Видя, что индейцы не откликаются ни на какие приглашения, Колумб решил заманить их на корабли музыкой: он знал, какую страсть питали туземцы к пляскам под удары своих примитивных барабанов и пение традиционных арейтос. Поэтому он приказал устроить что-то подобное на корабле. И вот один из испанцев запел под звуки тамбурина и нескольких других музыкальных инструментов, а юнги начали танцевать подражая туземным пляскам. Но как только заиграла музыка и испанцы начали петь и танцевать, индейцы, поиняв очевидно, все это за выражение воинственных намерений, схватились за оружие и осыпали корабль тучей стрел. Испанцы в ответ дважды выстрелили из арбалета, обратив слушателей в бегство. Так закончился этот необычный бал.
А через некоторое время лодка с индейцами снова направилась к кораблям; на этот раз далеко обойдя каравеллу Адмирала, она подошла к другому судну. Туземцы, не проявляя никакого страха, подплыли к самой корме и вступили в переговоры с лоцманом. Лоцман подарил шапочку и шлем индейцу, которого принял за старшего. Дикарь очень обрадовался подарку и стал приглашать лоцмана на берег, давая ему понять знаками, что тоже хочет сделать ему подарок. Лоцман согласился, и индейцы тут же поспешили к берегу и стали ожидать его прибытия. Лоцман сел в шлюпку и двинулся к каравелле Адмирала, чтобы испросить его разрешения; увидев, что он поднимается на "враждебный" корабль, туземцы решили, что их собираются обмануть, тотчас сели в свою лодку и быстро уплыли в море. И больше не показывались.
Цвет кожи туземцев, черты их лиц и телосложение изумили Колумба и заставили глубоко задуматься. Адмирал считал, что его эскадра находится в этот момент в семи градусах от экватора — в действительности же она находилась в десяти градусах — и соответственно ожидал встретить здесь обитателей, похожих на живущих на этой широте африканцев, то есть безобразных дикарей с черной кожей и курчавыми волосами; но эти были светлокожими, стройными, с длинными прямыми волосами; да и жара, вопреки ожиданиям, не только не усиливалась по мере приближения корабля к линии равноденствия, а наоборот, становилась все более умеренной.
Днем, правда, стоял сильный зной, но ночи были такими холодными, что людям, как зимой, приходилось кутаться в одежды. Такое бывает во многих местах жаркого пояса, особенно при безветренной погоде: после сильной дневной жары природа освежается обильными ночными росами. Все эти странности приводили Колумба в недоумение. Оки противоречили его ожиданиям, основанным на теории ювелира Феррера, но они же постепенно подтвердили его собственные предположения, которые уже начали складываться в его живом и неутомимом воображении.
Поставив корабли на якорь у мыса Ареналь, Колумб разрешил экипажам сойти на берег и отдохнуть в густой тени деревьев и на зеленых лужайках острова. В этом месте не оказалось источников, но матросы, разрыв песок, обнаружили пресную воду, которой хватило, чтобы наполнить все привезенные на берег бочки.
Некоторое время спустя Адмирал заметил, что выбранное им для стоянки место небезопасно. Через пролив проходило весьма сильное восточное течение. В самом узком месте пролива, между мысом Ареналь и противостоящим ему выступом суши, напор этого течения резко возрастал, вода яростно клокотала в этой теснине, пробиваясь меж подводных камней и перекатываясь через песчаные мели. Теснина эта выглядела очень грозно, и Колумб дал ей имя Бока-дель-Сьерпе — Змеиная пасть.
Таким образом, Колумб оказался как бы в западне: с востока ему отрезало дорогу сильное течение, не давая возможности выйти в море тем же путем, каким он вошел в этот пролив, а двигаться вперед ему не давали подводные камни в теснине, о которые могли разбиться каравеллы.
В полночь Адмирал находился на палубе: сильные подагрические боли и беспокойство за судьбу кораблей не давали ему уснуть. Неожиданно он услышал страшный рев, доносящийся с юга. Адмирал посмотрел туда и увидел водяную гору в шапке пены, которая с ужасным шумом неслась к проливу. И в следующий миг его корабль взлетел на такую высоту, что Колумб понял: или судно сейчас пойдет ко дну, или разобьется о камни. Другую каравеллу сорвало с якоря, и она оказалась в еще более опасном положении. Матросы, оцепенев от ужаса, ожидали неминуемой смерти в волнах. Но вот грозная волна мало-помалу опала, не выдержав упорной борьбы с мощным течением теснины. По-видимому, этот внезапный натиск огромных волн был вызван резким повышением уровня воды в одном из рукавов Ориноко, впадающих в залив Пария, о существовании которого Колумбу еще не было известно.
