Так возвестили томуры, прочитав волю Зевса Додонского в шелесте листвы Священного дуба, Отца лесов, и войско, с тревогой ожидавшее прорицания оракула, разразилось радостным рёвом.

Боги сулили победу над самозванцем.

Эакид бросил короткий взгляд на Аэропа, тот еле заметно кивнул. Сын Ариббы побледнел, но Александр не заметил этого, торжественно передавая ему государственную печать.

Войско выступило из Додоны и быстрым маршем двинулось на север. В авангарде под командованием Полиперхонта шли македоняне-изгнанники. В их рядах находился Эвмен, гарантировавший свободный проход по землям иллирийцев. Часть македонян, бывших прежде командирами, лохагами и декадархами, Александр поставил начальниками над отрядами эпиротов, ибо посчитал, что воины, прошедшие столько сражений с Филиппом, послужат надёжной основой его войску. Кратер возглавил дружину царя. Эпиротам это не понравилось, они зароптали. Встревоженный Александр устроил собрание войска, на котором произнёс речь, превозносящую доблести македонян с одной стороны, но успокаивающую соплеменников с другой.

— Стоит ли нам стыдиться, учась у лучших воинов?

Он говорил о том, что ни в коем случае не желал унизить чувства своих соплеменников, но предлагал задуматься, вспомнить, когда Эпир в последний раз вёл войну крупнее приграничных стычек с иллирийцами или тяжбы с этолийцами из-за угнанного лихими людьми стада.

Эпироты выслушали, вздохнули. Повиновались. И без особой охоты пошли добывать македонский престол.

В день, когда далеко на востоке гремела битва титанов, Александр переправился через Дрилон. Два дня спустя он, обогнув с севера Лихнидское озеро, вступил в Линкестиду.

Возле Гераклеи, на малоезжей северо-западной дороге, идущей лесом к приграничным крепостям дарданов, в сумерках передовой отряд остановил одинокого всадника. Тот был одет фракийцем, но приветствовал македонян на их родном языке. Всадника провели к Полиперхонту и когда тот, взяв у часового факел, поднёс его к лицу незнакомца, то отшатнулся, схватившись за сердце, словно увидел живого мертвеца.

Да так оно и было.

— Филота!

Через несколько минут весь отряд собрался у палатки полководца. Воины передавали друг другу удивительную новость. Филота жив!

Полиперхонт, растрогавшись до слез, обнял "мертвеца".

— Я горько оплакивал твоего отца! Поистине, боги прокляли нас всех, старых полководцев Филиппа, позволив дожить до того дня, когда мы повернули оружие друг против друга. Брат на брата. Твой отец пал, а проклятье настигло Антипатра. Я стоял против твоего отца и не сдерживал слез, как сейчас. Простишь ли ты меня, Филота?

— Я прощаю тебя, Полиперхонт, — дрогнувшим голосом сказал сын Пармениона.

— Боги, с бородой ты не отличим. Одно лицо! — князь Тимфеи подслеповато разглядывал Филоту.

Македоняне радостно хлопали восставшего из мёртвых по плечам, а тот, прежде надменный, тоже растрогался и даже радостно поздоровался с Эвменом, к которому не испытывал прежде ни малейшей симпатии.

"А помнишь, мы тогда, с Александром..."

Через час отряд догнал царь. Кратер, увидев Филоту, потерял дар речи, но вовсе не от радости. Перед глазами его, как живое, встало лицо Антипатра.

"...Мы все поддались его красноречию. Он убеждал, убеждал бесконечно, когда Парменион его не слышал, что старик растерян, он верит в дружбу Антипатра и будет обманут. Надо ударить первыми, не соглашаться ни на какие переговоры..."

— Радуйся, Кратер! — Филота протянул таксиарху руку.

Тот стоял, как пень, не двигаясь с места. Филота руку убрал. Показал зубы.

— Смотрю, ты рад меня видеть. А я-то, дурак, думал...

— Дурак? — хрипло бросил Кратер, — именно так! Гляди, куда завели нас твои призывы!

Он сжал кулаки. Филота спокойно скрестил руки на груди.

— Когда в стадо овец запускают козла и те покорно бредут за ним, они думают, что он знает, куда идти. А козёл всего лишь желает быть впереди. Трава сочнее и не вытоптана. Так кто глупее, Кратер? Козёл или овцы?

Кратер вспыхнул, качнулся вперёд.

— Хватит! — вмешался Александр, — чего ты хочешь, Филота? Ведь не случайно ты встретил нас здесь. Верно, знал, кто и когда появится на этой дороге. Меня особенно интересует, откуда у тебя это знание.

— Ты, должно быть, удивишься, царь, — невозмутимо ответил сын Пармениона, — но твой "тайный" поход, тайной не является ни для кого. Уж если даже при дворе царя Севта об этом знают.

Александр побледнел.

— Как это возможно? — воскликнул Полиперхонт.

— Предательство... — прошептал Александр.

— Расскажи, Филота, — попросил Эвмен, — расскажи, что тебе известно.

И сын Пармениона поведал, без утайки, о том, что стало известно одрисам, благодаря лазутчику Галавру. Он не умолчал ни о бесславной осаде афинянами Амфиполя, ни о притязаниях Севта на этот город.

— Ты думаешь, царь, что тебя никто не ждёт. Ты ошибаешься.

Александр задумался.

— Выходит, что Линкестиец выступил нам навстречу, — начал рассуждать вслух Эвмен, — да ещё и с войском Афин и Олинфа.

— Возможно, к ним присоединятся ещё и фессалийцы, — добавил Филота.

— И фессалийцы... Сколько же их всего?

— Это мне неизвестно. Но, думаю, немало.

— Но ведь они не из железа сделаны, — сказал Полиперхонт, — они утомлены неудачной осадой. Высок ли их боевой дух? Я полагаю, что воины идут против нас, лишь из-под палки своих вождей.

— Я бы не стал их недооценивать, — бросил Кратер.

— Что ты предлагаешь? — повернулся к нему Александр.

Полиперхонт поджал губы, обиженный тем, что не к нему первому царь обратился за советом.

— Выслать вперёд разведчиков. И, возможно, пересмотреть все планы.

— Отступиться? — возмутился царь.

— Государь, — подал голос один из эпирских князей, — стоит ли ссориться с афинянами? Вспомни, Эакид предупреждал...

— Разве Эакид — твой царь, Диокл?! — вспылил Александр.

Эпирот смутился и замолчал.

— Почему ты предупредил нас? — спросил Эвмен, обращаясь к Филоте.

Александр недоуменно посмотрел на кардийца, удивлённый вопросом.

— Что тебя смутило, Эвмен? Разве доблестный сын Пармениона не должен был предупредить своего царя об опасности?

Эвмен не ответил. Внезапно стало очень тихо. Перестали гомонить воины. Замолчали кони. Из чащи донеслось уханье филина.

— Ты мне не царь, Александр, — спокойно ответил Филота, — я не присягал тебе. Я теперь служу Севту, царю одрисов, который дал мне приют и доброжелательно обошёлся со мной.

Лицо царя онемело.

— Значит, этим предупреждением я обязан Севту? — холодно спросил он, — а зачем оно ему?

— Царь одрисов хотел бы заключить с тобой союз.

— Вот как? На каких условиях?

— Мы могли бы объединить наши силы. Севт поможет тебе получить престол Пеллы. А ты не станешь притязать на земли к востоку от Эходона.

— Что?! — вскричал Полиперхонт, — это исконные македонские земли!

— Нет, — спокойно ответил Филота, — ты прекрасно знаешь, старик, что их завоевал Филипп. Старая граница Македонии лежит по Аксию. Севт уступит вам больше, он согласен на Эходон.

Все присутствующие заговорили разом.

— Невозможно! — кричал Полиперхонт, — он хочет Мигдонию! И всю Халкидику!

— Халкидика вышла из-под руки Линкестийца, — сказал Филота, — все её города, Олинф, Потидея, Аполлония, вновь обрели независимость. При поддержке Афин.

