Глава 10
Может, и не закончилась бы эта история с Ребеккой легко и просто. Но...
Исс Тадео Меро ЭТО пробуждение никогда не забудет.
Открыть глаза, потому что у тебя низ живота замерз, и с ужасом обнаружить, что на этом самом месте у тебя лежит... меч!
Ледяной, холодный... ой, мамочки!!!
— Руками не дергай, а то и без пальцев останешься, и без морковки своей, — вежливым тоном предупредил его Феликс.
— Ой, мама!
— Будет тебе и ой, и мама. Слово даю...
Тадео понял, что пришла его смерть, и обмочился. Феликс брезгливо поправил клинок. Теперь его прокаливать придется после этого... писуна! Фу!
— Я... не...
— Упадешь в обморок — точно все отрежу. Чтобы в чувство пришел, — предупредил Феликс.
— Н-не упаду...
И то!
Куда уж тут падать, разве что с кровати?
Феликс затягивать не собирался.
— Я знаю о твоей попытке пообщаться с моей сестрой. Эрра Мария.
Тадео бешено завращал глазами. Головой-то мотать лежа на подушках неудобно, и вообще... голос повышать тоже нельзя!
Не хотел он!
Обознатушки вышли!
Да если б он знал, он бы и никогда, и ни за что...
Феликс внимательно следил за сменой настроений на лице мужчины. Потом улыбнулся так, что Тадео едва и еще сильнее простыни не изгадил. Медвежья болезнь, она такая...
— Понимаешь. Вот и ладненько. Если ты. Или кто-то другой. Приблизится к моим близким и друзьям... я убью всех. И тебя в том числе. Ты понял?
— Да! — шепнул Тадео.
— Вот и отлично. Умничка. А это тебе на до-олгую память.
Феликс убрал клинок от гениталий несчастного — и чиркнул его поперек живота. Вообще, это опасно, так и кишки можно выпустить. Но после обретения второго облика у Феликса и зрение, и движения стали намного более острыми, отточенными... царапина получилась глубокой и противной, но для жизни не опасной.
Впрочем, исс Меро этого пока не понял.
Упал в обморок.
Феликс фыркнул, обернулся в нетопыря и улетел.
Когда он наведался к поместью Стоунов, на следующую ночь, он был более, чем доволен.
Исс Меро оказался умным.
Он не помчался к Ребекке и не стал поднимать шум. К чему? Кому он и что сможет доказать, кого и в чем убедить? Одуревшую от гнева бабу?
Не смешно даже!
Так что он просто рассказал всем о стр-рашном Феликсе. Да так все расписал, что Нейман даже заслушался. Ей-ей, за ним и половины такого не числилось! И трети даже!
Но как врет, подлец!
Талантливо!!!
Так что... никто в здравом уме и твердой памяти просто не рискнет связываться с Феликсом. Жить охота.
Профессионального убийцу Ребекка не наймет, неоткуда ему тут взяться. А остальные, послышав да подумав, осознают, что жизнь одна. И лучше ее так бездарно не прогаживать!
Ребекка орала, бесилась и сулила деньги тем, кто изобьет Феликса, или еще как нагадит его сестре, но куда там!
Иссы в окрестностях были предупреждены. А кто не слышал, тем рассказали, да еще и приукрасили. Маленький коттедж мог жить спокойно.
* * *
Таверна 'Кот и жареная рыбка' славилась именно этими двумя вещами. Вкуснющей жареной рыбой в особом тесте, со специями. Такой, что одной штучкой никто еще не ограничивался.
И кошаками.
Рыжими, здоровущими и вконец обнаглевшими.
Хозяин их любил, ценил, лично кормил, а любого, кто пнет его хвостатую радость, мог выкинуть за дверь. Но этих двоих посетителей выкидывать было незачем. Мальчишка млел от котов, сразу видно. Одного вообще взял на колени и гладил. А второй, шагренец, хоть котов и не гладил, но и не гонял. Что с них взять, с узкоглазых? Не кусаются, уже хорошо.
