— Я, царь царей Ссарацастра Куструк, провозглашаю царём благородного и славного воителя Урса Однорукого и жалую ему честно завоёванное им царство Лазика, наследником коего он стал как зять последнего царя, опозорившего себя бегством. Я добавляю к этому царству крепость Кулитран и крепость Аякар вместе с прилежащими землями. Я снимаю с себя корону царя царей и передаю её достойнейшему. Я извещаю царя Урса, что Совет Царей большинством голосов решил в случае, если ты примешь царскую корону и я, Куструк, добровольно сниму с себя венец, избрать тебя царём царей. Я готов поклониться тебе, как царю царей. Дано в крепости Кулитран в третий день десятого месяца года синего ворона.
— Что такое? Мне опять предлагают предательство?
— Нет. Став царём царей, ты обеспечишь мир народу Лиговайи и сможешь заключить прочный и справедливый союз между своим царством и царством большинства твоего народа. Подумай, именно это нужно сейчас Лиговайе.
Урс понял, что резон в словах царя есть. Голова его начала раскалываться. Так хочется навести порядок среди этих горцев! Но нет, он же не царь над рабами царя! Он — владетель для граждан! И такое решение в одиночку он принять просто не может, потому что решать здесь должен народ.
— Царь, то, что ты рассказал, очень важно и твоё предложение лестно для меня и моих людей, — подчеркнув последние слова, ответил Ликарин. — Но я не деспот над рабами. Я — вождь свободных людей, граждан. Они должны решить вопрос, останутся ли они гражданами Лиговайи или же станут гражданами вновь образованного царства. И поднять меня до царя должны сначала они. А уж признать титул можешь ты. Так что давай сейчас спокойно пировать. Твоих людей я позову в крепость и угощу как следует. А завтра утром ты выступишь со своим предложением перед нашим народом. А я после тебя объясню Народному Собранию моего владения, какие же преимущества все граждане получат, став господами Ссарацастра. и какие обязанности им придется при этом на себя взвалить. Так что готовь убедительную речь. Лучше, конечно, было бы, если бы ты произнёс её на Древнем языке, но, если тебе хочется выражаться свободно, мой слуга переведёт её на старкский.
Последнее предложение Ликарин произнёс на Древнем языке.
— Тогда я немедленно пошлю своего человека за священником, чтобы он помог мне составить речь, и заодно передам воинам, чтобы не беспокоились и ждали до завтра, — произнес царь царей, считая, что убедить Народное Собрание не составит труда.
Правда, в голове у Куструка уже стало вырисовываться ощущение некоторой ловушки. Но он неправильно понял сигнал опасности. Он решил, что старки возьмут на себя роль знати во всем Ссарацастре. Но царей-то они заменить не смогут... А сами старки в этом случае сыграют роль цемента, который скрепит Ссарацастр. Тысяча человек в следующих двух поколениях рассосётся в окружающем их обществе, но зато знать разных царств будет ощущать себя единым целым. А как этого не хватает сейчас! Так что стоит пойти на такое.
Как следует попировать Куструку не удалось. Он со священником весь вечер оттачивал речь, а затем попросил Урса перенести Народное Собрание ещё на день, а то он не успевает как следует подготовиться. Урс улыбнулся и сказал, что он тоже хотел униженно просить об этом Куструка, поскольку он разослал гонцов ко всем гражданам своего царства (эта оговорка порадовала Куструка), но к утру многие из них прибыть не сумеют. А на таком важном собрании должны присутствовать по возможности все. Лишь после этого Куструк с Урсом как следует выпили.
Весь следующий день Куструк заучивал свою речь, а в крепость съезжались граждане из деревень Лазики и Лиговайи. Несколько джигитов из войска Ссарацастра подскакали к крепости. Царь царей вышел к ним, переговорил, успокоил и сказал, что завтра утром на Народном Собрании будет всё решено, и пусть они готовят пир в честь новых джигитов-старков.
* * *
Подготовить десант в тыл Ссарацастра оказалось делом не одного дня. Пришлось сразу же вновь собирать распущенные после замирения войска княжеств, корабли подготавливали к рейду, старки и агашцы собрали несколько осадных машин, затем разобрали их и погрузили на корабли. После битвы с тораканами пригнали еще табун лошадей, которых надо было разместить на кораблях. Словом, хлопоты заняли полмесяца.
Первую неделю всем руководил царь Ашинатогл. А затем он вызвал к себе наследника.
— Сын мой, за это время ты уже немного овладел агашским. Ты сможешь сам командовать нашей армией. А теперь насчёт войны. Царь Атар присвоил себе твое предложение. Ты провидел план войны, а он высказал его затем как свой. Это правильно, произнести решение должен высший. Тем более что тораканов всё равно пришлось разбивать ему. И сдерживать ссарацастрские полчища, пока мы не вставим им иглу в брюхо, тоже ему. Но и ты показал себя достойным руководить войском. Я хочу отправиться в Калгашт. В царстве накопились дела. А командование объединённым войском и флотом вручаю тебе.
