— Зверей...
— Или печально нам всем знакомых двуногих без перьев. Вернемся к лесу, Нина. Вы видели что-то...нет, не так. Вам встречался кто-то подозрительный?
— Я не могу так сказать...
— Можете, я уверен. Другое дело, что для этого вам придется нырнуть туда, куда человек сбрасывает все вещи, о которых не хочется думать. Вещи, на которые у него нет ответа. Видели вы такие вещи, Нина? Было с вами что-то такое, о чем вы пытались поговорить лишь раз или два или же вовсе не рискнули из страха стать посмешищем или...получить, наконец, ответ?
Жена Щербанки молчала долго — к исходу пятой минуты Болотин уже начал ощущать смутную необходимость напомнить о своем существовании. До подобных мер, впрочем, не дошло — Нина заговорила вновь.
И голос ее был столь глухим, столь отрешенным, словно слова наружу вытягивал не человек, но давно пришедшая в негодность машина.
— Женщина. Была...женщина.
Болотин молчал, вновь и вновь прогоняя пред глазами фотоснимки почти полугодовой давности, вновь и вновь возвращался в памяти к телу, распростертому средь листвы.
— Я часто ее...видела, когда с работы шла. Иногда — из окна...у нас там пара тропинок есть...
Окровавленные осколки костей черепа. Грязные черные пятна поверх изодранной выстрелами одежды.
— Среднего роста такая, в кофте все время, даже когда тепло...в платочке...
Кровь поверх шерстяной кофты, кровь на свалявшемся, присыпанном травой, шарфе. Кровь на длинной юбке и на листьях.
— С лукошком всегда ходила, даже когда собирать-то нечего...
— Одна?
— Нет, нет...с ней...всегда был кто-то, — вздрогнула Нина. — Я потому и обратила внимание, понимаете? Каждый раз — люди другие...
— Возраста какого?
— Молодые люди чаще, иногда кто-то...из старших классов...иногда совсем еще...дети...
— Лица вы, конечно, не видели.
— Нет, я как-то...никогда к ней...
— Это вы правильно сделали.
Слова вырвались будто бы сами собой — и пусть у него и был теперь превосходный повод винить себя за несдержанность, Болотин лишь устало вздохнул, потирая лоб. Пока все складывалось лучше, чем он думал — никакой коррекции памяти, скорее всего, не понадобится...
Если только он, конечно, не продолжит и дальше говорить о вещах, которые этой женщине вовсе знать не требуется — например, что небольшая доза страха уберегла ее от участи очередной жертвы существа, в миру проживавшего под именем Марты Понческу, супруги не самого последнего человека в уездном народном совете. Человека, что уже который месяц напрягал свои смешные в сравнении с одним только "Эрмием", не говоря уж обо всей глыбе Второй Площадки, связи, лишь бы только отомстить убийце — и даже не догадывался, от совместного житья с кем избавил его выстрел Виорела. Не догадывался он и о шлейфе из трупов, что тянулся за его обожаемой женой: думать о том, щадила ли полукровка то ничтожество из-за его поста или действительно любила человека достаточно сильно, чтобы раз за разом кормиться кем-то еще, Болотин предпочитал поменьше — подобные рассуждения мало того, что тратили время, так еще ни к чему и не вели.
— По поводу...того дня. Вы можете что-то добавить?
— У Тимки...первая смена кончилась, он...он домой...я через час тоже... — окончательно помертвевшим голосом выговаривала женщина. — Видела какие-то фигуры у леса, ну мало ли кто там...ходит... — у Нины затряслись руки. — Прихожу, а его...его дома-то нет...только Виорел...
— И вы сообщили ему.
— Он...так кричал на меня...потом взял ружье и...
"Лихой парень. Жил бы в Ленинграде — глядишь, Филиппенко[6] бы после первой жертвы закончился".
— Он ведь не мог, поймите. Не мог он. Он меня-то пальцем никогда не трогал, не то, чтобы...он не мог...не мог...
— Нина.
Его работа здесь была закончена, его интерес — удовлетворен.
— Виорел этого не делал.
