Ещё через месяц, как раз — подсохло, тепло стало — новое наступление. Не стал я ждать результата. Как только загрохотали артполки особой мощности РГК — выпросил разрешения вернуться в Москву. Кельш остался. Пусть. Контролирует. А мне — не надо дожидаться результата. Меня ордена и почести — не прельщают. Переболел. Перегорел, наверное. Как лампочка Ильича.
Но, не в Москву прилетел, а в войска, что получили по сусалам под Харьковом. Опять. Катуков — ранен. Потерял все танки. Потому не удалось повидаться. У нас опять не осталось танков. Нарвались на грамотно организованную противотанковую оборону немцев, что опиралась на мощный транспортный узел Харькова. А у нас — измотанные войска, растянутые линии снабжения. Накопившаяся усталость вылилась в тупые ошибки — танки ломились через немцев с недостаточными средствами поддержки, прикрытия и усиления. Пехота — сильно прорежена, артиллерия — отстала, испытывает трудности с боепитанием, связь, координация — рассыпались, авиаприкрытие — растаяло в облаках дымом от догоревших самолётов. Вся ударная мощь, что под Новый Год обрушилась на немцев — иссякла.
Перешли к обороне. И тут — не нашёл необходимости в снятии голов. Надо тщательно собирать данные, анализировать результаты боёв и полученный опыт, систематизировать, ловить тараканов ошибок, и дальше учиться воевать. Ватутина, Тимошенко, Рокоссовского, Конева мне научить нечему. Сам у них учусь.
Так и доложил, что местные командиры такие зубры, что я против них — щенок. И "особого мнения" в этот раз — не имею. Получил приказ вернуться в Москву.
А конфигурация фронта обрела форму выгнутой к немцам дуги. Курской, Огненной Дуги. Судьба.
Война замерла в грязи наступившей весны. Война на Западном направлении.
На юге — всё только разгоралось. Там шла наша, национальная русская забава — Русско-Турецкая война. На стороне турок выступили самые отмороженные горские националисты. Когда я узнал о роли в этом "бунте" НКВД — не знал — плакать или смеяться. Сколько турки режут-режут гордых кавказцев — всё им не в науку. Опять против старшего брата с оружием пошли. Южный фронт получил приказ — изменников в плен не брать. А через месяц — остальные фронты. Просто, появились власовцы.
Кольцо Всевластия
На аэродроме меня встречают, как принца Монако. Подали лимузин. Охрана в парадной форме. Отглаженные, блестят звёздочками и пуговицами.
Едем через Москву, красную в закате. Смотрю во все глаза. Трудовая армия, говоришь? Тут — трудовой фронт! Группа армий "Москва"! Столицу — не узнать. Не похожа сама на себя. Ни на Москву довоенную, ни на Москву 21-го века. Благодаря Вермахту — Москва поднимается новым, современным городом. Современным — даже для меня, человека 21-го века. Я был в шоке. Был бы ещё больше удивлён, если бы не апатия душевного выгорания.
Широченные проспекты, мосты, набережные, фундаменты грандиозных зданий. Квадраты будущих парков и скверов. Конечно, величия — пока нет. Пока — только стройка. Грандиозная стройка. Но, я же не пенёк? Воображалово у меня — технически подковано. Теперь. В моих глазах стройплощадка оборачивается высоткой в стиле сталинский ампир. А каким может быть стиль у Сталина? Только Имперским.
Меня специально провезли через Красную Площадь. Мимо Мавзолея, где навытяжку стоят бойцы церемониального полка. Собор Василия Блаженного — в лесах. Восстанавливают. Стены и башни Кремля — тоже в лесах.
После Красной Площади я совсем устал. Разум уже не воспринимал картинки из окна авто представительского класса, на котором меня решили покатать.
Ожил я, только когда Москва — кончилась. Пошли деревья. Хотел открыть окно — подышать. Не удалось. Бронестекло. Бронеавто. И броневик сопровождения. И два грузовика с охраной. Только сейчас заметил. Надо же! Правда, как принц-саудит.
Обычный домик. Если ты — не ветеран войны. Если воевал — заметишь замаскированные доты, стволы ЗиС-2, и, ирония — Т-34М в кустах под сетью. "Малыш".
Дача. Чья? Не моя, надеюсь.