— Чтобы Мигдонию прибрали к рукам вонючие фракийцы... — скрипел зубами Кратер, — и Пангей... Мы столько крови пролили в борьбе за него!

Молчал лишь Эвмен. И Александр.

— Довольно, — негромко сказал царь.

Его не услышали.

— Хватит!

Шум прекратился. Воины повернулись к царю.

— Ты сказал, Филота, что вам стало известно о планах Линкестийца и афинян в тот день, когда их войско ушло от стен Амфиполя?

— Да.

— И ты сразу поскакал сюда?

— Именно так.

— Я полагаю, что войско, особенно уставшее от многомесячной осады, идёт гораздо медленнее, чем одинокий всадник.

Александр замолчал.

— Продолжай, государь, — попросил Кратер.

— Если мы вернёмся, другого шанса уже не будет. Потеряем Македонию на долгие годы. Может быть, навсегда. Я думаю, у нас ещё есть время. Впереди Гераклея. Филипп, держа Линкестиду в узде, ставил в этот город сильный гарнизон, но сейчас, при власти самозванца, в этом нет необходимости. Думаю, воинов там почти нет. Мы возьмём Гераклею. Захватим заложников из числа знатных родов Линкестиды. Укрепимся. Оценим войско Линкестийца. Если оно слабо, ударим. Если сильно, продержимся в Гераклее до зимы. Афиняне зимовать не будут, обязательно уйдут. Самозванец останется с нами один на один, вот тогда и посмотрим, кто кого. Безо всяких одрисов.

Филота усмехнулся. Кратер кинул на него косой взгляд.

— Ты говоришь верно, Александр, — сказал Полиперхонт после минутного молчания, — поступим так.

На том и порешили.

В темноте негромко ухал филин. Смеялся.

Войско Линкестийца действительно не успевало к Гераклее раньше эпиротов. Самозванец шёл очень быстро, но ещё не пересёк западную границу Эмафии, Внутренней Македонии, однако, как верно заметил эпирский царь, всадники скачут быстрее многотысячных армий.

Линкестиец не мог самолично отразить удар, направленный в самое сердце его родного края, но делать это ему и не пришлось. Много веков горцы северных окраин Македонии прожили бок о бок с фракийскими племенами. Воевали, мирились, роднились. Им было, что сказать друг другу. Иногда для победы в войне достаточно всего пары слов.

Гераклеи-в-Линкестиде царь эпирский так и не достиг.

Войско шло по лесной дороге, растянувшись в длинную колонну. Щиты подвешены на плечах, за спинами нехитрый скарб в плетёных корзинах и мешках, панцири, шлемы. Сариссы разобраны на две половинки и связаны между собой. Впереди сотня продромов, разведчиков, столько же замыкали колонну, пёструю ленту, длиной в сорок стадий, опасную, когда она собрана и напряжена, но совершенно беззащитную сейчас, когда петляет в отрогах гор, густо поросших лесом.

Александр ехал верхом во главе гетайров (все эпирское войско царь организовал по македонскому образцу) ближе к голове колонны. Рядом с ним держался Эвмен и Кратер, а впереди шёл Полиперхонт.

Дорога забиралась вверх, приближаясь к северному берегу озера Преспа, которое лежит на триста локтей выше Лихнида. Войско бодро топало, воины переговаривались, не таясь, шутили и пели песни, коротающие путь. И никто не знал, что пеоны и агриане, как раз в этот самый момент дорезают тыловое охранение.

Александр вёл приятную беседу с Эвменом, когда сзади раздались неразборчивые крики, нарастающий шум.

— ...а-а-а-ры!

— Что там такое? — повернулся царь.

И в этот момент подлесок по обе стороны дороги взорвался диким рёвом и волчьим воем, слившимся в имя фракийского бога войны.

— Кандаон!