Он не должен был говорить ничего сверх тех вопросов, что уже были заданы, что четко определяли судьбу этого маленького, жалкого, почти уже доведенного горем и отчаянием до могилы человеческого существа.
— Убийца вашего сына мертв. Знайте это и молчите. Что бы ни говорили окружающие, как бы плохо вам ни было. Молчите.
Он не должен был. Но иногда иначе просто не получалось.
— Виорел жив. Не наделайте глупостей — и вы с ним еще увидитесь.
Он не должен был. Но теперь уйти, закрыть дверь в этот дом было куда легче.
— Вы, полагаю, Костел...
— Йонице. Костел Йонице, — открывший дверь мужчина разговаривал таким зычным басом, что странно, как только в доме еще держались стекла. — А вы...
— Я вам звонил, — продемонстрировав документы, сухо произнес Болотин. — Нужно обсудить кое-какие детали случившегося четыре месяца назад. Позволите пройти?
Хозяин — насколько это слово было применимо в стране победившего социализма — половины двухквартирного дома скосил взгляд, явно силясь прочесть раскрытую книжечку, затем остановил внимание на ноге гостя, что уже успела заблокировать дверь.
— Ну...проходите.
Болотину, в свою очередь, тоже хватило лишь одного взгляда — чтобы понять, сколь малого удастся здесь достичь. Как и в случае с Гердаком, первое впечатление грозило стать более чем верным: короткие волосы, опухшее, красное лицо, осоловелый взгляд...да и наличие из одежды лишь растянутой майки и семейных трусов — в такую-то погоду — было более чем красноречивым сигналом.
О перегаре, который ударял в нос, едва только Костел оказывался рядом, и вовсе думать лишний раз не хотелось.
— Виорела давно знаете?
— Да со школы вместе, — икнув, выдохнул хозяин, успевший уже плюхнуться в протертое едва ли не до пружин кресло.
— Врете, — тут же отозвался Болотин. — Он не местный, а вы дальше Клужа в жизни не выбирались.
"Хорош дружок, до сих пор не просыхает. И на что пьет только, на какие шиши?".
— Ой, я это...спутал... — промямлил хозяин, приглаживая короткий ежик волос и пиная подкатившуюся под ноги бутылку. — С Марином, да, из соседнего двора который. А с Ви — ну, лет семь, восемь, может. За дичью к нему ход-дили, припрятывал всегда что-то, в самые голодные годы-то...а что?
— Марин...вы же говорите сейчас о Марине Гика, верно?
— Ну...да, а о ком же еще-то? — выпучил глаза Костел. — А вам-то что...где...
— Вижу, вы не в том состоянии, в котором обещали быть к моему приходу, — вздохнул подполковник, вызвав глупую улыбку на лице Костела.
— Да-а-а...я-то хорошо...п-подготовился...как п-просили...
"Здесь точно ничего не выудишь. Разве что динамитом глушить..."
— В день убийства сына Виорела — где вы были?
— Я?
— Нет, вся королевская рать Михая со швейцарцами[7] вприкуску! — не выдержал Болотин. — Ты, скотина, ты! Где. Ты. Был?
— Товарищ...ну зачем...так-то... — взглянув в глаза полковника, что был уже у самого кресла, Костел ойкнул и вжался в спинку. — Да дома у него был! Дома! С Марином! Бутылку взяли, три семерки...три бутылки...договорились по кружечке...
— Дальше что было? — нависши над пьяницей, прошипел подполковник.
— Нинка, жена его, кричит...глазищи круглые...Ви в лес побежал, с ружьем...я с ней сидеть остался, а то орала, как дурная какая...
— Дальше.
— А что...что дальше-то? Я это...того самого...налил ей чуть-чуть, ну, от нервов...и сам немного...а Марин это, на стрельбу побежал...
— Он дома сейчас?
— Да должен быть, — Костел пожал плечами. — А вы чего...это...к нему?
— До свидания. Благодарю за помощь следствию.
— Эй, может я это...помочь чего... — попытавшись было встать, Костел сделал ровно половину шага, прежде чем закачаться и снова упасть в кресло.
