Муж и жена, сидевшие за столом напротив него, одновременно напряглись, их глаза расширились в замешательстве, и на этот раз его улыбка была намного, намного мрачнее.
— Видите ли, чуть более тысячи лет назад...
* * *
Тишина в столовой была глубокой, когда два часа спустя Мерлин закончил свое объяснение. Слабый, ледяной вздох зимнего ветра, треплющего карнизы, зубчатые стены и фронтоны, постукивающего невидимыми пальцами по закрытым оконным стеклам, был отчетливо слышен, несмотря на прочность древней каменной громады дворца.
Нарман и Оливия Бейц сидели бок о бок, держась за руки, с того момента, как начал Мерлин, и глаза Оливии были огромными темными озерами в свете лампы, когда они цеплялись за коммуникатор, компактный голографический проектор и голый вакадзаси, лежащий на столе перед ней. Мерлин задавался вопросом, глядя на нее, какие из его технологических доказательств, подтверждающих историю, она сочла наиболее убедительными. В каком-то смысле, как он подозревал, это, вероятно, был вакадзаси. Коммуникатор и проектор выглядели чужими, странными, даже волшебными. Вакадзаси был не таким, но она наблюдала, как он использовал невероятно острое лезвие из боевой стали, чтобы отрезать длинные кусочки железа от кочерги, которую он выбрал из инструментов камина в столовой. Тот факт, что вакадзаси, очевидно, еще не выглядел инопланетным, вероятно, сделал его еще более... впечатляющим.
И мне лучше, черт возьми, убедиться, что кочерга исчезнет навсегда, — напомнил он себе. — Пусть лучше слуги гадают, куда она делась, чем найдут ее разрубленной, как рождественский гусь.
Он почувствовал краткую боль от собственного выбора сравнений и задался вопросом, не было ли это его изложением истинной истории человечества, которое напомнило ему об этом.
Выражение лица Нармана выдавало гораздо меньше, чем выражение лица его жены. Ее удивление и сопровождавшие его призрачные глаза были очевидны. Глаза Нармана были просто прикрыты, задумчивы, губы поджаты, как будто он размышлял над повседневной головоломкой, а не о полном и фундаментальном изменении вселенной, о которой он всегда думал.
— Ну? — наконец Кэйлеб тихо произнес в тишине:
Оливия вскинула голову, ее глаза метнулись к императору, как испуганные кролики. Нарман просто посмотрел на Кэйлеба, но его свободная рука потянулась, чтобы присоединиться к той, что уже держала руку его жены. Он нежно, успокаивающе похлопал ее по тыльной стороне ладони, затем посмотрел через стол на Мерлина.
— В конце концов, это не телохранители ее величества спасли ей жизнь, не так ли, сейджин Мерлин? — спокойно спросил он. — Не совсем?
— Не совсем, нет, ваше высочество. — Голос Мерлина был низким, его сапфировые глаза ПИКА потемнели. — Без них я бы опоздал, хотя... И это моя вина, что так много из них погибло. В тот день я неудачно уронил мяч.
Шарлиан пошевелилась на стуле, как будто хотела оспорить его вердикт, но не стала, и Нарман слабо улыбнулся.
— Я просто прокручивал в уме все то утро. — Его тон был почти капризным. — Вот, думал, ты так много объяснил, когда оказывается, что было еще так много всего, чего ты даже не коснулся! — Он покачал головой. — Должен признать, что некоторые вещи сейчас имеют гораздо больше смысла, чем тогда. Во-первых, я постоянно был озадачен тем, до какой степени их величества, похоже, думают так одинаково. Имейте в виду, у меня достаточно опыта, чтобы понять, насколько хорошо муж и жена могут научиться читать мысли друг друга. И, — кожа вокруг его глаз сморщилась, когда он коротко, но тепло улыбнулся Оливии, — о том, как они все еще могут удивлять друг друга, даже спустя годы. Но вы двое, — он перевел взгляд обратно на Кэйлеба и Шарлиан, — были вместе не так давно, вот почему вы не раз поражали меня тем, насколько плавно ваши действия и решения согласовывались, несмотря на то, что вы были в месяцах пути друг от друга. Например, то, как ее величество самостоятельно решила вернуться домой в Чисхолм после покушения. Это было именно то, что, по моему мнению, необходимо было сделать. На самом деле, это было то, что я довольно настойчиво советовал в то самое утро, но мне никогда не приходило в голову, что она действительно может сделать это так быстро. Теперь я понимаю, как это удавалось вам двоим.
