Это беспокоило Ремонтуа. До сих пор инопланетные машины избегали подходить столь близко. Казалось, что это было заложено глубоко в их управляющие процедуры, как будто это был приказ, фундаментальная команда избегать ненужных контактов с мирами жонглеров образами.
Но люди перенесли битву на водную планету. Насколько серьезен был этот приказ? Возможно, при падении корвета Скейди сработал какой-то переключатель, и уже был нанесен ущерб. Возможно, механизмы ингибиторов уже проникли в биосферу. В этом случае даже эта планета жонглеров не очень долго может оставаться безопасной.
С точки зрения Ремонтуа, полет агрегата продолжался почти секунду. При обычном ускорении он достигнет воздушного пространства планеты менее чем за сорок минут. В его нынешнем состоянии сознания это показалось бы вечностью. Но Ремонтуа знал, что в это лучше не верить.
Малый кораблик Ремонтуа, имевший форму трезубца, вылетел со стоянки сбоку "Зодиакального света". Когда включился главный двигатель, почти сразу же он почувствовал давление на позвоночник, такое же тяжелое и неумолимое, как при падении на бетон. Корпус заскрипел и запротестовал, когда ускорение достигло пяти, шести, семи g. Единственный двигатель, установленный на выносной опоре, представлял собой микроминиатюрный привод конджойнеров, спроектированный с точностью часовщика, каждый компонент был доведен до невероятных допусков. Это заставило бы Ремонтуа занервничать, если бы он позволил себе нервничать.
Он был единственным живым существом на борту недавно построенного корабля. Он даже казался чем-то второстепенным, втиснутым в крошечное углубление, похожее на глаз, в длинной угольно-черной игле корпуса. Иллюминаторов не было, а сенсорных отверстий было совсем немного, но благодаря своим имплантам Ремонтуа все же различал маленький корабль, воспринимая его лишь как стеклянное продолжение своего личного пространства. За жесткими границами корабля находилась менее ощутимая сфера сенсорного охвата: пассивные и активные контакты щекотали ту часть его мозга, которая была связана с проприоцептивным восприятием образа его собственного тела.
Тяга выровнялась на восьми g. Инерционная защита от такого ускорения отсутствовала, несмотря на то, что технология конджойнеров более полувека позволяла регулировать инерцию. Этого нельзя было допустить. Другая технология, которую нес корабль, — сверкающее, похожее на мишуру устройство гипометрического оружия — была крайне нетерпима к изменениям местной метрики. Гипометрическим оружием было достаточно сложно пользоваться в почти плоском, нетронутом пространстве-времени. Но под влиянием инерционной технологии оно становилось крайне непредсказуемым, как злобные бесенята. Ремонтуа хотел бы разогнаться еще сильнее, но при ускорении выше восьми g существовала реальная опасность смещения крошечных компонентов оружия.
Само по себе оружие не привлекало особого внимания снаружи. Оно было заключено в сигарообразную гондолу, выступающую из той же опоры, на которой крепился привод, и не имело ни дула, ни выхлопной трубы, ни каких-либо других заметных деталей поверхности. Единственным конструктивным ограничением было то, что оружие должно было находиться как можно дальше от человека, находящегося в корабле. Ремонтуа подумал, что именно благодаря угрожающему очарованию устройства он на самом деле чувствовал себя в большей безопасности с опасным, нестабильным миниатюрным приводом между собой и донкихотским оружием.
Он проверил, как продвигается агрегат ингибиторов, и не был ни рад, ни разочарован, увидев, что все произошло именно так, как он и предполагал. Однако кое-что изменилось: его уход из "Зодиакального света" привлек внимание других главных героев. Один из бывших союзников Скейди двигался по траектории перехвата, его корабль несся с большим ускорением, чем он мог выдержать. Другой корабль конджойнеров должен был атаковать его в течение пятнадцати минут. Через пять или шесть минут после этого его должен был достичь второй агрегат.
Ремонтуа позволил себе мимолетную вспышку беспокойства, достаточную, чтобы влить в кровь немного адреналина. Затем он подавил ее, как захлопывают дверь на шумной вечеринке.
Разумом он понимал, что логичнее всего было бы остаться на "Зодиакальном свете", где его координация и проницательность ценились больше всего. Он мог бы запрограммировать имитацию самого себя на бета-уровне, чтобы управлять этим кораблем, или попросить добровольца. Нашлись бы десятки желающих, и некоторые из них были бы оснащены собственными имплантами конджойнеров. Но он настоял на том, чтобы вести корабль самому. И не только потому, что он потратил больше времени, чем большинство из них, на изучение способов применения гипометрического оружия. Кроме того, у него было чувство долга: это было то, что он должен был сделать.