Проводят мимо домика во внутренний дворик. Под зацветающий вишней, за столом — Сталин. Во френче и меховой жилетке. Усы, тигриные глаза — всё по канону. Я — не по канону.
Я — вытянулся, стал докладывать. Он меня остановил, махнул рукой, типа — пустое, не заморачивайся. Показал на кресло-качалку за столом. Налил мне красного вина из глиняного кувшина.
— Голоден?
— Есть такое.
— Ешь. Пей. Насладись моментом покоя.
И это — верно. Поел. Приготовлено — вкусно. Вино — отличное. Насыщенное, густое, с долгим послевкусием. Не крепкое, как доложил Бася. Насытившись, откинулся на спинку кресла, глубоко вздохнул. "Насладись моментом покоя". Моментом. Судьба!
— Тяжко? — спросил Сталин.
— Никто не обещал, что будет легко, — ответил я.
— Не жалеешь?
— Уже нет. Переболел. Перегорел.
— Ещё нет, — сказал Сталин, — ещё будешь вспоминать этот момент и говорить: "То — были не проблемы. То — была не усталость. Вот, сейчас...! Настоящий ...!"
Не ожидал услышать мат от Такого человека.
— Соглашусь. Вам — виднее.
— Ты знаешь, зачем ты здесь?
— Здесь — это где, товарищ Сталин? — я поставил недопитое вино на стол.
— Именно здесь. Зачем я тебя вызвал? — смотрит в мои белые глаза пристальным, пронзительным взглядом.
— Сделать предложение, от которого я не смогу отказаться? — вздохнул я.
— Растёшь, — усмехнулся в усы Сталин, — я знаком с этим выражением. И спрошу таким же, крылатым: каким будет твой единственно верный, положительный ответ?
— Отрицательным, товарищ Сталин.
Я встал перед ним, вытянувшись, как на плацу.
— Сядь, что ты прыгаешь, — поморщился Сталин.
Я сел. Он помолчал, поковырял вилкой еду, долил вина, пригубил.
— Ты — верно понял — о чём речь?
— О Кольце Всевластия.
Сталин покачал головой.
— Эти твои метафоры...
Но, не поправил меня. Он стал ломать папиросы, набивать трубку, раскуривать. Смотрел на весь этот ритуал с интересом. Бася, как обычно, вел запись. Этот Железный Дровосек, оказывается — всё пишет. Надо как-нибудь перевести в плёнку, людям показать. Не, не этот момент. Это — "секретно", "сжечь" и т.п.
— Второй раз тебя спрашиваю — ты хорошо подумал?
— Хорошо подумал.
— Мы тебе не оставим выбора.
— Вам — не удастся припереть меня к стене. Семьёй и детьми вы шантажировать не станете, да и не сможете. У меня всегда будет выбор. Я всегда, в любой момент могу выбрать смерть.
— Даже так?
— Даже так, товарищ Сталин.
— Почему? Боишься? Что не справишься? Или что? Страха, лени, нерешительности — за тобой не было замечено.
— Не боюсь. Не имею права. Я — чужак. Не мне решать судьбу Мира.
— Вот как? Думал, на жалость будешь давить. На здоровье. Ещё плохо тебя знаем. Или твои политическо-религиозные установки? Ты же так и не подал заявление на кандидата в партию.
— Не подал. И не подам. И — это тоже, отчасти.
— Почему?
— Тот строй, что носит имя коммунистическим — тупиковый.
Сталин усмехнулся:
— Как ты смеешь говорить это мне в лицо — секретарю Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза?
— Как смею? Вот так! Вы же меня проверяете. Не смею врать Вам. А правду — скажу. А там — решайте. Мне — всё одно. Двум смертям — не бывать. А у меня — уже не одна. И не — две.
Горло пересохло. Отпил вина, поставил бокал, говорю:
— Страшно, если честно. И если бы не контроль Баси — голос мой бы дрожал и срывался, по спине бы бежал холодный пот, а руки — тряслись.
Глаза Сталина пробежали по моему телу, заключённому в плен "кощеевой шкуры", отвел глаза. Тут я понял, что пытались надеть костюм на Вождя. Судя по тому, что костюм сейчас на мне — неудачно. А Бася — молчит, как партизан.