Уже за порогом Болотин обернулся, вглядываясь в заклеенные газетами окна. Еще один адрес можно было смело вычеркивать из списка — неумеренное потребление алкоголя избавляло от лишних свидетелей едва ли не лучше, чем коррекция памяти.
Марин Гика с силой задернул шторы. Этот отощалый, лысый человечек с трудом определимого на глаз возраста оказался куда крепче, чем прежние собеседники Болотина: никаких рыданий, никакой дешевой водки под рукой...было, впрочем, что-то еще, что-то, едва заметное — но то и дело проскальзывающее во взгляде, в нервном жесте...
— Про Виорела, значит, послушать хотите, — пробормотал он почти скороговоркой, выдергивая шнур из телефонной коробки. — Про Виорела и то, что случилось...
— Вы чего-то опасаетесь?
— Сами знаете, — накрыв отключенный уже телефон подушкой, нервно улыбнулся хозяин. — Нам вот этакое богатство проводят едино для того, чтобы слушать можно было. Уж не знаю, откуда вы приехали, из каких краев, да только зря думаете, что вас тоже не...
— Что я думаю — это другой вопрос, — покачал головой Болотин. — И ответ на него вам не требуется. К делу, если можно. Мне известно, что вы были первым человеком на месте убийства.
— Милиция раз десять меня трясла, — глядя куда-то в сторону плотно занавешенного окна, выдохнул Гика. — Может, одиннадцать, хрен их. Никак верить не хотели.
— Верить чему? — тихо-тихо произнес подполковник.
— Вы были у Костела...видел вас во дворе, — присев за стол и почти тут же вскочив, Марин двинулся по комнате. — Если он хоть что путное сказал, то часть уже точно знаете. Пришли мы к Ви, за столом посидеть. Посидели, как же...жена его ор подняла, что Тимку увели, тот с ружьем в лес. Ну, от Костела-то никогда ничего не дождешься, ему бы нахлебаться только в одно рыло...
— А вы решили действовать.
— Решил, — встав, словно вкопанный, резко бросил Гика. — Да. Решил. На свою головушку. Выстрела...три, было, кажется. И еще... — он понизил голос. — Еще свет какой-то. Там, в листве.
— Свет? — отодвинув пустую кружку поближе к центру стола, изобразил недоумение Болотин.
— Да. Он меня и вывел...ну и выстрел последний. Так бежал...думал все, свалюсь по пути. Дорожки-то там ой какие неровные. Когда нашел их...нашел...
— Что-то показалось вам...странным? Необычным?
— Баба та лежала уже, — Марин отозвался далеко не сразу. — Голова в кашу, в груди дырень с кулак, кровь везде...и следы еще такие, знаете, словно пожгло чем. Виорел с сыном на руках сидел...я их окликнул — ничего. Подошел тихонько, значится...ну, со спины... — вновь приблизившись к столу, Гика оперся о поверхность того обеими руками. — Вот тогда-то и увидел.
— Что?
— Мальчику шею свернули, как куренку какому, и мяса целый шмат выдрали, да только не в том соль, — севшим голосом произнес Гика. — Виорел у него на шее, на лице...рисовал что-то. Знаки какие-то, черточки...да не знаю я! — не выдержав, перешел на крик хозяин. — Меня десять раз допрашивали, и каждый раз смотрели, как на дурака! А я видел, видел! Кровью он чертил, говорил все время что-то, а потом...потом просто кричать стал...
Медленно выдвинув стул, Гика присел, некоторое время молча глядя на Болотина.
— Даже звери так не кричат, я вам скажу. Даже звери...
— Что ж, сегодня у меня есть с чем вас поздравить.
В крохотном больничном парке жизни было еще до смешного мало: ни первых листков на начавших уже понемногу выбираться из-под белого покрывала деревьях, ни ранних птиц...промозглым утром, когда Болотин подошел, оставляя глубокие следы на примятом снегу, к обшарпанной зеленой скамье, узенькие дорожки были пусты как одна, и лишь где-то далеко-далеко, среди деревьев, виднелось что-то похожее на человеческий силуэт.
— Вторую неделю ведь ходишь...дел, что ли, нет никаких?