Тлирангогашт понял, что это — решающее испытание, сможет ли он стать достойным царем мощного царства. Заодно он сразу же сообразил, что князья с радостью примут его в качестве командующего. Ашинатогл был бы непререкаемым авторитетом со всеми достоинствами и недостатками такового. Против его решений никто не осмелился бы возразить. А тут можно будет и возразить, и дележ добычи, как князья рассчитывают, станет справедливым. Конечно, и Ашинатогл мог бы проявить при дележе благородство и справедливость. Но если ему стало бы угодно взять себе львиную долю, никто не сказал бы ни слова.
А что главнокомандующий объединёнными силами очень молодой, никого не смущало. Главное, происхождения высочайшего и репутация убийственная. В этом одно из преимуществ монархии: ведь молодость порою способна на такие дерзания, перед которыми человек более зрелого возраста остановился бы.
Внутри себя Тлирангогашт решил, что войну он завершит в Долине Кувшинов, в столичном городе Ссарацастра. И, не колеблясь, принял предложение отца.
Как и ожидалось, оба князя были только рады, когда Ашинатогл формально вынес на их обсуждение решение о передаче командования царевичу. Ведь иначе командование было бы поручено одному из них, и второй был бы ущемлён. А идти на бой под руководством простого генерала князьям гонор не позволил бы. Обсуждение превратилось в восхваление достоинств Тлирангогашта и в последующую пьянку. И армия встретила совместное повеление царя и князей ликованием. Репутация царевича была сейчас высока во всех слоях: и у знати, и у офицеров, и у простых воинов.
Перед отъездом царь сделал Тлирангогашту ещё один подарок. Он устроил ужин на двоих, немного выпил, после того позвал одну из своих охранниц, налил ей вина и велел сыграть на лютне. Та, видимо, уже не первый раз делала такое по просьбе царя, и подыграла ему, пока тот спел арию из героической агашской пьесы. После чего царь и охранницы (они незаметно вошли в шатёр во время пения; видимо, то, что царь распелся, было признаком прекрасного настроения) со значением посмотрели на Тлирангогашта. Пел царевич за время пребывания в агашском лагере всего раз, но в ситуации, когда это стало знаменито. Тлирангогашт взял лютню и стал петь песни из спектаклей Театра Души. Пел он по-старкски, но и мелодия, и весь словесный орнамент давали возможность почувствовать всем, что это песни про героев, про высокую любовь, долг и героическую смерть. После этого одна из охранниц запела песни на своём языке, их аура была такая же. А царь спел ещё пару героических арий. По ходу дела все осушили по нескольку чаш вина. И тут царь спросил охранниц:
— Любите ли вы моего сына?
Они переглянулись, и старшая из них неожиданно серьёзно сказала:
— Все мы готовы отдать за него свою жизнь, и были бы рады, если бы он позвал нас на ложе.
— Не будет ли для вас обидой, если я передам вас ему?
— Нет, хозяин! Мы будем рады ему служить.
— Тогда с этой минуты вы охранницы командующего армией и наследника престола, а не царя. Если вы все влюбились в него, опасно вас оставлять на службе у меня, — и царь басовито рассмеялся, показывая, что всё случившееся входило в его расчеты и приятно ему.
Принц был ошеломлён. Женщины-охранницы были старше его. Он спросил их о возрасте. Младшей было двадцать три священных года, а старшей тридцать. Заметив некоторую растерянность приемного сына, царь сказал с улыбкой:
— Идти на верную смерть не боялся, а перед женщиной дрожишь!
— Любой мужчина дрожит перед сильной женщиной. Это единственный случай, когда бояться поединка не позорно.
— В этом лагере ты теперь больше не найдёшь себе достойных женщин, а без них нельзя. В Ссарацастре тебе придется начать создавать себе гарем из пленниц, но и они ведь не будут достойны тебя. А эти воительницы защитят тебя и от врагов, и от смертной тоски, и от отчаяния. Ведь мужчине не стыдно утешиться в объятиях достойной женщины, когда у него наступает момент отчаяния. А такие дни в жизни каждого бывают. И ещё тебе скажу. Предают друзья. Предают жёны и дети. Эти женщины никогда не предадут. Но могут убить, если ты совершишь подлость по отношению к ним.
И царь расхохотался, показывая, насколько невероятным кажется ему последнее предположение.
— И ещё одну вещь я должен тебе сказать. Ты обязан за время похода довести своих друзей до такой степени преданности тебе, что они должны по одному твоему слову быть готовы убить собственных отцов... Да и меня тоже.
— Отец! Как ты можешь такое говорить?
— Могу именно потому, что знаю, что ты никогда им не прикажешь такое сделать, — и тут царь тяжело вздохнул и добавил: — если только я не сойду с ума. Тех, кто не сможет дойти до такой верности, убивай. Причина для этого всегда найдётся. А свободные места заполняй другими по собственному выбору.