— Объяснись, — глухо требует Сталин.
Вздохнул. Отвернулся от стола — не могу говорить то, что должен сказать, глядя в эти глаза. Говорю:
— Коммунистическая идея несёт в себе много положительного. Но есть и врождённый дефект. Самим своим происхождением марксистским, масонским. Поэтому, для меня есть коммунисты и коммунисты. То, что делаете вы — я ничего не пожалею для помощи ВАМ. Но есть — коммунисты. И они сделают то, что уже сделали. Хотя помню об этом только я. И это — свежо в памяти. Для меня и тех несчастных из моего времени. Они же, эти уроды — тоже коммунисты. После Вас, товарищ Сталин, коммунисты под коммунистическими лозунгами и цитатами из Ленина и Маркса, проклянут Вас и демонтируют все ваши достижения. Опорочат Ваше имя и все ваши мечты и чаяния. Тоже — коммунисты. Но, вы даже не параллельны. Вы — противоположные векторы. Взаимоисключающие. Мне в какую Компартию вступать? В Вашу — я уже вступил. В их — ни ногой! Вот так, как-то. Простите мне мой костный язык. Лучше, понятнее — не получается.
Бася мне показывает Сталина. Мне, теперь — не надо головой крутить, чтобы что-то увидеть. Сталин смотрит на красный отсвет зашедшего Солнца. Взгляд его — отсутствующий. Мне почуялось, что сейчас он мне расскажет такое, что я — полностью стану Его. Но, нет. Прошло наваждение. Он мне стал рассказывать про революционную борьбу, про гений Ленина. Не сложилось. А — жаль. Будучи искренним, вывернув душу, рассчитывал на ответную искренность. Но...
Не могу его осудить. У него — ответственность за Человечество. Кто я, чтобы он передо мной раскрылся? Момент — не настал. Может — не настанет. И никогда я так и не узнаю — КТО ТЫ, СТАЛИН?
Вежливо слушаю про Ленина. Интересно, конечно. В информацию для развлечения. На досуге — пересмотрим. То-то с "ленинцами" у тебя заруба была не на жизнь, а насмерть.
Сталин резко прервался. Почувствовал, наверное, что мне — не интересно. Опять наблюдаю ритуал с трубкой. А ведь он в темноте видит не хуже меня! Тигриные глаза, говоришь? Никто же даже не шелохнулся с наступлением темноты. Никто из скрытой обслуги. Я бы их не увидел. Но, Басю — не проведёшь. Свет — не нужен.
— Вот и помоги мне, — вдруг сказал Сталин.
Унял мгновенный душевный порыв — согласиться. Ответил осторожно:
— Всем чем могу. Кроме одного. Не решение это! Не решение! Я — не вариант. На что я обреку страну? Я же буду вычищать Землю от нелюдей. Океан крови! На что Ты меня толкаешь? А? Во мне нет ни капли Тебя! Я — не смогу быть мудрым и хитрым! Я — паладин и палач. Я — не правитель! Я — не смогу изменить систему изнутри. Я — всё, к чертям, взорву! К вящей радости недругов! И мне не удастся отстроить нужного стоя общественного. Нет у меня понимания. Кто я? Что Ты вообще говоришь? Я — Пустота! Я — пустышка. Твои же люди слепили из меня то, что есть. Но, это — не то, что нужно! Что Ты пристал? А? Искушаешь меня? Не нужно мне это! Не нужно Тебе это! Не нужно Ему это! Никому не нужно! Тогда — зачем? Третий раз Тебе говорю — нет! Никогда!
Я вскочил, собрался бежать, но меня остановил спокойный и властный голос:
— Сядь. Насильно мил — не будешь. Нет — так нет. Тогда — вот тебе задание. Летишь в САСШ. Там нашему фильму, вашему фильму "Брестская Крепость" какую-то награду дают. Будешь представлять СССР. Надо по полной мере использовать этот шанс. Как у вас говорят — информационная война. Вот, возглавь наступление. Да, и денег заработать не мешает. Валюта нам нужна.
Шокированный, откинулся на спинку кресла. Дошло понимание:
— Проверяли меня? Да?
Он — только улыбнулся. Вот же ж, змей-искуситель!