Сидящий на скамье маг все еще носил бинты. Да и гипс никуда не делся — как Болотин и предполагал, переломанные кости в правой руке так быстро бы не срослись. Курить, впрочем, это Виорелу почти не мешало — разве что сигарета раз-другой норовила выскользнуть из пальцев руки левой...
— Дело мое закончено, — присев рядом, выдохнул подполковник. — Да и ваше тоже. Завтра снимаем охрану, послезавтра уже выезжаем. Вас выпустят с оправдательным, как отойдете окончательно — еще неделя-две, полагаю, месяц, как самое большее.
— И кого вместо меня на плаху? — желчно поинтересовался маг. — Или как вы там...
— Голову зря не забивайте, — отмахнулся Болотин. — Не о том сейчас речь. Просто хочу, чтобы вы понимали ситуацию. Все, что надо было сделать, мы сделали. Свидетелям память подчищена, бумажки подписаны, руки пожаты, а задницы в высоких креслах почесаны. Сидеть тут дольше мы не можем, у "Атропы" каждый человек на счету, а на ваше дело и так выделили, помимо меня...ну, Евстигнеев с Муратовым так, штурмовики с Площадки, а вот Бутман вашей породы будет...
— А я-то грешным делом думал, что врач.
— И это тоже. Разносторонняя личность...особенно по части ругани, — подполковник усмехнулся. — Короче говоря, Виорел, мы скоро с места снимаемся, а потом надо бы последний вопрос прояснить.
— Кто б сомневался, — бросив в снег окурок, маг уставился куда-то в сторону зарослей. — Пришло время счета выставлять? А коли не расплачусь по ним, назад в объятья Гердака?
— Вот ни разу не близко, — отозвался Болотин. — Во-первых, я не из Кольца какого. Во-вторых, стал бы я гробить на вас столько сил, чтобы потом заниматься примитивным шантажом? Он, знаете ли, вообще редко когда дает хорошие результаты. Сильного так не возьмешь, а слабый — на кой черт он, тот слабый, вообще сдался? Что от него толку?
— Резонно, — Виорел выбил последнюю сигарету из пачки. — Тогда о чем речь?
— В первую очередь о вас, конечно. Как себя чувствуете сегодня?
— Как выгляжу, — зло процедил Щербанка. — И не надо вокруг да около со мной тут бегать, сам ведь сказал, что время жмет. Что услышать-то хочешь? Что я делать дальше намерен? — чиркнув спичкой, маг продолжил. — Да сам не знаю, вот такой тебе ответ. От этих не возвращаются. А я вернусь — и будут как от прокаженного все бегать. С должности уже слетел, ясное дело, уйти тут хрен уйдешь, не Нинку же бросать...
— Прошло уже полгода...больше даже, — медленно выговорил подполковник. — Да и у нас с вами это не первая беседа. Спросить вот хочу...
— Ну так валяй, спрашивай. Не тяни кота.
— Что вы чувствуете?
Взгляд мага остановился, остекленел. Уставившись на подполковника так, словно впервые его видел, Виорел — лицо его чуть заметно вздрогнуло от с трудом сдерживаемого напряжения — отвернулся, сплюнув куда-то в снег. Потрогал пальцем пустоту на том месте, откуда не так давно выдрали зуб.
— Сам-то как думаешь, шпион херов?
— Думаю, что в первую очередь, конечно, гнев, — невозмутимым тоном ответствовал Болотин. — Нам осталось только прояснить, по чьему адресу.
Не дав ответа, Виорел затянулся, отвернув голову прочь. Выпустил облачко дыма в морозный утренний воздух и затянулся снова. Пальцы левой руки, с трудом справлявшейся со сложной задачей, немного подрагивали — но это была далеко не та дрожь, которую Болотин запомнил по больничной палате.
— Я не успел.
Прорехи меж словами мага ширились, образуя самые настоящие дыры. Выдохнув вместе с дымом несколько слов, он вновь замолчал — замолчал надолго — и лишь когда на соседней аллее появились не особо четкие пока человеческие силуэты, двигавшиеся прогулочным шагом, решил продолжить.