— Справедливости ради по отношению к Кэйлебу и Шарлиан, ваше высочество, до покушения у них не было преимущества мгновенной связи, — отметил Мерлин, и Нарман задумчиво кивнул.
— Ты прав, — согласился он. — И они работали почти так же гладко даже до этого, не так ли?
— Да, "они работали", — довольно сухо сказал Кэйлеб. — Что возвращает меня к моему первоначальному вопросу, ваше высочество.
— Не скажу, что это не стало большим сюрпризом, ваша светлость, — признал Нарман. — Конечно, подозреваю, что вы были бы немного разочарованы, если бы этого не произошло! Странно, однако, то, что я не думаю, что это действительно потрясло меня.
— Этого не произошло?
В голосе его жены слышалась слабая, но отчетливая дрожь. Он быстро взглянул на нее, и она слегка неуверенно улыбнулась, увидев беспокойство в его глазах.
— Могу с уверенностью сказать, что это потрясло меня, — продолжила она. — И, — она перевела взгляд на Кэйлеба и Шарлиан, — должна признать, что меня это тоже беспокоит. Даже со всеми доказательствами сейджина Мерлина вы просите нас поверить во многое. Или, возможно, я должна сказать, во многое не верить. Вы больше не говорите только о храмовой четверке. Не только о коррупции в Церкви или о злых людях, искажающих Божье послание. Вы говорите нам, что само послание — ложь. Что вера, которой мы доверили наши души — души наших детей, — это не что иное, как одна огромная ложь.
В душе этой женщины есть сталь, — с уважением подумал Мерлин. — Она говорит правду, когда говорит, что шокирована, но она сразу переходит к сути всей истории, к тому, что действительно важно для нее.
— Отчасти это именно то, что говорит вам Мерлин, — ответил Стейнейр, прежде чем кто-либо другой смог это сделать. Она посмотрела на архиепископа, и он печально улыбнулся ей. — Церковь Ожидания Господнего — это ложь, "огромная ложь", как вы только что назвали, — сказал он. — Но мужчины и женщины, которые создали эту ложь, построили ее из фрагментов подлинной веры в Бога. Они украли кусочки правды, чтобы создать ложь, и именно это сделало ее такой чертовски — и я тщательно выбираю свое наречие, ваше высочество, — правдоподобной так надолго. Но, как сказал Мерлин, когда начинал, на самом деле нет такой уж большой разницы между Эриком Лэнгхорном и храмовой четверкой. Помимо того факта, что, согласны мы с ним или нет, Лэнгхорн действительно мог бы утверждать, что само выживание человеческой расы зависело от успеха его лжи.
Глаза Оливии сузились, и Стейнейр пожал плечами.