Рыбу, вон, заказали, оплатили, сидят, едят, беседуют, чего еще надо? Чего шагренец тут делает?
Да пусть хоть что, лишь бы деньги платил. В Эрланде такого отношения к шагренцам не было, как в Картене, там бы из принципа морду набили, раз двести, а тут и ничего, сидит себе.
Рэн и Бертран планировали дальнейшие действия.
— Зима наступает, — ежился шагренец. Из-за теплых течений на Шагрене такого не было, там вообще было хорошо и уютно.
— Потому мы и не сможем быстро передвигаться, — кивнул Бертран. — Вот, смотри, я с попутным обозом договорился, нас довезут до Корешковки, а там следующих посмотрим.
— Ага, — согласился Рэн.
Ритуал они уже один раз провели. И оказалось, что добираться им надо далеко на внутреннее побережье. А денег не так, чтобы очень много.
Конечно, их не обманули, и доли выплатили, эрр Барна был щедр. И у Рэна деньги были, но — сколько? Это ж не двадцать первый век с кредитными карточками, здесь деньги делаются из золота и серебра, весят соответственно, и много их на себе не потаскаешь. И на обратную дорогу что-то оставить придется.
И еще что впереди ждет?
Потому партнерами было принято решение. Они постепенно добираются до нужного места с попутчиками, где за деньги, где за подработку, в любом обозе нужны и воины, и рабочие руки. На месте находят того самого благословленного Многоликим, и уж потом, исходя из ситуации, решают, что делать дальше.
Это ведь может быть эрр или исс, добрый человек или разбойник, и семья у него может быть, и вообще, может, это младенец? А еще с ним надо будет добраться на Шагрен, а это тоже задача не из легких!
Так что сначала доберемся, посмотрим на месте, а уж потом...
Потом и определимся, как действовать.
Бертран отправлялся с Рэном, просто потому, что идти ему пока было некуда. А тут такое приключение!
А Рэн и рад был. Все ж не один, и Бертран знает намного больше, и он тут свой...
Нельзя сказать, что между ними уже зародилась верная и преданная дружба, о, нет! Но понимание было. И это было очень важно.
А что будет дальше?
Вот, доберутся они до места, тогда и ответ будет. А пока — в путь! Только сначала еще по рыбке. И кису потискать...
* * *
Вопреки сказкам, которые рассказывают о королевской тюрьме, там вовсе не холодно, не страшно и камеры есть самые разные. Есть и каменные мешки, наполовину залитые водой. Есть и комфортные апартаменты из шести комнат на верхнем ярусе.
Димас Бустон содержался в чем-то среднем. Маленькое, почти без окон, но достаточно сухое и теплое. Эрр Виталис Эрсон постарался. А то уморишь еще ценного пленника раньше времени! И поиздеваться не успеешь!
В соседней камере и его сынок сидел!
Виталис то приглашал к себе бывшего канцлера, то устраивал ему день в допросной, то забывал про него на какое-то время... хотел еще эрру Бустон привезти, но та гостила в Картене у одной из дочерей, и пока возвращаться не собиралась. Не дура.
Это и понятно, сам Эрсон тоже не вернулся бы в такой ситуации.
А сейчас, на зимних праздниках, ему и не до того было. Кому танцульки, а кому отчетность, дипломатическая переписка, королевские дела... да кто бы знал, что у канцлера СТОЛЬКО хлопот! Приятных, но все же утомительных!
И этой возможностью воспользовался кое-кто другой.
— Дим!
— Марк!
Да-да.
Марку Стоуну разрешили увидеться ненадолго с ценным узником. Передать ничего не дадут, но хоть поговорить. Почти без свидетелей.
Тюремщик демонстративно залепил себе уши воском, но мужчин не оставил и наблюдал внимательно. А то так передаст яд, а у него потом проблемы будут. Ни к чему.
Впрочем, мужчины и не собирались травиться.
Марк просто перешел к делу.
— Дим, ты в этом разбираешься лучше. Как тебя можно вытащить?
