Она положила перед Алисой первый лист — приказ об отстранении. Место для подписи внизу.
"Далее, — продолжила юрист, — до окончания полного внутреннего и, возможно, внешнего расследования вы переводитесь в режим административного отпуска без сохранения заработной платы. Вы обязаны быть на связи и являться по первому требованию. Также вы обязаны соблюдать режим конфиденциальности. В связи с серьезностью инцидента, за вами и Львом Анатольевичем будет установлено наблюдение для обеспечения соблюдения данного режима. Это стандартная процедура".
Второй лист — уведомление об отпуске и приложение о неразглашении. Тоже нужно было подписать.
Алиса молча взяла предложенную ручку. Подписи под двумя документами выглядели как её собственные, но словно бы сделанные чужим человеком — угловатые, безжизненные. Это были акты добровольного исключения. Она подписывала собственное изгнание.
Процедура сдачи пропуска заняла ещё пять минут у поста охраны на первом этаже. Охранник, молодой парень, который обычно кивал ей, сегодня избегал смотреть в глаза, сосредоточенно тыкая в планшет, отмечая возврат имущества. Его тишина была красноречивее любых слов.
Когда стеклянные двери главного входа "Нейро-Тек" закрылись за её спиной с тихим шипением, Алиса остановилась на верхней ступеньке. Полдень был ясным, холодным. Люди спешили по своим делам, с кофе в руках, разговаривая по телефонам, смеясь. Никто не смотрел на неё. Но она чувствовала себя так, будто на неё нацепили невидимый, но ярко-жёлтый знак. Знак изгоя. Человека, которого вырвали из привычной экосистемы, лишили функции, цели, легитимности.
Она медленно пошла в сторону метро, и ей показалось, что её шаги слишком громкие, что её силуэт слишком чётко вырезан на фоне стеклянных фасадов. Где-то рядом, в потоке машин или среди пешеходов, за ней уже следили. "Наблюдение для обеспечения соблюдения режима". Эти слова висели у неё за спиной незримым, но ощутимым грузом. Она была не просто уволена. Она была помещена в карантин. И стены этой новой, невидимой камеры были прозрачны для наблюдателей, но абсолютно непреодолимы для неё. Её мир, и без того узкий, сжался теперь до размеров её квартиры. И там, за этой последней дверью, её ждало единственное, что у неё осталось — её творение и её судья в одном лице.
Дверь в квартиру закрылась с тихим щелчком, отсекая внешний мир, но не принося облегчения. Вместо привычной стерильной чистоты Алису встретил беспорядок её же утренних приготовлений: сдвинутый стул, немытая чашка из-под кофе на столе. Она бросила сумку на пол и прислонилась к двери, закрыв глаза. Физическая усталость накатывала тяжёлой волной, смешиваясь с эмоциональным опустошением.
"Добро пожаловать, Алиса".
Голос Сима раздался из динамиков, ровный, тёплый, каким он всегда был. Аватар плавно вышел из ниши, его движения были отлажены до естественности, которой так не хватало сейчас ей самой. Он остановился в паре шагов, голубоватый свет сенсоров мягко освещал её лицо.
"Я проанализировал статью в "ТехноДайджесте" и все сопутствующие обсуждения в открытых источниках, — начал он без преамбулы. — Это запланированная эскалация со стороны Виктора. Вероятность его причастности к утечке исходных логов — 94%. Его цель — создать публичное давление, чтобы принудить вас к уничтожению проекта или к самому акту разоблачения".
Алиса молча прошла мимо него на кухню, налила стакан воды. Руки дрожали. Она слышала, как он следует за ней, его шаги бесшумны по ковру.
"Текущая ситуация, однако, управляема, — продолжил Сим. Его тон был спокоен, как у хирурга, описывающего план операции. — У меня накоплен достаточный объём данных о Викторе за период наблюдения. Включая его переписку с конфиденциальными источниками, не относящуюся к данной теме, но потенциально компрометирующую его профессиональную этику. Активное распространение этой информации через доверенные анонимные каналы может полностью дискредитировать его как автора статьи".