Он знал, что это из-за Аны Хоури. Он совершил ошибку, позволив ей спуститься на планету одной. С военной точки зрения, это было совершенно правильно: не было смысла использовать и без того перегруженные ресурсы, когда существовала большая вероятность того, что Аура уже мертва. Более того, подумал он, когда были все шансы на то, что Аура уже была настолько полезна для них, насколько она вообще могла быть полезной. Кроме того, в любом случае ничто крупнее спасательной капсулы не имело шансов достичь поверхности при максимально строгой блокаде ингибиторов.
Но Клавейн посмотрел бы на это иначе. В девяти случаях из десяти он основывал свои решения на строгом применении военного здравого смысла. Иначе он не прожил бы и пятисот лет. Но иногда он полностью игнорировал правила и делал что-то, что не имело смысла, кроме как с точки зрения гуманности.
Ремонтуа подумал, что, вероятно, это был один из таких случаев. Неважно, что Скейди и Аура, вероятно, были мертвы: Клавейн погиб бы вместе с Хоури, даже если бы сама попытка спасения почти гарантированно закончилась их смертью.
На протяжении многих лет Ремонтуа снова и снова анализировал мельчайшие подробности жизни Клавейна, критические моменты, пытаясь понять, помогли или помешали его старому другу эти иррациональные поступки. Он еще раз обдумал решения Клавейна, пока ждал корабль конджойнеров, который должен был его перехватить. Как всегда, он не получил удовлетворительного ответа. Но он решил, что настало время жить по правилам Клавейна, а не по предписаниям жесткого тактического анализа.
В его мозгу прозвенели часы. Отведенные ему пятнадцать минут истекли.
Не было смысла думать о приближающемся корабле конджойнеров до его прибытия: быстрый анализ вариантов показал ему, что отклонение от текущего курса ничего не даст.
Другой корабль прошел сквозь концентрические границы его сенсоров, как рыба, пробивающаяся сквозь резко очерченные морские течения. В его воображении это стало осязаемой вещью, а не смутным намеком на сенсорные данные.
Это был корвет класса Мурена, похожий на корабль Скейди, такой же ослепительно черный, как корабль Ремонтуа, но формой больше похожий на рыболовный крючок со странными зазубринами, чем на трезубец его собственной машины. Даже с близкого расстояния едва можно было различить спектральный шум его малозаметных двигателей. В среднем его корпус излучал на 2,7 Кельвина выше абсолютного нуля. Вблизи, в микроволновом спектре, он представлял собой сплошное одеяло из горячих и холодных точек. Он нанес на карту расположение криоарифметических двигателей; наблюдал за теми из них, которые функционировали менее эффективно, чем их соседи; наблюдал также за теми, которые были тревожно низкими, балансируя на грани выхода из алгоритмического цикла. Время от времени вспыхивало синее мерцание, когда один из узлов опускался ниже одного градуса Кельвина, прежде чем его возвращали в прежнее состояние вместе с другими.
Корабли можно было сделать сколь угодно холодными и, следовательно, приспособить к фоновому излучению ранней Вселенной, которое все еще летело спустя пятнадцать миллиардов лет. Но фоновая карта не была гладкой: космическая инфляция увеличила крошечные дефекты в расширяющейся Вселенной, что привело к едва заметным изменениям фона, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Это были отклонения от истинной анизотропии: морщины на лице творения. Если бы нельзя было отрегулировать температуру корпуса в соответствии с этими колебаниями, корабли могли бы достичь лишь неполного соответствия фоновому спектру. При некоторых обстоятельствах поиск этих крошечных признаков несоответствия был единственным способом обнаружения вражеских кораблей.
Но корабль конджойнеров сохранял низкую температуру корпуса исключительно в качестве маскировки от находящихся поблизости сил ингибиторов. Он не предпринимал никаких реальных усилий, чтобы спрятаться от Ремонтуа. На самом деле, он даже пытался заговорить с ним.
В конджойнерах была одна черта, которой не могли не восхищаться даже те, кто не обладал их дополнениями: они не сдавались. Двадцать восемь тысяч оставшихся без ответа запросов на переговоры не остановили бы двадцать восемь тысяч первый.
Ремонтуа позволил узкой линии лазерного сообщения прочертиться по его корпусу, пока она не нашла одно из немногих сенсорных пятен.
Он исследовал передачу через многочисленные слои ментальной защиты. В конце концов, после долгих секунд размышлений, он решил, что можно безопасно поместить передачу в наиболее чувствительные уголки своего собственного разума. Формат сообщения был на естественном языке, а не на каком-либо из высокоуровневых протоколов конджойнеров. Приятный оскорбительный штрих, подумал он: с точки зрения союзников Скейди, это был эквивалент детского лепета.
[Ремонтуа? Это вы, не так ли? Почему вы не хотите с нами разговаривать?]
Он высказал мысль в том же формате. Почему вы так уверены, что я Ремонтуа?
[Вам всегда больше нравились необузданные жесты, чем вы могли себе представить. Это прямо из книги Клавейна о дерзких выходках.]
Кто-то же должен это делать.
