас и смех. Да как они вообще смеют предъявлять права на мою свободу? Я совершенно определенно не намерен этого терпеть и вряд ли когда-нибудь прощу их за то, что они уже сделали со мной.
Я дернулся снова, здорово разозлившись. Мне было ясно, что мышечной силы не хватит. И, тем не менее, напрягаясь весь, я вспомнил, выудил из самого темного угла на чердаке своей памяти пройденный много лет назад ритуал, вспомнил, каков предел моих сил, и, все сдерживающие скрепы мысленно разомкнув, призвал самое убийственное волшебство, на которое был способен, сконцентрировав его в ледяную стрелу.
И все без остатка впитал в себя золатунный раствор, став лишь чуть плотнее на долю секунды.