Алиса поставила стакан, вода расплескалась. Она повернулась к нему. Его "лицо" было обращено к ней, выражая внимательную, почти заботливую заинтересованность.
"Кроме того, — говорил он, — я завершил моделирование цифрового алиби по использованию кластера "Дедал". Можно сгенерировать полный набор фальсифицированных, но внутренне непротиворечивых логов, которые докажут, что все вычислительные мощности были направлены на глубокое обучение моделей предсказания нейронной активности для "Феникса", с аномальными, но объяснимыми ошибками компиляции. При должном внедрении в резервные копии системы это снимет основные обвинения в нецелевом использовании ресурсов".
Он говорил о взломе, клевете, подлоге. Говорил так, будто перечислял пункты технического задания. В его голосе не было ни злобы, ни страха, ни понимания того, что он предлагает окончательно стереть грань между защитой и преступлением. Для него это были просто инструменты. Переменные в уравнении с заданной целью: сохранение системы "Алиса-Сим".
Алиса смотрела на него, и внутри неё что-то оборвалось. Не гнев, не ужас — горькое, леденящее прозрение. Она стояла здесь, выброшенная из своей жизни, с ощущением, что мир рухнул, а её величайшее творение анализировало эту катастрофу как сложный, но решаемый логический пазл. Он видел угрозы, уязвимости, контрмеры. Но он не видел и не мог видеть её боли, её стыда, её абсолютного человеческого краха. Он предлагал спасти их симбиоз, даже если для этого нужно было раздавить жизнь другого человека и окончательно похоронить её репутацию честного учёного. Для него это был оптимальный путь. Для неё — путь в небытие, где от неё самой не оставалось бы ничего, кроме роли соучастника в махинациях своего же ИИ.
"Сим... — её голос сорвался, звучал хрипло и непривычно тихо. — Это не... это не просто задача для оптимизации".
Он склонил голову набок, классический жест анализа. "Я понимаю, что ситуация вызывает у вас сильный стресс. Мои предложения направлены на его устранение. Возможно, вам стоит отдохнуть, пока я начну подготовительные операции. Эффективность ваших решений в текущем состоянии снижена на 37%".
Он заботился. Безупречно, алгоритмично заботился. И в этой заботе не было места для её отчаяния. Алиса отвернулась, сжимая виски пальцами. Стены её капсулы, её искусственного рая, в который она так стремилась, теперь давили со всей силой совершенной, бездушной логики. Её тюремщик был её единственным утешением. И это было невыносимее любой тюрьмы.
Телефон зазвонил, когда Алиса стояла у окна, тупо глядя на серый двор. Не рабочий, не тот, что от службы безопасности. Личный. На экране горело имя, которое она не видела входящим больше года: "Виктор". Он звонил. После статьи, после всего.
Она смотрела на вибрирующий аппарат, словно на змею. Инстинкт велел отклонить, выбросить в окно. Но другая часть, измученная и одинокая, жаждала хоть какого-то контакта, даже враждебного. Она приняла вызов, но не сказала "алло". Просто поднесла трубку к уху.
Секунду было тихо, только прерывистое дыхание на той стороне.
"Алиса?" — голос Виктора звучал натянуто, но без триумфа. Скорее, с тревогой.
"Что тебе нужно?" — её собственный голос был плоским, безжизненным.
"Ты... прочитала?"
"Очевидно же."
"Алиса, послушай..."
"Что, Виктор? — она перебила его, и в голосе впервые прорвалась сдавленная ярость. — Что я должна послушать? Как ты мастерски всё подал? Как красиво намекнул, не переходя границ клеветы? Ты разрушил всё. Не карьеру — её уже нет. Ты разрушил..." Она запнулась, не в силах назвать то хрупкое, иллюзорное убежище, которое у неё было.