— Никак, — просто сказал Димас. — Король сам это допустил, так что... Эрсон меня не выпустит.
— Королева?
— Мария может, и помогла бы. А Диана просто кукла. С сиськами.
— Кто-то из других государей? Саймон, Ханс...
— Может быть, Саймон, если пожелает. Но я даже не знаю, что ему можно посулить за помощь, — задумался Димас. — Я ему был выгоден, но канцлером. А как узник.... Кому до меня какое дело?
— Мне дело есть. И Дим... про сына ничему не верь, понял?
— Понял. А...
— Сиди, молчи и не раздражай Эрсона. А я отправлюсь в Картен и попробую тебя отсюда достать.
Димас глубоко вздохнул.
— Я не заслуживаю такого друга, как ты, Марк.
Что мог ответить на это настоящий мужчина?
— Молчи, дурак. Я тебе потом морду набью!
** *
Праздник зимнего солнцеворота отмечался в этом мире широко и громко, примерно, как в том, оставленном и уже чуточку забывающемся Марией, отмечался Новый Год. И то, как не отметить день, когда солнце с зимы на весну поворачивает? *
*— 12/25 декабря, в зависимости от календаря, прим. авт.
Здесь считали, что в самую длинную и темную ночь года Боги спят, а потому на земле творится всякое недоброе. И чтобы разбудить богов, люди веселились, пекли специальный 'солнечный' хлеб, украшали дома, старались провести эту ночь весело и шумно.
Мария не знала, как праздновать, но ради Анны... Тина и Мелисса затеяли украшать дом, все печь, и Мария готова была поддержать любое начинание. Благо, тяжело ей не было. Живот был совсем небольшим, беременность проходила легко, ее даже не тошнило... красота, да и только! На что-то и ее змеюшность сгодится!
Гулять они не будут, и шумные праздники устраивать тоже, а вот посидеть всей компанией у камина, поговорить, потом пройтись по берегу и вернуться домой, это можно. Так они и сделали, и были намного счастливее, чем те, кто праздновал этот же праздник в роскошном дворце.
Мария решила, что сейчас самое лучшее, что она может сделать, это родить. А уж дальше будет видно, и что, и куда... будет мальчик — будем думать о возвращении. Триумфальном.
А будет девочка, можно и не дергаться.
Зачем?
Девочкам этот трон даром не нужен, Анна себе уже присмотрела Феликса, ее можно даже не уговаривать. Будет вторая девочка, и ей трон ни к чему. Сколько Мария не читала в свое время про женщин у власти... вот куда не ткни, счастливой их судьбу назвать было нельзя. Кто всю жизнь в одиночестве, кого казнили, у кого дети-внуки такие, что их бы врагу задарить, в наказание за особо крупные злодеяния. Нужно нам такое?
Ей — нет. И Анне тоже.
Хоть ты три года кричи про притеснения и шовинизм, факта это не отменит. Женщины и мужчины — разные. У них разные таланты, способности, и они лучше подходят для разных профессий. Понятно, мужчина может быть выдающимся кулинаром, а женщина ловко валить лес и укладывать шпалы. Но лучше до такого не доводить.
Не хочет Анна во власть?
И не надо! Пусть живет долго и счастливо, занимаясь тем, что ей интересно.
Феликс с этим был полностью согласен. Он еще напишет Саймону, он еще попросит инструкции, но... решать все равно будет именно он. За то его король и оценил.
Феликс — не слепое орудие, у него есть свое мнение, характер, он сам решает и сам выбирает пути, ведущие к цели. С ним труднее, сложнее, убить его иногда хочется. Но ведь и результат есть! И лучше, чем у многих других, послушных. Поругается Саймон, да и успокоится. А результат будет.
* * *
Диана танцевала от души.
Сегодня можно!
Сегодня маскарад, сегодня и Иоанн под маской, и она, правда, их очень легко опознать, но это уже другое! Важно-то, что она сегодня может веселиться!