— Все деньги, собранные с проката, наша доля — в твоём полном распоряжении. Тратить волен — как пожелаешь. Без ограничений. Кроме ограничения самой суммы. Больше чем есть — не потратишь. Но, учти — это — тоже проверка. За тобой будет постоянный контроль. Мешать тебе не будут. Можешь даже переметнуться на сторону пендосов. Правильно я назвал? Если потребует этого от тебя твоё чутьё. Или к англичанам. Тебе не будут препятствовать. МОИ люди. Всех проконтролировать — невозможно. Мир полон дилетантов. Действуй. Тебя отвезут.
Иду к машине. Я — в шоке. Просто — пипец! Так хочется порвать кого-нибудь на сотню кусочков! Чтоб кровь — в лицо и с головы до ног! Бойцы охраны зябко мнутся во тьме. Такой ужас от меня идёт. Но, долг не позволяет им сбежать. Бася, прекрати пугать мальчиков!
В норме, я, в норме! Развел меня Сталин, как пацана! У-у, монстр! Деспот! Тиран! Кровавый диктатор! Ха-ха!
Отступление.
— Как прошло?
— По плану.
— Не купился?
— Почти. Грубить стал.
— Это он может. Теперь проверим его большими деньгами?
— Начинай проект "Сумрак".
— Сразу?
— Он — не купится деньгами.
— Он до сих пор не знает, как наши деньги выглядят. В руках не держал. Как повлияет соблазн Больших Денег?
— Совсем равнодушен. Его накачивали деньгами — авторские, наградные. Куда он их дел?
— Может, прокушал нас?
— Прокушал, но — позже. Он меня чуть на чистую воду не вывел, представляешь? Для него деньги не цель. Запускай Сумрак.
— Слушаюсь! А какая его цель?
— Вот и спроси его в лицо. В открытую. Когда с ним — открыто — другой человек. Без этих своих "придурей".
Последняя
Везут меня в мою квартиру. Да-да. У меня — квартира в Москве. Нежданно-негаданно. Элитный дом — сталинская высотка. Как выжила? Ах, это — новая? Точная копия старой? Круто. И быстро.
Всё богато, как во дворце. Лифт — как в президентском отеле. Швейцар в мундире. Позолота, хрусталь и бархат. Закидоны. Для слабых душ. Мне — пох! Я — сильная душа или пофигист?
Захожу в хоромы. Потолки — как в ангаре — где-то там. Дорогая мебель. Ну-ка! Точно — инвентарные номера. Прям, полегчало. Не моё. Государево. Казённое.
Холл, кабинет, две спальни. Гардеробная. Столовая и кухня. Это — разные комнаты. Готовиться в одной — поедается в другой. Раздельный санузел. Да это не санузел, а баня общественная. По размерам. Не по чистоте. Тут — чисто. За этой квадратурой должен быть уход. Персонал. Самому мне это убирать? Тогда я лучше — опять в самолёте буду спать. Или в клоповниках заводских общаг.
В холле — стол огромный. Банкетный, наверное. Весь такой элитный-элитный. Трогать боюсь — испачкаю. Блестит полированными поверхностями. На столе — приказ. И газета. Что пишут? Что полковник Кузьмин произведён в генерал-майоры? Бывает. Логично — оскаров генералу солиднее получать. А газета? За повышение обороноспособности страны — Герой СоцТруда? И орден Трудового Красного Знамени? Вздыхаю — у меня объёма груди скоро не хватит. Буду, как бровеносец в потёмках, доспехом из наград укрыт. На спинке стула — мундир. Генеральский. Егерский. Новые штаны, сапоги. Эх, мне бы эти сапоги полгода назад. Теперь — без надобности.
Сел на стул. Кручу головой. Правильно сказал классик: когда всего достигнешь — больше всего выть хочется.
Смотрю на большие напольные часы. В 6.00 — самолёт. Надо помыться в этом мраморном бассейне, поспать на этой огромной бесполезной кровати. И — в бой.
Немцев — победим. Пора наносить превентивные контрудары по массовому сознанию американского обывателя. Эта война не кончилась ещё — начинается новая. Не мы её начали. Но, мы знаем, как она пойдёт. Гитлеру не удалось покорить мою страну. Амеры поставят нас на четвереньки. Порвут страну на куски. Не дам!