— Я не буду оспаривать ни единого слова, сказанного Мерлином о Лэнгхорне, Бедар и остальных "архангелах". Они были массовыми убийцами и, очевидно, страдали манией величия, и то, что они создали, было чудовищем и мерзостью перед Богом. Я сам бедарист, и открытие правды о покровительнице моего ордена было одним из самых неприятных событий в моей жизни. Но, все же, орден Бедар сделал огромное количество добра на протяжении веков. Полагаю, что это переросло во что-то совершенно отличное от того, что имела в виду Адоре Бедар, когда она была занята "перепрограммированием" сознания беспомощных, спящих людей, чтобы заставить их поверить в ложь, но я также был вынужден признать, что могу ошибаться в этом. Мы знаем, что сделали она и Лэнгхорн; мы никогда не узнаем, о чем они на самом деле думали, когда делали это. Я не утверждаю, что благородство их мотивов, если предположить, что они действительно обладали чем-то подобным, оправдывает их действия. Я просто говорю, что мы, как человеческие существа, склонны судить на основе того, что мы понимаем, что мы видим, даже когда мы знаем интеллектуально, что почти наверняка есть вещи, которые мы не понимаем и еще не видели. Мы делаем это с другими людьми. Мы делаем это даже с самими собой, когда подходим прямо к этому. Думаю, мы должны признать это, ваше высочество. И, возможно, мы могли бы попытаться избежать того же самого по отношению к Богу.
Она пристально смотрела на него несколько мгновений, затем медленно кивнула. На самом деле это не было жестом согласия — по крайней мере, пока. Но это была уступка в знак понимания. Или, возможно, о начале понимания.
— Со временем, Оливия, — сказала Шарлиан, — каждому человеку придется самому решать, как реагировать на ложь. Знаю, как отреагировала я, но никто не может предсказать, как отреагируют все остальные. Это одна из причин, по которой мы были так осторожны, когда дело доходило до решения, кому мы можем открыть правду.
— А если окажется, что вы были неправы, открыв это кому-то, ваше величество? — очень тихо спросила Оливия. — Что происходит потом?
— Тот факт, что вы спросили, означает, что вы уже знаете ответ, — ответила Шарлиан, ее голос был таким же мягким, но непоколебимым. — Мы не можем — и не будем — притворяться по этому поводу. Одному Богу известно, сколько людей погибнет до того, как закончится эта борьба, и информация, которой Мерлин поделился с вами и Нарманом сегодня вечером, была бы разрушительной в руках сторонников Храма. Если бы вы были на нашем месте, что бы вы хотели сделать, чтобы это не дошло до них?
Снова повисла тишина, напряженная и хрупкая. Затем, к удивлению, Оливия Бейц улыбнулась. Это была слабая улыбка, но искренняя, — понял Мерлин.
— Я была замужем за Нарманом почти столько же, сколько живете вы, ваше величество, — сказала она. — Все эти годы он делал все возможное, чтобы "защитить меня" от суровых реалий "великой игры". Боюсь, однако, что на самом деле он никогда не преуспевал в этом так хорошо, как думал, даже если у меня не хватило духу сказать ему, что это не так.
Она повернула голову, ее улыбка стала шире и теплее, когда ее глаза встретились с глазами мужа, и она сжала его руку. Затем она оглянулась на Шарлиан и Кэйлеба, и выражение ее лица снова стало серьезным.
— Но после всего этого, конечно, я знаю, что бы вы сделали, и я ни на секунду не сомневаюсь, что Нарман поступил бы точно так же на вашем месте. Если уж на то пошло, — она спокойно посмотрела Шарлиан в глаза, — я бы тоже так поступила. Так что, полагаю, это хорошо, ради всех нас, что тебе не придется.
— Мы не будем? — тихо спросил Кэйлеб, и Оливия покачала головой.
— Ваша светлость, если бы Нарман был склонен осудить вас как еретиков и демонопоклонников, он бы сделал это в тот момент, когда вы сказали ему, что сейджин Мерлин наблюдает "видения". Вам не нужно было говорить ему, что сейджин тоже летает по воздуху, и ему не нужно делать такие мелочи, как "о, дыши", чтобы он понял, что в нем работает нечто большее, чем догадывается храмовая четверка. С этого момента он знал, что Мерлин был "неестественным существом", и я не сомневаюсь, что предупреждение Писания о том, что такие вещи служат Шан-вей, прошло у него в голове. Это очень активный ум, знаете ли.
Она снова улыбнулась, качая головой Нарману, но одновременно умудряясь не отрывать взгляда от Кэйлеба, когда продолжила.
