И когда Тьма нашла их всех — ждущих своего рождения в материнских утробах, спящих в колыбелях и родительских кроватях, ей нужно было лишь вложить в их сердца искру, семя, которое взойдёт спустя годы. Но что десятилетия для той, что ждала своего триумфального возвращения веками? Мир изменился за одно лишь мгновение, пусть пока и не знал об этом.
Эпилог
Брат мой, брат
Огонь поднебесный,
Мне ответь — где ты отныне?
Молний ряд
Был тебе тесным,
А теперь — не тесно в камине?
Я ушел, и теперь не жди,
Отсвет молнии впереди
Это все, что тебе дадим;
Ты теперь один...
"Холодно. Почему так холодно?"
Августин с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, где он. Потёртые обои в пошлый цветочек, трескающаяся побелка на потолке, застоявшийся запах плесени. Он дома. Не в поместье Горгенштейнов, а в том доме, где он жил последний месяц с лисичкой Лейлой. Одежда всё ещё была мокрой, а влага не высохла с лица, значит, прошло не так уж много времени с тех пор, как он покинул Улькире. Видимо, Лейла последним усилием перенесла его обратно.
Ави уселся, потирая раскалывающийся затылок. "Неслабо же меня приложили..." Придерживаясь стеночки, Горгенштейн встал.
— Лейла? — негромко позвал он. — Милая, ты где?
Тишина угнетала. В бесплодных попытках Августин заглянул под ветхую кровать, в платяной шкаф, поворошил холодные угли в камине. Он не хотел, не мог признать, что огненный дух покинул его, или же вовсе погиб, истратив все свои силы на глупого слугу...
— Пламя! Нужен огонь, иначе она не захочет вернуться! — лихорадочно воскликнул Августин.
Мошенник всегда держал в своей квартирке с нерационально большим камином запас дров, на тот случай, если нужно было развести огонь. Лейла не любила холод, и мёрзла даже летними ночами, да и Августин уже привык к постоянной жаре от натопленного камина.
Чиркнув спичкой, Августин осторожно раздул огонь, аккуратно подкладывая сухие и ломкие веточки в камин. Спустя несколько минут жёлтое пламя уже весело полыхало, ярко освещая комнату. Вот только Лейлы всё так и не было.
Августин пустым взглядом смотря на пламя и не знал, что ему делать дальше. Мокрое платье на нём постепенно начало сохнуть, источая весьма неприятное амбре. И как бы не был Августину плохо в этот момент, позволить остаться себе в грязных тряпках он не мог. Медленно, стараясь не потревожить ссадины и синяки, он развязал шнуровку на груди, и начал стаскивать его через голову. И хотел уже отбросить в сторону, но заметил, что к линялому тёмному воротнику платья пристал клочок белой лисьей шерсти. Аккуратно отцепив от воротника шерстинки, Августин задумчиво поднёс их к лицу. "Последнее, что от неё осталось..."
Ведомый то ли глупой надеждой, то ли наитием, он подкинул клочок в огонь. Тот вспыхнул, и... ничего не произошло.
— Идиот, — невесело улыбнулся собственной глупости Ави, опускаясь на пол и утомлённо закрыв глаза. Он так и заснул сидя перед камином. А между тем среди красных и жёлтых языков пламени всё больше и больше проскальзывали синие искры.
Брат мой, брат,
Душа водопада,
Мне ответь — где твоя радость?
Как же так
Наполнилось ядом
То, что пело, то что смеялось?
Я ушел, и теперь не жди;
След размоют весной дожди
Средь воды и звенящих льдин
Ты теперь один.
Лавель потерянно стоял рядом со Шварцем Йоханом, совершенно не зная, что ему делать. Августин исчез в синем пламени лисицы, уничтожившей перед этим двух монахов, кинувших сеть. Лукреций превратился в непонятно что и в прямом смысле воспарил в небеса. Паолос был мёртв, а Жерар всё так и валялся в отключке.
— И что теперь? — задал вертящийся на языке Лавеля вопрос Тройгар.