Принц вновь призадумался. Задача, которую поставил отец, как теперь ему стало ясно, это минимальная гарантия выживания после того, как Тлирангогашт одержит победу и вернется в "нормальное" общество придворных и интриг. Конечно, интриги, а порой и убийства родичей, случались и в обществе Империи, но здесь законы взаимодействия явно были жёстче. Зато тренировка и обучение детей намного мягче. Так всегда: "гуманность" и мягкотелость в одном оборачивается страшными последствиями в другом. И вдруг его поразила мысль:
"А ведь мыслителям из таких обществ, где подлость является законом во взрослом мире, зато сюсюканье — законом при обращении с детьми, вполне может показаться, что мы, старки, заслуживаем сожаления! Ведь у нас с детства гражданам вбиты понятия чести и достоинства, из-за этого мы якобы зашорены в своём восприятии мира и в своих общественных отношениях. Я-то вижу, что на самом деле вовсе не так. Да и оба моих отца прекрасно понимают это. Иначе царь Агаша не сделал бы меня своим наследником".
На следующее утро царь Ашинатогл отбыл на своем корабле в Агаш.
* * *
Народное собрание началось через два часа после восхода солнца. Граждане расположились на площади мытарей перед крепостью в полном вооружении, подчёркивая серьёзность момента и заодно не желая оказаться захваченными врасплох вылазкой стоящего в паре вёрст ссарацастрского воинства.
В предыдущие дни отдельные группки ссарацастрцев пытались пробраться мимо крепости, чтобы пограбить в долинах за нею. Их безжалостно останавливали оружием, и когда царь царей узнал об этом, он только сказал:
— Наши джигиты всегда сломя голову лезут в драку. Их невозможно остановить. Вы поступаете правильно: они нарушили приказ и больше не мои воины. Захваченных в плен можете казнить, можете сделать рабами. Только не надо их позорить и после этого отпускать на волю.
Барон Урс Однорукий начал с того, что собранию оказана высокая честь и возложена громадная ответственность. Граждане должны выслушать царя царей и дать достойный и разумный ответ на его неожиданное предложение. Куструк порадовался такому введению в свою речь. Он уже начал понимать, что здесь владетель не имеет права заставить граждан изменить свой статус. Это могут решить лишь все граждане совместно. В принципе в некоторых из ссарацастрских царств были собрания воинов, а собрания знати в большинстве. Так что подобный подход не был чужд миру горцев. И, собравшись с духом, царь царей начал самую ответственную в своей жизни речь.
"Свободные граждане, пришедшие на нашу землю под предводительством славного вождя Урса Однорукого! Свободные народы Ссарацастра приветствуют вас и приглашают вас в нашу семью. За последние века многие славные и воинственные народы приходили сюда и оставались здесь, покорённые нашими прекрасными горами и долинами, нашими страстными и верными женщинами, нашим вином. Ведь не зря наша главная долина зовется Долина Кувшинов. Все они сохранили свой язык и свою культуру, и живут рядом друг с другом как одна большая семья, где порою бывают ссоры и драки, особенно после вина, но, когда приходит на нашу землю недруг, мы все как один встаем против него".
"Я вижу, что вы — добрые и смелые воины. Вы можете быть безжалостны к врагам и благородны с друзьями. А эти два качества как раз то, что объединяет все наши народы. Все наши народы — народы доблестных джигитов, которые могут и подраться, и помириться, которые выше всего ставят воинскую доблесть, честь и щедрость. Вы можете войти в нашу семью как одни из старших её членов".
"Я вижу, что вы недовольны. Мне кажется, вы считаете, что я пытаюсь вас оторвать от ваших братьев, что остались на равнинах. Но это не так. Вы просто будете жить теперь по-другому и в других условиях, вы всё равно будете отличаться от ваших равнинных братьев. Горы воспитывают суровых и смелых воителей, а равнины — тех, кто ищет покоя и довольства. Войдя в нашу семью, вы станете залогом вечного мира, союза и дружбы между Лиговайей и всем Ссарацастром. Ваши равнинные братья станут нашими братьями. Любой недруг, напавший на них, станет нашим недругом. Они будут давать нашему союзу богатства, а мы армию из бесстрашных и искусных бойцов. Вместе мы будем непобедимы, и ваш царь Лиговайи сможет возложить на себя корону императора Юга".
"А чтобы обеспечить всё это, я, если вы, свободный народ, согласитесь войти в нашу семью свободных народов, сейчас же на ваших глазах передам свой венец царя царей вашему вождю. Я привёз с собой также корону Лазики, снятую нашим Советом с трусливой башки их царя. Ваш вождь коронуется как царь Лазики, поскольку он имеет на это право как зять последнего царя. А Совет царей уже решил: после того, как он возложит на себя царскую корону, и если я добровольно сниму с себя свой венец, что я сейчас и делаю, он становится царём царей Ссарацастра. А это избрание пожизненное".
Царь царей передал корону Лазики Урсу, и тот держал её в руках, дожидаясь решения собрания. Про себя Урс уже кое в чём был уверен, ведь старки весь прошлый день обсуждали предложение Ссарацастра, и уже, в общем, было ясно, как они к нему относятся. Свободный народ должен был сейчас проявить свою волю и принять мудрое решение. Урс уже знал, что воины назначили оратора от себя, чтобы ответить Куструку и самому Урсу после их речей. Но многое зависело сейчас и от речи царя царей. А тот продолжал:
