Поганый смотрит на меня и качает головой:
— Хорошая бронь, урус. Цена — твоя жизнь.
— Иди и попробуй взять. — Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно — он быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.
Буол качает головой:
— Ты сильный богатур, урус.
— Меня зовут Владимир Велесов, поганый.
Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа — спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором — тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.
Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.
— Я сверну тебе шею также легко, как свернул её тому юнцу.
— Попробуй.
Монгол прыгает вперёд.
— Уй-ча!
Вскидываю руки и... просыпаюсь.
Брр. Опять вещий сон?
Костёр горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.
— Что, Володимир Иванович?
— Сон дурной.
Ёжусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит Велесов Борис.
— Как там дед Матвей?
— Рану промыл, моха наложил и подвязал. Что ещё сделаешь? Всё в руках Господа нашего. — Демьян вздохнул. — Ты поспи, Володимир Иванович, я посижу.
— А сам-то что?
— Не спится мне.
Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрёму.
* * *
Караван из всадников и саней вытянулся на полверсты. Сорок три смертельно усталых ратника верхом и длинный обоз с ранеными и убитыми. Мы забрали всех, не могли оставить своих павших братьев без погребения. Но сил похоронить столько народу не было. После битвы ратники от усталости валились с ног и всю ночь спали, а утром явились поганые.
Как только рассвело, те монголы, что ночевали у подножья холма, поднялись и стали собирать своих соратников, не обращая внимания на ощетинившихся щитами и рогатинами русских. Как только они убрались прочь, мы стали собирать своих погибших.
Господи, не похоронить нам всех. В живых осталось чуть более сотни воев. Из них с тяжелыми ранениями половина. Было решено собрать всех погибших и отвезти к ближайшему селению и там, с помощью местного священника отпеть и похоронить. Наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника. Его положили на сани рядом с телом Коловрата. Монголы не тронули ни одной лошади, так что саней и лошадей хватало, только пришлось оставить все большие щиты — на кой они нам теперь?
Я ехал впереди и думал над последним сном. Что он означал? Как только я заснул, то опять приснился берег неизвестной реки и наша схватка с Буолом...
— Ты умрешь, — прыгая на меня, крикнул поганый.
Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата и, уперев ногу в его живот, перебросил Буола через себя. Отдается болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад.
Вскочили.
Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моей брони. А тот ногами машет, что твой каратист.
Удар! Успеваю перехватить его ногу и нанести удар рукой. Он падает, но тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Буол оказался сверху и как я не пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо и кровь, пропитавшая всё, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.
— Вот и всё, урус, — оскалился степняк, — сейчас ты умрёшь.
Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола... и проснулся.
М-да, я поёжился вспоминая яркую картину боя, сны мои имеют свойство сбываются. Значит, мне предначертано погибнуть? Когда? Успею ли я выполнить обещание?
Конь обогнул высокую ель, тропа повернула и запетляла среди густого подлеска.
Когда этот бой произойдёт? У какой реки он будет? Там мы с поганым, почему-то одни. Где в этот момент будут все?
Оглянулся, сразу за мной, дремля на ходу, ехали Борис и Илья. Их лошади шли шагом, повторяя все повороты тропы. Они выжили в последней битве, на удивление. Надеюсь, с ними и в будущем будет всё в порядке.
Обогнав Лисина и Велесова, подъехал Демьян. Хоть он и крепился всё это время, но выглядел смертельно усталым. Лицо осунулось, под глазами проступили синие круги.
— Один из Коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнём.
— Значит там и встанем. — Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто ещё может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку. А кого послать в дозор? Все ратники идут позади, сразу вслед за санями. Они прикрывали наш уход с поля.
Пропустив Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:
— Иван Пантелеевич, пройди назад и возьми десяток. Надо проверить деревню впереди.
Бравый напрягся, глядя вперёд, а я рванул коня, судорожно шаря в кармане и ругая себя — надо было идти тем же путём, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате — впереди, у большой ели, выстроившись вряд и перегораживая тропу, стояли степняки.
'Десятка два' — посчитал я. И встали удачно, сразу не прошибёшь. Похоже, они двигались по тропе навстречу и первыми заметили наш отряд.
Я сразу решил — что делать. Этих мы, конечно, сомнём, а что дальше? Там, позади них деревня, в которой наверняка есть ещё поганые. Вот они нам уже не по зубам. В отряде всего сорок три ратника и много раненых на санях. Потом назад повернуть? К тысячам монгол, всё ещё стоящим на том поле боя? Нет, нам назад ходу нет.
Наконец вырвав из кармана пайцзу, я выехал вперёд.
— Анхаарал гэх гийцетгэл! — Я не уверен, что произнес фразу правильно и на всякий случай вытянул перед собой руку с деревянным пропуском.
— Ты что делаешь, боярин? — Тихо прошептал Борис. — Их же всего два десятка.
Глядя на степняков шепчу в ответ:
— А в деревне, что там впереди остальные. Этих порубим, а дальше что?
Из строя выехал монгол и вгляделся в пайцзу, коротко кивнул, выкрикнул команду, после чего степняки, развернувшись, ушли по тропе к деревне.
— Надо было к полудню ближе идти, а мы верхом пошли. — Сказал Бравый. — Но с другой стороны, кто знает, где с бедой столкнёшься?
— Нам до запасного лагеря здесь ближе. — Кивнул я. И, посмотрев на угрюмых парней, сказал:
— Вот что, ребята. Там в деревне, скорей всего, поганые лагерем стоят. Нам, во что бы то ни стало, надо мимо них пройти, не дёргаясь. Нас они не тронут, но и нам на них даже смотреть не надо.
Скрипнул зубами — что несу? Как нам пройти? Стоит кому-то косо посмотреть или схватиться за саблю, то сразу начнётся бой, и всем раненым в обозе конец.
Растолковал это угрюмым новикам. Борис хмуро кивнул, соглашаясь, затем кивнул и Илья.
— Надо остальным сказать. — Бравый развернул коня и поехал вдоль остановившихся саней.
Мы выехали из подлеска и остановились, дожидаясь, перестроенный в две колонны обоз. Но всё равно он растянется, как не перестраивай. И прикрывать его трудно. Нам бы только до того края леса дойти и спокойно убраться подальше. Хоть и предстоит опять ночевать на морозе, но рядом не будет врагов, кроме холода. Сколько ещё не проснётся утром раненых? И ничем помочь не можем. Ничем! Хочется выть от бессилия.
На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.
От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.
— С сотню, мыслю, будет. — Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. — Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.
— Одолеем, чего уж! — Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.
Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?
Покачал головой:
— Нет, бояре, мы поедем мимо. — Я показал на вытягивающийся из леса обоз. — О них кто позаботиться?
— Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. — Иван Пантелеевич вздохнул.
Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:
— Анхаарал гэх гийцетгэл!
Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:
— Сайн.
Развернул коня и махнул рукой.
— Ард! — И степная сотня, ускакала, разделившись на две части — половина к деревне, половина к табунам.
— Сказал, как в душу плюнул, погань такая. — Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.
Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.
— Кгарррг! — Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой. О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?
Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?
Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.
Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.
Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.
Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные шакалы.
Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!
Оглянулся — от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те степняки, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.
Чертова пайцза. Перехватил её рукой и с силой сжал.
Половина обоза втянулась в перелесок. Крики в деревне усилились. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху и с рыданием бросается в нашу сторону.
— А-а-а... спасите... родненькие!
За ней, смеясь, кидается степняк, и настигает её почти рядом с нами. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, смотрит на нас.
— Урус гоо бёсгёй эмэгтэй хён. Сайна. — Ощеривается и тащит жертву в сторону домов.
И тут мои глаза встречаются с глазами этой женщины.
Раздавленная пайцза летит в снег и сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, пускаю коня в галоп. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в иступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но Горинский клинок входит в него как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.
Всё, с этими покончено. Что там другая половина степняков?
Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где привстав на стременах, вглядываюсь в поле.
Черт, так и есть! Табуны ушли далеко, но видно, что от них скачут всадники. Услышали звуки боя, или просто возвращаются обратно?
— Эй! Сюда!
Но, в запале, меня никто не слышит. Вижу Лисина, высочившего из двора с саблей в руке.
— Илья, всех сюда! Поганые!
Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле.
Черт! Их больше чем полусотня. Втрое больше. Об этом меня предупреждал ворон?
Собирается всего сорок ратников. Против полутора сотен? Видно, врал мне сон, не у реки мне погибать, а здесь. Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. Очень, очень медленно он ползёт. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим.
Осадив коня, открываю тул. Лук в руку, стелу к тетиве. Рядом шуршат, доставая стрелы и луки бояре.
— Мало стрел, Володимир Иванович. — Глядя на степняков произнёс Бравый.
— Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.
Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнётся. Хорошо бы чтоб не промахнулись и остальные.
— Бей!
Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.
На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил.
— Бей!
Слетело ещё с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты.
— Бей!
Снова закувыркались кони, подминая седоков.
Всё, кончились стрелы. Кричу стоящим рядом Велесову и Лисину:
— Во второй ряд вставайте.
— Володимир Иванович! — Возмущаются оба одновременно.
— Делай, что старшие говорят. — Оттесняя их назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя — 'знал бы ты, кто тут старше, и на сколько'. В первые ряды выходят взрослые ратники, оттесняя назад новиков.
Пора, монголы уже в двухстах метрах. Начинаем разгон, плотно сбившись и опустив рогатины. Перед сшибкой над полем проносится клич:
— Китеж!
Сшиблись! Вражеский наконечник отвожу в сторону, а моя рогатина пробивает край монгольского щита и застревает в теле, вырываясь из руки. Саблю из ножен и сразу бью в бок степняка. Удачно!
Бум!
Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копьё над собой, и успеваю отсечь руку врагу.
Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на боку. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.