Сегодня даже муж не станет ее ревновать, сегодня так положено! Мария в этот праздник сидела рядом с ним на троне, ну так она и есть селедка вяленая, а Диане хочется танцевать, хочется вести за собой веселый хоровод, хочется... хочется потом вернуться не к Иоанну, а к другому мужчине, который смотрит из-под маски дерзкими синими глазами, улыбается...
Она себе не может этого позволить!
Но танцевать-то можно? И флиртовать, хотя бы раз в году?
И Диана кружилась, легко переходя от одного партнера к другому, пока на долю секунды не оказалась неподалеку от стены. Шаг — и вот она в небольшом алькове.
И прислушивается.
И... ждет?
Да, ждет... секунда, еще одна, и вот занавеска приоткрывается, и в альков проскальзывает нахальная тень в маске, блестя синими глазами.
— Моя королева!
И губы касаются сначала ее руки, а потом жадно — шеи, груди, губ... и Диана задыхается от удовольствия! Наконец-то!
С мужем у нее совсем не так! Никогда так не было!!!
— Аххххх!
Наглые руки скользят под юбки, гладят там, где не стоило бы — и вдруг прекращают свое занятие. И мужчина выскальзывает из алькова, и словно растворяется в воздухе, а Диана остается стоять, прислонившись к стене, мокрая, дрожащая и растрепанная...
Как же хорошо!
Как же хочется еще! И еще!
И с губ женщины срывается тихий стон неудовлетворенного желания.
Она должна найти время и место! Должна найти способ! Ей нужен этот мужчина! А муж?
А что — муж? Мужу она сына родит... потом. Чуть-чуть позднее.
* * *
Хосе Лагос почти ничего не помнил из своей прошлой жизни.
Были какие-то обрывки. Огрызки воспоминаний, имена, лица... кем он был? Что он делал?
Хосе не помнил.
Зелье монаха, имени которого он тоже не запомнил, только запах хозяина, лишило его памяти, лица, даже имени. Хосе помнил, КТО он, и держался за эту память, как за последнюю ниточку.
Он еще человек? Правда же?
У человека есть имя и фамилия.
Он Хосе Лагос... есть ли у него родные? Друзья? Семья?
Он ничего не помнил. Оставалось только имя.
Иногда всплывали женские лица, иногда мужские... детских не было. Хосе не знал, что его продали родители. Не помнил.
Он не помнил, что родился калекой, у которого был горб, он не помнил, что мог передвигаться только в тележке с колесами, не помнил, как просил милостыню, чтобы хоть как-то отработать затраты на себя... ну не получалось у него овладеть ремеслом. Горб был уж очень неудачным...
Стоять Хосе толком не мог, так, пару минут, ходить тоже, ноги у него вообще были сухие, как палки и почти неразвитые... брату Тома было интересно попробовать. Получится ли что-то исправить с таким материалом?
И он заплатил хорошие деньги семье Хосе, чтобы те не искали сына.
Можно бы и просто украсть, но что-то человеческое было и в нем... пожалел Лагосов, наверное. Хотя Хосе и был для них обузой.
Хосе забрали, посадили в клетку и исправно подмешивали в еду необходимое зелье... в этот раз — от медведя. И постепенно...
Постепенно Хосе утрачивал все, что у него было.
Сначала лицо его стало похоже на медвежью морду, вытянулось вперед, покрылось шерстью, потом шерстью покрылось и остальное тело, Хосе встал на четвереньки, так передвигаться ему оказалось удобнее, и горб оказался почти в тему. Он не рассосался, он никуда не делся, но странным образом сделал мужчину еще мощнее, еще страшнее, словно навис над мордой, добавил силы и тяжести...*
*— у бурого медведя, кстати, правда есть горб — мышцы, которые делают его удар лапой очень сильным. Прим. авт.
Потом ногти стали расти так, что уже походили на когти, острые и длинные. А потом и память начала мутиться, сдавать свои позиции, и забывалось постепенно и горькое детство калеки, и семья, которая смотрела с жалостью и брезгливостью, и жизнь впроголодь... это забывалось даже с удовольствием.
А вот имя...