Не желая больше задерживаться в этом опасном месте, Колумб послал на следующее утро несколько шлюпок проверить глубину в Бока-дель-Сьерпе, чтобы определить, смогут ли здесь корабли пройти на север. К счастью, оказалось, что глубина в проливе достигает нескольких морских саженей и, главное, в проливе обнаружили два противоположных течения, пользуясь которыми можно было войти и выбраться из него. Ветер был благоприятным, и Колумб тотчас приказал поднять паруса; пройдя опасной тесниной, он вышел в спокойное море и взял курс на север вдоль обращенного к материку берега острова Тринидад. Слева по курсу простирался обширный залив, получивший впоследствии название Пария. Колумб принял его вначале за открытое море, но, попробовав воду, очень удивился: она была пресной.
Далее он плыл в северо-западном направлении, держа курс на оконечность острова, где милях в четырнадцати от Ареналя возвышалась заметная издали гора. По пути он встретил два больших мыса, выступающих навстречу друг другу, один со стороны острова Тринидад, а другой — с западной стороны, он был продолжением длинной песчаной косы, которая, выступая из материковой суши, ограничивала с севера залив Пария. Но Колумб посчитал эту косу островом и назвал ее Грасиа.
Меж этих двух мысов образовалась новая теснина, еще более опасная, чем Бока-дель-Сьерпе. Она была окаймлена утесами и скалами, сквозь которые с яростью прорывалось течение. Колумб назвал эту теснину Бока-дель-Драгон — Пасть Дракона. Не желая испытывать судьбу в столь опасном месте, он в воскресенье, 5 августа, повернул на север и поплыл вдоль берега земли, которую принял за остров, чтобы обогнув ее, выйти в открытое море и взять курс на Эспаньолу.
Берег, мимо которого они проплывали, был изрезан множеством заливов и бухточек, возделанные участки земли чередовались с густыми лесами и зарослями Фруктовых деревьев, тут и там можно было разглядеть родники и ручьи. Колумба очень удивило, что чем дальше они продвигались вперед, тем более пресной становилась морская вода. В это время года из-за дождей сильно поднимается уровень воды в реках, впадающих в залив, в результате чего происходит сильное опреснение воды в заливе. Еще более удивляло его спокойствие моря: оно было здесь тихим и безопасным, как в просторной гавани, испанцам не нужно было даже отыскивать бухту для якорной стоянки.
В этой части Нового Света испанцы до сих пор не вступали в сношения с местными жителями. Берега, к которым они приставали, были пустынны и безмолвны, хотя в некоторых местах были видны следы хозяйственной деятельности человека; так что, кроме мимолетной встречи с толпой индейцев с мыса Ареналь, показавшихся на минуту из леса и тут же скрывшихся, испанцы не видели больше ни одного жителя. Желая встретить хоть одно живое существо, которое прервало бы окружающее молчание и в неторошшвом общении поведало бы об этих землях, Колумб 6 августа приказал бросить якорь напротив берега, на котором испанцы заметили возделанную землю, и направил туда несколько шлюпок. На берегу матросы обнаружили бесспорные доказательства обитания людей — тлеющие костры, остатки печеной рыбы, человеческие следы и даже хижину без кровли, но самих туземцев им так и не удалось найти. На окрестных зеленых холмах было много обезьян.