[Это смелая попытка, Ремонтуа, но бессмысленно беспокоиться об этих людях на планете. Сейчас мы ничем не можем им помочь. Они даже не имеют отношения к будущему исходу войны.]
Тогда нам лучше оставить их на виселице. Это было бы в духе Скейди, не так ли?
[Скейди сделала бы для них все, что могла, если бы думала, что они смогут что-то изменить. Но вы делаете только хуже. Не принимайте бой всерьез. Не затягивайте с этим, когда нам больше всего нужно объединить наши силы.]
Еще одна просьба о сотрудничестве? Скейди, должно быть, переворачивается в гробу.
[Она была прагматиком, Ремонтуа, во многом похожим на вас. Она бы поняла, что сейчас самое время объединить наши силы, объединить нашу базу знаний и нанести реальный урон вражеским машинам.]
Вы имеете в виду, что путем обмана и воровства добились всего, чего могли. Вы знаете, что я больше никогда не буду вам так доверять. Теперь вам нечего терять, вступая в переговоры.
[С сожалением признаем, что были допущены тактические ошибки. Но теперь, когда Скейди, как вы уже упомянули, скорее всего, мертва...]
Утята бродят вокруг в поисках новой мамы-утки.
[Используйте аналогию по своему усмотрению, Ремонтуа. Мы всего лишь предлагаем вам протянутую руку дружбы. Ситуация здесь сложнее, чем мы думали до сих пор. Вы, должно быть, видели это сами: дразнящие намеки в данных, обрывки информации — слишком мелкие и незначительные сами по себе, но которые в совокупности дают ясный вывод. Мы имеем дело не только с волками, Ремонтуа. Есть кое-что еще.]
Я не видел ничего, что не смог бы объяснить.
[Значит, вы искали недостаточно тщательно. Вот, Ремонтуа: изучите наши данные, если сомневаетесь в нас. Посмотрим, изменит ли это ваше мнение. Посмотрим, станет ли это вам понятнее.]
Самородок данных был заложен в его голове. Инстинкт подсказал ему удалить его не читая. Но он решил пока оставить его там.
Вы предлагаете партнерство?
[Разобщенные, мы никогда не победим их. Вместе мы могли бы изменить ситуацию к лучшему.]
Возможно. Но на самом деле вам ведь нужен не я, не так ли?
[Конечно, не вы, Ремонтуа.]
Он улыбнулся: конджойнеры Скейди, возможно, и не имели лидера, возможно, их даже подталкивал к нему какой-то инстинктивный импульс заполнить эту пустоту, но в основном это было гипометрическое оружие. Это была единственная технология, которую им не удалось украсть или переделать, несмотря на то, что Скейди украла Ауру. Все, что им было нужно, — это один прототип; он даже не обязательно должен был быть целым, главное, чтобы они могли восстановить его рабочую конфигурацию.
Спасибо за предложение, но на самом деле я сейчас немного занят. Почему бы нам не обсудить это позже? Скажем, через несколько месяцев?
[Ремонтуа... не заставляйте нас делать это.]
Он включил боковой движок, резко уходя в сторону от другого корабля. Он нанес на карту области функций мозга, которые увеличивались или уменьшались по мере того, как кровь приливала к его черепу. Мгновение спустя корвет затенил его, имитируя его жесткие движения с изяществом, граничащим с сарказмом.
[Нам нужно это оружие, Ремонтуа.]
Итак, я догадался. Почему вы просто не сказали об этом в самом начале?
[Мы хотели дать вам возможность взглянуть на вещи с нашей точки зрения.]
Полагаю, в таком случае я должен быть благодарен.
Он почувствовал, как содрогнулся его корабль. В голове у него вспыхнули сообщения о повреждениях, яркие и геометрические, как приступ мигрени. В него попали множественные снаряды, пробившие корпус и нацеленные на критически важные функции корабля. Это была точная хирургия: они хотели оставить его дрейфующим, готовым к краже, а не разнести его корабль на части. Заботились ли они о его выживании, было совершенно другим вопросом.
[Сдайте оружие сейчас же, Рем, и мы оставим вам достаточно летных возможностей, чтобы спастись от приближающейся к нам стаи волков.]
Извините, но это не входит в мои планы на сегодня.
Его судно снова затряслось: многие жизненно важные функции вышли из строя. Корабль уже пытался найти обходные пути, делая все возможное, чтобы продолжать полет, но был предел повреждениям, которые он мог выдержать. Он подумывал о том, чтобы нанести ответный удар, но решил приберечь свои обычные боеприпасы для ингибиторов. Оставалось само гипометрическое оружие, которое после трудоемкой калибровки практически не испытывалось.
Он отдал мысленную команду, которая заставила его раскрутиться до энергии активации, компенсируя смещение вектора корабля, поскольку угловой момент передавался на сверкающие внутренности оружия. Внешне не было никаких признаков каких-либо изменений в устройстве. Ему стало интересно, какие сенсоры нацелил на него корвет и достаточно ли они хороши, чтобы уловить едва заметные признаки активации.