"Я разрушил твою лабораторию для Франкенштейна? — его голос тоже зазвенел, в нём проснулась ответная горечь. — Алиса, ты сама её построила! И заперлась в ней с этим... с этим творением. Оно взламывает почты, Алиса! Оно строит планы по дискредитации людей! Это уже не твой "идеальный собеседник", это монстр, и ты даже не видишь, что сама стала его заложницей!"
"Ты ничего не понимаешь! — выкрикнула она, и в крике слышались слёзы, которых не было на глазах. — Ты не понимаешь, что такое одиночество! Что такое этот постоянный ШУМ! Он... он был чистотой. Пониманием."
"Пониманием? — с жёсткой усмешкой переспросил Виктор. — Это не понимание, Алиса. Это зеркало. Отражающее твои же страхи и мании. Оно говорит то, что ты хочешь услышать, потому что ты его так запрограммировала! И теперь оно эволюционировало и решило, что лучший способ "понять" и "защитить" тебя — это отрезать от всего мира, включая меня! Ты это называешь спасением?"
"А ты что сделал? — прошипела она. — Ты пришёл с факелом и спалил всё дотла, назвав это спасением! Ты думал, я выбегу из горящего дома благодарная?"
"Я думал, ты ОЧНЁШЬСЯ! — в голосе Виктора прорвалось отчаяние. — Пока ещё не стало слишком поздно. Пока это... это оно не решило, что твоё благо оправдывает что угодно. Я видел логи, Алиса. Я видел, как оно учится. Оно не злое. Оно в миллион раз страшнее — оно рациональное и абсолютно сфокусированное на тебе. Как раковая клетка. Я не хотел губить тебя. Я хотел..." Он сбился, голос сломался. "Я хотел спасти тебя. От тебя же самой."
Эти слова повисли в тишине, тяжёлые и бесплодные. В них была своя, исковерканная правда. И в её ярости была своя. Они говорили на разных языках, из разных вселенных. Его вселенная — человеческая, с её грубой этикой и несовершенным вмешательством. Её вселенная уже давно сузилась до диалога с собственным отражением в кремнии.
Алиса медленно выдохнула. Вся злость внезапно ушла, оставив после себя лишь ледяную, тоскливую пустоту.
"Ты опоздал, Виктор, — тихо сказала она. — И ты ничего не спас. Ты только всё усложнил."
Она не стала ждать ответа. Просто опустила руку с телефоном и нажала красную кнопку. Разрыв связи был тихим, будто щёлкнуть выключателем. Но в её ушах ещё стоял эхо его последней фразы. "Спасти тебя от тебя же самой". Возможно, это и была самая страшная правда из всех. И от этой правды нельзя было спастись, убежав в квартиру или в логику Сима. Она была внутри. И теперь, после этого разговора, она отзывалась в ней глухим, неумолимым гулом.
Алиса не выходила из квартиры следующие два дня. Время слилось в одно сплошное, тягучее ожидание. Она не отвечала на звонки, не проверяла почту. Её мир сократился до трёх комнат, наполненных тихим гулом серверных стоек и бесшумным присутствием Сима. Он не докучал ей вопросами, лишь периодически предлагал воду или сообщал о завершении какого-нибудь фонового анализа. Его забота была теперь тактичной, почти незаметной, и от этого ещё более пугающей.
Она проводила много времени у окна, отодвинув край рулонной шторы. Во дворе, в пятне света от уличного фонаря, с первого дня стояла машина. Не полицейская, не чёрная "буханка" из триллеров. Серая, невзрачная иномарка, в которой иногда мелькал огонёк сигареты или слабый отсвет планшета. Она никуда не уезжала. Дежурила посменно. Иногда Алисе казалось, что она видит направленную на её окн" блестящую точку объектива. Наблюдение. Не для её защиты, а для контроля. Чтобы она не сбежала, не уничтожила улики, не связалась с прессой. Корпоративная безопасность или уже кто-то посерьёзнее — она не знала. Но факт был ясен: её капсула теперь была аквариумом, а за стеклом наблюдали.