Царь вздрогнул, схватился за меч. Телохранитель молниеносно вскинул маленький круглый щит-лазейон, с которым не расставался подле охраняемой персоны. Закрыл царя. В щит впился дротик и две стрелы. Ещё один дротик поразил телохранителя в спину, стрела вонзилась в шею лошади Александра. Рана не тяжёлая, но кобыла, жалобно заржав, взвилась на дыбы, едва не сбросила царя. Он удержался и даже успел надеть шлем.

Эвмен быстрым движением перебросил щит из-за спины на руку (те, кто знал кардийца лишь, как писаря, поразились бы его проворству), выхватил меч и спрыгнул с коня. В такой свалке лучше уж на земле стоять. Приняв на щит длинный клинок набегающего фракийца, Эвмен всадил широкий копис ему в живот. Вырвал с проворотом. В трёх шагах визжащий варвар рубил голову какому-то гетайру, лежавшему на земле. С третьего удара отсек и, вскинув её за волосы, по-волчьи завыл. Кардиец прыгнул вперёд, пытаясь достать его в длинном выпаде. Фракиец проворно отклонился, но Эвмен все же поймал его на обратном движении и уже красный от крови, изогнутый серпом меч-копис царского советника нырнул в шею варвара, выскочив из горла.

Стрелы сыпались дождём со всех сторон, и одна из них ударила царя под наплечник, засев в левой ключице. Александр инстинктивно вскинул руку, выпустив поводья и схватившись за древко, и в этот момент вторая стрела ужалила его в бок, пробив льняной панцирь, не защищённый в этом месте бронзовыми пластинками.

На дорогу почти по всей длине колонны высыпали сотни, тысячи варваров в шкурах поверх хитонов и пёстрых плащах. Некоторые были в чём мать родила, разве что островерхие лисьи шапки нахлобучили на головы. Они орали, визжали и улюлюкали, забрасывая эпиротов и македонян дротиками. Многие бросились в ближний бой, размахивая мечами и ромфайями, сбивая ошалевших от неожиданности гоплитов с ног.

Тяжёлый свинцовый шар, выпущенный из пращи, ударил Александра в затылок. Размозжил бы череп, если бы не шлем, но и так хватило. У царя потемнело в глазах, и он рухнул на землю.

— Царь мёртв! — немедленно раздался вопль какого-то обезумевшего от ужаса дурака.

Весть покатилась по избиваемой колонне.

"Это конец", — вздрогнул Эвмен.

— Царь ранен! — заорал кардиец, что было мочи, даже не зная, так ли это или тень Александра действительно уже покинула тело.

Эвмен подлетел к Александру и прикрыл его щитом, опустившись на одно колено. Почти сразу справа возникла кромка ещё одного щита. Эвмен скосил глаза: Кратер.

— Ха! — таксиарх выбросил вперёд руку с, только что подобранным, длинным фракийским дротиком, насаживая на острие подбежавшего неосторожного варвара.

Македоняне пришли в себя и вокруг лежащего в беспамятстве царя начала стремительно расти стена щитов. Нечто подобное происходило ещё в нескольких местах. Союзники внезапно заметили, что атакующих варваров совсем мало, не больше двух или трёх тысяч. Против пятнадцати.

Фракийцы нести потери не пожелали, увидев, что оцепенение врага прошло, откатились обратно в чашу. Ещё около двух часов союзники пребывали в напряжении, слушая завывания варваров. Потом все смолкло. Фракийцы ушли. Колонна, как пружина, медленно сжималась, стягивалась в ощетинившийся копьями кулак.

Убитых насчитали почти пятьсот человек. Фракийцев погибло в несколько раз меньше. Тяжёлый урок.

Царь пришёл в себя, но был очень слаб, потерял много крови. Его положили на одну из немногочисленных телег.

Стрелу, что попала в ключицу, вынули, предварительно протолкнув насквозь и срезав наконечник, но со второй, угодившей в бок, так поступить было нельзя. Когда её извлекли, царь взглянул на серое лицо Кратера и все понял: наконечник остался в ране.

— Надо вырезать его, государь, — сказал врач, эллин из Аргоса, — иначе он убьёт тебя.