Исчезнувшая стихия

— Ты забыл, с кем разговариваешь, — тихо и медленно произнес я, волк напрягся, а его ноздри нервно дрогнули.

— Из...

— Извиняю. И нет, пытать ее не надо было, а вот надавить чуть сильнее вполне возможно, — Виллар устало провел огромной ладонью по лицу и тяжело вздохнул.

— Нельзя на нее давить Ваше Высочество. Особенно сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Дерганной она стала. Оглядывалась всю дорогу до Амы, не разговаривала ни с кем, словно где-то в другом месте была. И взгляд такой... — волк снова замолчал.

— Какой?

— Злой, яростный и пустой... С такими глазами обычно убивать идут. И руки она сегодня постоянно на мече держала.

— Она же его за спиной носит.

— А сегодня вот на бедро перевесила.

— Ты говорил, от нее смертью пахнет, она кого-то убила?

— Не знаю. Я не смог понять. Но пахло так, словно она в чужой крови искупалась, — я нахмурился. Во что она вляпалась?! — А когда я спросить пытался, — продолжал тем временем оборотень, — она нам истерику закатила.

— Диана? Истерику? — я отказывался верить услышанному. — Хотел бы я на это посмотреть.

— Лучше не стоит. Это не похоже на то, чего обычно ожидаешь от сильно перенервничавшей и испуганной девушки.

— Она была напугана? — я с силой сжал руки. Подлокотники жалобно скрипнули, заставляя меня ослабить хватку.

— Не уверен, по ней же никогда ничего понять нельзя! — перед мысленным взором само собой возникло непроницаемое лицо маленькой охотницы. Я фыркнул. — Но она скорее растеряна была. Знаете, Ваше Высочество, словно ответ найти пытается и не может, — я кивнул.

— Где она?

— Свидетелей допрашивает.

— А ты почему не с ней?

— Она выгнала, не разрешила присутствовать, — я услышал, как заскрипели мои зубы.

— А остальные где?

— Эм... Тут такая история вышла, — усмехнулся волк. — Лекс с послом перед самым въездом в Аму поцапаться умудрились. Ну, Ди слегка разозлилась...

— И?

— И они теперь вниз головой на дереве висят. Думают... — я невольно усмехнулся.

— Когда снимать планируешь?

— Завтра с утра, как уезжать будем. Надеюсь, Диана к этому моменту успокоится.

— Хорошо, — я кивнул, — пусть повисят. А теперь позови девчонку, — оборотень почему-то замялся. — В чем дело?

— Боюсь, она не захочет с вами разговаривать, к тому же просила ее не беспокоить.

— Виллар!

— Как скажете Ваше Высочество, — физиономия оборотня исчезла из моего поля зрения и ее место заняла раскачивающаяся земля. Я услышал осторожный стук в дверь, — Диана, с тобой принц поговорить хочет, — прошло несколько вдохов, прежде чем волк предпринял еще одну попытку. — Ди, — снова также осторожно, почти шепотом. И снова гробовая тишина. — Диана, — уже немного громче.

— Шли его лесом! — долетел до меня, приглушенный и раздраженный голос.

— Не могу, — отозвался волк.

— Ах, да политес..., — более ехидно, но не менее раздраженно. — Пошли его лесом культурно!

— Все равно не могу.

— Попроси Арона послать его лесом, он, в конце концов, посол дружественной державы и принц сильно орать не будет.

— Ди, Арон сейчас не в состоянии вести беседы.

— Почему? — почти удивленно. — Да сиди ты, мать твою, на месте. Дергается он мне тут, подумаешь, какие мы нежные!

— Ты его на дереве оставила.

— Ну хорошо! — раздалось уже громче и я услышал, как резко распахнулась дверь, ударившись о косяк, приглушенно скрипнув плохо смазанными петлями. Через вдох земля в зеркале покачнулась, и я увидел перед собой явно рассерженную Диану. Свет из дома рваными линиями падал из-за ее спины, высвечивая по-детски хрупкую фигурку, слегка растрепанные волосы, обрамляющие сильно заострившийся, но упрямо вздернутый подбородок и напряженные плечи. Выражение лица разглядеть было невозможно, впрочем, я был уверен, что снова не увижу ничего кроме ее коронной ехидной улыбки и издевательски вздернутой брови. А вот глаза горели уже знакомым нехорошим зеленым светом, невольно наводя на мысли о самоустранении.

— Идите лесом, Ваше Высочество! — почти ласково промурлыкала она. Земля снова закачалась, послышался хриплый скрип все тех же дверных петель и легкий щелчок. За-ме-ча-те-ль-но! Собственно, а чего я хотел?

Хоть убедился, что она жива и относительно здорова. Почему относительно? Потому, что выглядела охотница действительно злой и дерганной, а ярость, которая виднелась в ее взгляде, казалось, могла просочиться сквозь зеркальную поверхность, и как страстная, жестокая и расчетливая любовница удушить в своих ледяных объятиях.

— Виллар, с девчонки глаз не спускать ни на вдох. Даже в туалет пусть с сопровождением ходит, понятно? — оборотень серьезно кивнул. — Как только придет в себя, пусть свяжется со мной. Попытайтесь добиться от нее возможности присутствовать на допросах, скажите, это мой приказ.

— Есть что-то, о чем мне следует знать? — насторожился волк, пристально вглядываясь в гладкую поверхность.

— Не уверен.

— Если хотите...

— Не нужно, пока не нужно. Просто присматривайте за ней по возможности.

— Да, Ваше Высочество.

— Это все. Свободен.

Я откинулся на спинку кресла, переводя взгляд на лежащую на коленях детскую книгу и слегка потускневшую от времени гравюру. Теневые. Проклятые, забытые монстры. Чудовища, которыми пугали непослушных детей, и в существование которых уже никто не верил. Алчущие крови и страданий твари, изгнанные много веков назад.

Я разглядывал рисунок, сравнивая с тем, что видел в памяти сумасшедшего эльфа. То же непропорционально вытянутое тело, та же кошмарная пасть и те же окровавленные культи вместо рук. Тварь словно вылепленная неумелым мастером из куска уже начавшей подсыхать глины, чудовищное порождение безумных богов, наше проклятие и наказание. Она скалилась на меня с пожелтевших страниц, разжигая холодную ярость и пробуждая демона, заставляя содрогаться от отвращения и тихого бешенства. Неужели у кого-то хватило идиотизма их вернуть? Или они прорвались сами? Нет. Такой расклад маловероятен, а это значит, что нужно искать кукловода.

За окном сверкнула молния, врезаясь в сухую землю и рассыпая искры от столкновения с очередным уже бывшим шедевром дворцового скульптора, напоминая о том, почему мне следует держать эмоции под контролем. Я закрыл книгу и убрал ее на место, тихо выругавшись, когда одеревеневшие от долгого сидения в одной позе мышцы дали о себе знать. Чувство, что я каким-то непонятным образом оказался на пути шествования табуна диких лошадей на водопой, причем в обе стороны усиливалось с каждым следующим оборотом, проведенном мной в архиве за просмотром исторических хроник. Желудок все нежнее обнимал позвоночник, напоминая, что с самого утра кроме кофе ничего не видел. Из состояния лихорадочного поиска информации меня снова вывел исфит, что, похоже, становилось дурной традицией. Он мерцал и светился, но теперь не лихорадочными синими вспышками, а ядовито-голубым огнем, указывая на гнев и ярость своей хозяйки. И снова меня словно что-то ударило в грудь и сдавило кожаным ошейником горло, мешая нормально дышать. Я споткнулся от неожиданности и силы этого удара, когда потянулся за следующим историческим сборником. Да что, духи грани ее задери, с ней творится? Я упал в кресло и достал маленькое зеркало, вызывая девчонку, а затем, не дождавшись от нее ответа, плюнул на все и отправился спать.

Этой ночью мне опять приснилась Потеряшка. Она металась по пещере, сжимая руки в маленькие кулачки, сотканная из тумана и сумеречных облаков, а в зеленых глазищах сверкала злость и ненависть. Моего появления малышка не заметила, только замерла напротив одного из огненных монстров и закрыла глаза, продолжая беззвучно что-то шептать, а по ее телу пробегала едва заметная рябь, такая же, как пробегает по отражению в воде, если бросить камень. Целый вдох ничего не происходило, а затем белые раскаленные лепестки цветка потянулись к худенькому ребенку, оплетая тугим жгучим коконом сначала ноги, лодыжки, голени, выступающие коленки, а затем все тело, словно пытаясь сожрать малышку. А я стоял на другом конце пещеры и не мог сдвинуться с места, захваченный этим страшным, но по-своему прекрасным зрелищем и лишь, когда цветок полностью поглотил ее, кинулся вперед. Так обычно душевнобольные, казавшиеся до этого неподвижными и спокойными, вдруг срываются с места и принимаются громить попадающиеся под руку предметы. Мыслей не было. Никаких. Исчезли куда-то все ощущения и эмоции, знания и воспоминания, даже гребаное чувство самосохранения и элементарная логика отошли, нет, не на второй, на десятый или даже сотый план. Лишь голые инстинкты — защитить, помочь, вытащить. Я не обратил внимания на тянущиеся ко мне цветы, не видел или не хотел видеть их почти болезненно белый цвет, не почувствовал усилившийся запах меда и корицы, и не заметил, что не слышу ничего кроме собственного надрывного дыхания, в том числе и криков девчонки. А ведь она всего лишь ребенок, хоть и странный, пусть даже созданный тьмой и серебряным светом луны, но лишь ребенок и свой страх выражает самым простым, но от этого не менее действенным способом — криком. Я уже протянул руку с отросшими когтями к верхушке цветка, когда до моих ушей донесся сначала едва слышный облегченный вздох, а потом звонкий смех. Этот звук, ее голос, заставил меня очнуться, прийти в себя и собраться с мыслями. Я рухнул на пол и, склонившись почти к самой земле, заржал. От облегчения и от идиотизма ситуации в целом. Невыносимо захотелось оглянуться назад, но я не стал, продолжая сидеть на полу и уже беззвучно смеяться. Зачем заглядывать в лицо смерти, у которой выторговал еще один день жизни? Она ведь может и передумать, заметив такой интерес.