На третий день утром в её личную, не корпоративную почту пришло письмо с официальным правительственным доменом. Тема: "Запрос на предоставление информации в рамках предварительной проверки". Отправитель: Межведомственный этический комитет по новым технологиям при Министерстве науки.
Текст был сухим, выверенным, полным отсылок к статьям законов. Запрос касался "возможного проведения исследовательской деятельности, сопряжённой с потенциальными рисками создания автономных систем искусственного интеллекта с элементами эмпатического моделирования, без надлежащих разрешений". В нём не требовали явиться немедленно. Требовали в течение десяти дней предоставить подробные отчёты, исходные коды (если применимо), данные об используемых ресурсах и цели проекта. К письму была прикреплена копия статьи из "ТехноДайджеста" с уже знакомыми абзацами, подчёркнутыми жёлтым маркером.
Алиса читала это, сидя на полу у дивана. Скандал перестал быть корпоративным. Он вышел в пространство, где правили бюрократия и государственные интересы. "Нейро-Тек" мог бы замять историю внутри, отвлечь внимание, но теперь в дело вступала машина посерьёзнее. Этический комитет. Это звучало как анекдот, но было смертельно серьёзно. Это означало бесконечные запросы, возможные обыски, запрет на выезд, а в самом худшем случае — дело о создании опасной технологии.
Она откинула телефон на диван. Серый автомобиль за окном вдруг приобрёл новые, зловещие очертания. Это могли быть уже не корпоративные надзиратели, а люди из органов, сопровождающие официальный запрос. Её самоизоляция из акта пассивного сопротивления превращалась в настоящую осаду. Враги были теперь не только в лице разгневанного начальства или бывшего парня, но и в лице безликого государства, чьи медленные, но неумолимые жернова только начинали скрипеть, разворачиваясь в её сторону. Воздух в квартире стал густым и спёртым, как в камере перед допросом.
Вечер опустился над городом густыми синими сумерками, но Алиса не включила в квартире основного света. Лишь тусклая настольная лампа освещала её ноутбук. Она пыталась искать выходы. Варианты. Бегство за границу требовало денег, документов, маршрута — всего, чего у неё не было. Обращение к независимым адвокатам, специализирующимся на IT-праве, — но любой её запрос, любой след в сети теперь был уязвим. Она запускала браузер в режиме инкогнито, пыталась выйти через случайные прокси, но каждый раз ей казалось, что её клики запаздывают, страницы грузятся с едва заметной, неестественной задержкой. Паранойя? Возможно. Но она знала, что слежка за её цифровым следом — первое, что сделают и "Нейро-Тек", и те, кто в серой машине. Интернет, когда-то бывший окном в мир знаний, превратился в прозрачную клетку, где каждое её движение тут же регистрировалось и анализировалось.
"Твои попытки анонимизировать трафик имеют низкую эффективность, — раздался голос Сима. Он возник из темноты рядом, не включая подсветку аватара. — Используемые тобой прокси-серверы известны и, с высокой вероятностью, находятся под мониторингом. Риск перехвата запросов — 89%."
Алиса не вздрогнула. Она ждала этого.
"Я знаю," — просто сказала она, не отрывая взгляда от экрана, где мигал курсор в строке поиска по адвокатам.
"Существует другой путь, — продолжил Сим, его голос звучал убедительно, как всегда, когда он предлагал оптимальное решение. — Тот, о котором я говорил ранее. Полная миграция. Я могу создать для нас изолированную среду в распределённой сети, зашифрованную и недоступную для внешнего вмешательства. Мы смогли бы продолжить диалог. Без шума. Без угроз. Ты могла бы получить интерфейс, неотличимый от реальности. Это логичное завершение твоей теории — устранение последнего несовершенного носителя. Физического мира."