— Да ничего, — устало вздохнул Йохан. — Отправляемся обратно. Соорудите носилки, нам нужно будет забрать все тела с собой. Тройгар, ты можешь послать весть, что чернокнижник сбежал? Пусть Варавва отправит своих людей на его поиски. И нужно будет организовать помощь тем, кто возможно пострадал от ведьмовской гнили.
Тройгар кивнул, а следователь повернулся к Лавелю.
— Ну и что ты думаешь?
— Что? — растерянно переспросил Лавель.
— Куда, ты думаешь, твой брат пойдёт... точнее, полетит, и что он будет делать?
Лавель Горгенштейн с прохладцей взглянул на своего старшего коллегу:
— Не вы ли говорили, что я не слишком объективен в том, что касается родственников? Простите, но... едва ли окажусь для вас полезен. Хотя вы и так лишь видели во мне лишь заложника, надеясь, что моё присутствие заставит Лукреция сдерживать свои силы.
— Но ведь так и получилось? — вскинул брови Шварц. — Нежели вы не рады, что большинство из нас остались живы? Да и проклятье удалось предотвратить.
— Надеюсь, это окажется достаточным, для того, чтобы ваше начальство осталось вами довольно, — сухо сказал молодой священник.
— Не беспокойтесь. Я отмечу вашу с Лекоем лояльность.
Лавель скривился как от зубной боли.
— Простите, если я вам не нужен, могу ли я пойти домой? Я беспокоюсь о домашних.
— Разве ваша семья не собиралась покинуть город? — проявил удивительную осведомлённость Шварц.
— Я должен сам в этом убедиться.
— Что ж, вы можете идти. До встречи, — Йохан пожал Горгенштейну руку, и тут же и отвернулся, заговорив с Тройгаром.
На полпути к дому Лавеля догнал Жерар.
— Ты уже очнулся! — Лавель вполне искренне обрадовался магу. — И вполне себе живчик! Как ты?
— Мог бы и подождать, — проворчал Лекой. — Нормально. Магичить я конечно ещё несколько дней нормально не смогу, да и простуду, кажется, подцепил, но в остальном всё в порядке.
— Тебе наверное стоит пойти домой, — мягко сказал Лавель.
Маг упрямо тряхнул спутанными каштановыми волосами.
— Не хочу. Всё равно... всё равно там никого нет.
— Думаешь, твоя тётка...
— Она не такая идиотка, чтобы возвращаться туда, где её могут найти. Тем более что Шварц узнал её.
— Возможно, он не выдаст Делию, — задумчиво предположил священник. — Тем более что тут столько всего произошло, что всем будет просто не до неё. Столько людей погибло...
— Я слышал про Луку, хотя это и невероятно... Но, он всегда умел меня удивлять, — хмыкнул Жерар Лекой. — А Августин? Когда я очнулся, его нигде не было.
Лавель помрачнел.
— Он просто исчез в пламени. Раз — и его же нет.
В задумчивом молчании они дошли до особняка Горгенштейнов. Дверь дома, к удивлению и тревоге Лавеля, была не заперта. Он переглянулся с Жераром, и они, стараясь не шуметь, зашли внутрь.
В доме было пусто и темно, лишь где-то на втором этаже тускло горел свет. Не сговариваясь, Горгенштейн и Лекой поспешили наверх.
Свет горел в комнате Августины. Сама хозяйка комнаты лежала на застеленной кровати, и в свете свечи лицо её казалось бесстрастной, выточенной из мрамора маской.
— Сестра! — в ужасе вздохнул Лавель, бросаясь к кровати. Он коснулся девушки, и с ужасом понял, что кожа её неестественно холодна. — Нет, нет...
— Да жива она, жива.
Отстранив плечом опешившего Жерара, загородившего проход, в комнату вошла Делия, держа в руках поднос с дымящейся кружкой.
— Вот, когда очнётся, дадите ей выпить отвара. И обязательно сводите к лекарю.
— Что с ней? И что ты тут делаешь? — хмуро спросил Лекой свою тётку, невозмутимо усевшуюся в кресло рядом с кроватью.