— Знаю своего мужа, — просто сказала она, — и хотя не сомневаюсь, что сейджин смог бы держать его под постоянным наблюдением, думаю, что ему удалось бы предать вас, если бы он решил, что вы с Мерлином действительно служили Шан-вей. Возможно, он и не пережил бы этого опыта, но он бы преуспел. И я думаю, теперь, когда вы узнали его получше, вы, вероятно, понимаете, что он сделал бы это, зная, что не выживет, если бы он действительно верил, что вы намеревались предать весь мир Тьме.
Мерлин заметил, что лицо Нармана приобрело интересный оттенок розового, но пухлый маленький князь не дрогнул.
И насчет него она тоже права, клянусь Богом, — подумал Мерлин и мысленно покачал головой. — Я бы сам так не подумал, когда впервые встретил его, но она права. Если бы он так думал, то сделал бы именно то, что она только что сказала.
— Как бы то ни было, — продолжала Оливия, — я в значительной степени верю в его суждения. Это не безошибочно, и он совершил свою долю ошибок. Но это несколько меньшая доля, чем у многих других князей, которых я могла бы упомянуть. И в этом случае, я думаю, мое суждение совпадает с ним.
Она посмотрела на Стейнейра. — Ваше высокопреосвященство, я бы очень хотела получить возможность ознакомиться с некоторыми другими священными писаниями, о которых вы упомянули. Уверена, что когда я это сделаю, у меня возникнет множество собственных вопросов. Но я была готова довериться вам против Храма, когда ваш отказ от толкования Матерью-Церковью единственного известного мне Писания не был основан ни на чем, кроме веры. Возможно, сейчас вы просите нас поверить еще больше, но вы также предлагаете нам гораздо больше доказательств и подтверждений. — Она пожала плечами. — Без сомнения, кто-то вроде Клинтана все равно найдет всевозможные причины, чтобы отвергнуть их. Я уже решила, что он не поклоняется тому же Богу, что и я, так что для меня это не проблема.
Мерлин почувствовал, что расслабляется, когда понял, что она имела в виду каждое слово. Он оглядел сидящих за столом и увидел, что его собственная реакция в большей или меньшей степени отражается на лицах каждого из присутствующих. Кроме, возможно, Нармана.
Князь Эмерэлда не смотрел на Мерлина Этроуза. И даже не на его императора и императрицу. Нет, он смотрел на кого-то гораздо более важного, чем любая из этих августейших особ.
Он смотрел на свою жену, и на этот раз, когда его глаза встретились с ее глазами, в выражении его лица или эмоциях вообще не было никакой настороженности.
.VI.
Гостиная князя Нармана, императорский дворец, город Черейт, королевство Чисхолм
— Доброе утро, ваше высочество.
— Да, это так, не так ли? Утро, я имею в виду. — Нарман Бейц выглянул из окна дворца на зимний серый чисхолмский день и вздрогнул.
На самом деле было не так уж и рано, — размышлял Мерлин, — но опять же, Черейт находился на четыре часовых пояса восточнее Эрейстора. Конечно, Нарман наслаждался довольно длительным путешествием, так что у него было достаточно времени, чтобы сбросить свои внутренние часы. Что привело Мерлина к печальному выводу, что князь Нарман просто не был тем, кого прискорбно веселые люди на Старой Земле упорно называли "жаворонком".
Справедливо, — подумал Мерлин, подавляя искушение улыбнуться. — В конце концов, я тоже никогда не был "жаворонком", если бы мог этого избежать.
— И что я могу для вас сделать в этот безбожный, холодный час? — спросил Нарман, подходя ближе к огню, потрескивающему в очаге гостевой гостиной. Он протянул руки к огню, хотя, честно говоря, в гостиной было не особенно холодно. Или, во всяком случае, не по чисхолмским стандартам.
— На самом деле, мне нужно обсудить с вами несколько вещей, ваше высочество, — сказал Мерлин, и глаза Нармана сузились, выражение его лица стало более серьезным, когда он посмотрел на сейджина.