После этой неудачной попытки корабли продолжили плавание в прежнем направлении. Дойдя до устья реки, где местность была более низменной, эскадра снова остановилась. Едва суда бросили якоря, как к той каравелле, что оказалась ближе к берегу, подплыла лодка с тремя или четырьмя индейцами. Они стали приглашать испанцев выйти на берег; капитан каравеллы, сделав вид, что хочет плыть с ними, спрыгнул в их лодку, опрокинул ее и с помощью подоспевших матросов поймал дикарей, пытавшихся спастись вплавь, и отвез на шлюпке к Адмиралу. Колумб своим обычным мягким обращением быстро развеял их страхи; он подарил им колокольчики, бисерные ожерелья и сахар и отпустил их. Очень довольные, они отправились на берег, где уже собралась большая толпа их соотечественников. Ласковое обхождение Адмирала, как всегда, произвело свое действие. Туземцы на лодках тотчас же поплыли к кораблям и настойчиво добивались, чтобы испанцы их приняли. Это были высокие, прекрасно сложенные люди со свободной походкой и красивой осанкой. Волосы у них были длинные и жесткие, почти никто их не стриг, как это было принято у обитателей Эспаньолы. Они были вооружены луками со стрелами и щитами. Мужчины носили на голове и вокруг бедер повязки из хлопковой ткани, такие яркие, что издалека они казались шелковыми; женщины ходили совершенно нагими. Туземцы принесли с собой маниоковый хлеб, мате и другие припасы, а также много напитков; некоторые из этих напитков были белыми, они приготовлялись из маиса и вкусом походили на пиво, другие, зеленые, были изготовлены из различных фруктов и имели вкус вина. По-видимому, они воспринимали окружающий мир в основном посредством обоняния, в то время как остальные люди воспринимают его посредством зрения и осязания. Подплывая на своих лодках к кораблям, они прежде всего их обнюхивали; поднявшись на палубу, они обнюхивали и матросов, и каждую новую вещь, которая попадалась им на глаза. Бусы почти не привлекали их внимания, зато от колокольчиков они приходили в восторг. Очень им нравилась и медь, они находили что-то приятное в запахе этого металла и называли его, как и другие туземцы, тьюри, что означало небесное происхождение.
От туземцев Колумб узнал, что их страна называется Пария и что далее на запад она гораздо более населена, чем в этих местах. Взяв с собой несколько человек в качестве проводников и посредников, Колумб поплыл в прежнем направлении. Пройдя восемь миль, в три часа утра они достигли мыса, который назвали Агуха. Когда окончательно рассвело, взору Колумба открылся восхитительный вид. Красивые берега во многих местах были возделаны. Тут и там среди рощ и цветущих садов виднелись жилища индейцев. Деревья около них были увешаны плодами, меж стволов тянулись, переплетаясь, виноградные лозы, с ветки на ветку, блестя ярким опереньем, перелетали птицы. Воздух был напоен ароматом цветов и свежестью прозрачных ручьев и ключей. Удивительная красота этого места произвела на Колумба такое неизгладимое впечатление, что он назвал его Садами.
Утром индейцы стали подплывать к кораблям на своих лодках. Эти лодки оказались более совершенными, чем у других туземцев, очень большие, но маневренные, с каютой посредине, где помещалась семья хозяина. Индейцы передали Колумбу приглашение местного касика сойти на берег. Многие носили на шее золотые ожерелья или подвески из золотых пластин. Золото было низкой пробы, индейцы говорили, что они получают его из горной страны, расположенной на западе, неподалеку отсюда, но дали понять, что ходить туда опасно, потому что жители той страны людоеды, к тому же там много ядовитых животных. Но испанцы, конечно, сгорали от любопытства, их нетерпение подогрел вид жемчужных ожерелий и браслетов, которые носили многие индейцы. Эти дикари сказали Колумбу, что жемчуг они собирают на северном берегу Парии, которую Колумб по-прежнему считал островом, они показали ему раковины, в которых находят жемчужины. Желая получше разузнать о здешнем жемчуге и добыть некоторое количество его для отправки в Испанию, Колумб послал на берег матросов на нескольких шлюпках. Едва испанцы ступили на землю, их окружила толпа индейцев, среди которых были главный касик и его сын. Индейцы выразили свое почтение гостям и повели их в просторный дом касика, где скромно, но весьма радушно угостили; угощение состояло из маниокового хлеба, вкусных плодов и разнообразных напитков, о которых мы уже упоминали. Все время, пока испанцы находились в этом доме, индейские мужчины и женщины держались отдельно друг от друга, мужчины в одной стороне, а женщины — в другой. Потом испанцев повели к дому сына касика и опять угостили так же, как в первом. Жители Парии отличались необыкновенной кротостью, хотя имели более мужественный и воинственный вид, чем жители Эспаньолы и Кубы. "Они, — пишет о них Колумб, — белее всех индейцев, которых я до сих пор встречал, хотя живут весьма близко от экватора, где я думал увидеть людей такого же цвета, как эфиопы". Один из дикарей принес испанцам слиток низкопробного золота величиной с яблоко. Эти туземцы держали в своих домах ручных попугаев разных пород — светло-зеленых с желтой шейкой и ярко-красной каймой на крыльях в других, размером с курицу, темно-красных с несколькими ярко-синими перьями на крыльях. Они радушно предлагали их испанцам, но тех более интересовал жемчуг. Испанцы выменяли большое количество его на несколько кусочков меди, и Адмирал составил из самых крупных жемчужин набор для короля в королевы.