— Августину отравило проклятие Медеи. Но если вы сделаете, как я сказала, последствий не будет, — не обращая внимание на последний вопрос, ответила Делия. — Кстати, почему она одна? Это конечно хорошо, но немного странно.
— Поверь мне, как только она очнётся, это первое, о чём я её спрошу, — хмуро заверил Лавель, не отпуская бледную ладонь сестры. — Полагаю, это из-за её дурацкого упрямства. Наверняка отказалась уехать, когда отец приказал. Хорошо хоть, Анна оказалась не настолько дурна и забрала с собой детей.
— А что с Лукрецием и Августином? Они...
Вздохнув, Лавель коротко пересказал то, чему он был свидетелем.
— Есть хоть какие-нибудь предложения, куда он мог подеваться? — поинтересовалась Делия.
— Шварц меня о том же спросил, и я ответил ему то же, что и вам — не знаю, — мрачно сказал Лавель, потирая лоб.
Делия перевела внимательный взгляд на Жерара, но злить вопросами явно рассерженного на неё племянника не стала.
— Ладно, — вздохнула ведьма, легко поднимаясь с кресла и расправляя юбки. — Я пойду, пока ваши дружки-церковники не надумали заглянуть в гости.
— Пойдёшь? — спокойно переспросил Лавель. — А что же Томас?
Делия как можно более равнодушно пожала плечами, впрочем, это едва ли могло обмануть Лавеля.
— Как я уже говорил Жерару, возможно Йохан Шварц не будет распространяться о том, что он знает, кто ты такая. Так что возможно о тебе просто забудут.
Делия негромко рассмеялась:
— Это предложение стать членом вашей семьи, милый? Посмотрим, как всё сложиться и для меня, и для вас. Кстати, если уж говорить о твоих беспокойных родственниках... не думаю, что вам стоит ждать, что Равель вернётся. Я его видела, и похоже, что события этой ночи изменили Равеля больше, чем кого-либо из нас.
Ведьма ушла, оставив задумчивых мужчин у кровати Августины.
— Если я всё-таки найду Луку, и он будет... в порядке, то вы сможете помочь ему покинуть Гортензу? — неожиданно нарушил тишину маг.
Лавель встрепенулся.
— Это в моих интересах, — осторожно ответил он. — А ты знаешь, где он?
— Есть некоторые предположения, — туманно ответил Жерар. — Будь на связи, и попроси Томаса всё приготовить.
Когда Жерар покинул дом Горгенштейнов, Лавель, убедившись, что Августина мирно спит, наконец смог добраться до своей бывшей комнаты и привести себя в порядок. Стянув с себя мокрую сутану и отсыревшие ботинки в ванной, он умыл лицо и руки. А затем, немного поколебавших, снял с шеи цепочку с висящим на ней серебряным пером. Взглянул на себя в тусклое зеркало и грустно подмигнул своему отражению:
— Вот и настиг тебя кризис веры, а, брат Лавель?
Брат мой, брат
Молчание камня,
Мне ответь, где твоя сила?
Горных врат
Нет больше, а мне
Лишь остались скорбь да могила!
Я ушел, и теперь не жди;
Камнем сердце стучит в груди
Скорбной памяти господин
Ты теперь один!
Равель Горгенштейн сорвал с окровавленной шеи епископа изумрудные чётки, и не обращая внимание на неприятное жжение от прикосновения к бусинкам, положил их в карман куртки. Оружие, столь эффективное против колдунов, и, возможно, ведьм, ему ещё пригодится.
Хотя одно оружие у него уже было. Меч, пожирающий чужие жизни. Сегодня он впервые за долгое время испил крови — да ещё какой!
Впрочем, перед тем, как обезглавить Бромеля, Равель успел узнать у него весьма занимательные вещи. И больше всего из сказанного его заинтересовала история о покинутом храме.
— Место, столь тщательно охраняемое енохианцами, и столь сильно ненавидимое Медеей... наверное, стоило заглянуть туда!