Благородные манеры и воинственный вид индейцев Парии еще более оттеняли их доброту и приветливость. Они были вполне достойны своей прекрасной страны. Индейцам и испанцам было нелегко понимать друг друга, но они объяснялись знаками, а взаимная благосклонность облегчила им общение и сделала его приятным. Вечером того же дня испанцы возвратились на корабли, очень довольные оказанным им приемом.
Глава 3
Продолжение плавания в заливе Пария. Возвращение на Эспакьолу
(1498)
Прекрасный жемчуг, найденный в большом количестве у жителей Парии, укрепил надежды Колумба. В этой находке он видел прямое подтверждение теории ювелира феррера, писавшего ему, что по мере приближения к экватору будут встречаться все более редкие и все более ценные природные богатства. Его неутомимое и богатое воображение извлекало из памяти обстоятельства и факты, подтверждающие его надежды, комбинируя их между собой, он приходил к весьма ободряющим выводам. Он читал в свое время у Плиния, что жемчужины образуются из капель росы, попадающих в устричные раковины, а если это так, размышлял он, то можно ли найти более подходящее место для их образования, чем побережье Парии? Там часто выпадают обильные росы, а устриц так много, что они прикрепляются даже к корням и нависающим над морской водой ветвям мангровых деревьев. Ветка, пролежавшая некоторое время под водой, сплошь покрывается ими.
Пребывая в убеждении, что Пария — это остров, и желая как можно скорее обогнуть его и выйти к тому месту, где, по словам туземцев, особенно много жемчуга, он отплыл 10 августа от Садов и продолжал двигаться в прежнем направлении. В глубине залива суша разделялась протокой на две части, которые он тоже принял за острова и назвал их Изабата и Трамонтана. Он был уверен, что именно между ними находится выход в открытое море, однако, чем дальше он плыл, тем уже и мельче делался предполагаемый пролив, а вода в нем становилась все более пресной. Наконец Колумб понял, что далее плыть невозможно; его каравелла, пишет он, оказалась слишком велика для плавания по такому мелководью: она имела около ста тонн водоизмещения. Поэтому он приказал бросить якоря и послал самую легкую каравеллу "Коррео" разведать, можно ли выбраться этим путем в океан. Каравелла вернулась на другое утро. Капитан доложил, что впереди он обнаружил узкий проход длиной в две лиги, ведущий в другой круглый залив, и что из этого внутреннего залива есть еще четыре выхода, но скорее всего это устья рек, которые несут огромное количество пресной воды. Один из этих выходов и в самом деле был устьем большой реки, которую туземцы называли Купарипари, в наше время ее называют Пария. Второму, внутреннему заливу Колумб дал имя Жемчужный, поскольку считал, что там должно быть много жемчуга, однако, как выяснилось впоследствии, жемчуга там вообще не было. Хотя капитан и лоцманы утверждали, что впереди обширная суша, Колумб остался при своем мнении, что это острова, а выходы из круглого залива, через которые в него вливается пресная вода, — это проходы в океан. Тем не менее, поскольку корабли не могли плыть дальше на запад, чтобы достичь этих проливов, оставалась единственная возможность выйти в океан: вернуться назад и постараться выбраться из залива Пария через пролив Бока-дель-Драгон. Колумбу хотелось задержаться в этой части залива еще на некоторое время, чтобы обследовать окрестности, ибо он считал, что находится в одной из самых богатых стран, однако припасы на кораблях уже подходили к концу, а те, что предназначались для колонии, начинали портиться, да и сам он испытывал жестокие страдания: к подагре, мучавшей его большую часть путешествия, прибавилась болезнь глаз, вызванная, по-видимому, постоянной бессонницей и переутомлением и временами почти полностью лишавшая его зрения. Даже плавание вдоль берегов Кубы, когда он почти не спал в течение тридцати трех дней, по его словам, не так сильно подорвало его здоровье и ослабило зрение.