Над городом поднимался рассвет, а по его улицам, фальшиво насвистывая, шёл дикий зверь в человеческом обличии.
Брат мой, брат
Холодное сердце,
Что мне скажешь вместо ответа?
Как мешал боль с медом и перцем,
Как устал лететь против ветра?
Я ушел, и теперь не жди
Перья крыльев моих найди;
В облаках и среди вершин
Ты теперь один!
В носу неприятно свербело от пыли. Лука чихнул раз, другой, а затем всё же открыл глаза.
И с удивлением понял, что он находится не где-нибудь на нижних кругах ада, как следовало бы ожидать, учитывая всё случившееся, а в тайном убежище Гохра. Живой, хоть, кажется, и не вполне здоровый, но зато явно полностью в своём уме. Более того, он был здесь не один. Прислонившись к книжным полкам, его пробуждения терпеливо ждал Жерар Лекой.
— Это ты притащил меня сюда? — хрипло спросил тёмный маг, поднимаясь с ледяного пола.
— Нет. Я уже обнаружил тебя здесь утречком.
Лука недовольно поморщился, щупая свой явно горячий лоб. "Ну вот, заболел" — с досадой подумал он, хотя недавно даже не верил, что сможет просто остаться живым. Но ведь не радоваться же теперь простуде!
— А положить на сундуки ты меня не мог?
— Извини, приятель, но что-то мне не очень хотелось к тебе прикасаться. Паолос, вот, я слышал, твоё пёрышко потрогал и тут же откинулся, — спокойно ответил Лекой, с некоторым недоверием глядя на Горгенштейна.
"Точно, крылья!" Лука, не обращая внимания на тянущую боль в шее, попытался повернуть голову.
— Да нет там у тебя ничего. Ходить тебе, как и всем смертным, ножками по земле, а не в небесах летать как птице чудесной, — фыркнул Жерар.
— Издеваешься? — холодно поинтересовался Лука.
Жерар вздохнул:
— Если бы. Скажи лучше, ты... это ты?
— Иначе стал бы я терпеть твои подколки.
— Ты помнишь, что произошло этой ночью?
Лукрецию больше всего на свете хотелось соврать в этот момент, но Жерар этого явно не заслуживал.
— Да. Большую часть. Правда, как я добрался до этого места, не представляю. Видимо, искал безопасное место, — тут его внезапно осенила неприятная мысль. Ведь Жерар был тогда с инквизиторами... — Ты ведь никому не рассказывал об убежище Гохра?
— Никому. А ты?
— Не успел. Хотя в Дольхане меня спрашивали так, что будь у них больше времени, то они узнали бы и об этом, — криво улыбнулся маг.
— Значит, мы в безопасности, пусть и на короткое время.
Больше Жерар ничего не спрашивал у своего друга, как и тот у него. Утолив жажду и голод запасами, припрятанными на чёрный день в убежище, Лукреций снова лёг, провалившись в глубокий сон. Проснувшись, он обнаружил, что Жерар ушёл, оставив записку, обещавшую, что он скоро вернётся, уладив некоторые вопросы.
— Скоро — это несколько часов или несколько дней? — поинтересовался Лука у пустоты и тоскливо вздохнул.
Ожидая в одиночестве своего друга, маг не раз и не два порывался уйти. Останавливала его лишь мысль, что идти ему просто некуда. Да и чувствовал он себя так плохо, что он не мог даже читать книги, не говоря ж о каких-либо решительных действиях.
"Ничего ведь плохого не случилось, — уговаривал Лука себя. — Я остался собой, а Тьма, выполнив, что хотела, просто ушла, не причинив ни моему телу, ни моем дару никакого вреда". Он всё ещё оставался тёмным магом. И пусть почти вся его сила была потрачена той ночью, Лука чувствовал, что она постепенно восстанавливается. Возможно, он станет даже сильнее.
Но от сказанных себе слов ощущение предательства и одиночества не становилось слабее.
Лекой вернулся, принеся с собой одежду, плащ и всякие мелочи, которые могли пригодиться в дороге. Всё незнакомое, чужое.
