Кормчий снял с себя одну из восьми цветочных гирлянд и надел
ее на Аннипада с пожеланиями счастья и процветания. — А я тебя
весь вечер ищу. — Аннипад, в свою очередь, снял свою гирлянду и
с благими пожеланиями надел ее на шею друга.
Мельком взглянув на Нинмизи, Урбагар засмотрелся на
красавицу. Вся ее фигура дышала страстью, рот был нежнее, чем свежий творог, а от ее блестящих, украшенных цветами, пышных
черных волос исходил тонкий аромат. Время от времени
останавливая взгляд огромных, глубоких, обрамленных длинными,
пушистыми ресницами черных глаз на будущем муже, по-
видимому, сухом и бесчувственном, не сумевшем сразу же оценить
ее божественную прелесть и не спешащем выразить свой восторг, она
поджимала в досаде маленькие губки, и легкая гримаса
недовольства набегала на ее лицо.
— Капризная злючка, — решил кормчий, — но при такой красоте и
не то простишь! — И подумал: " Я бы не отказался заменить
Аннипада в священном танце с нею, да простит меня Дати. Главный
жрец Инанны свое дело знает! Все твои намерения, друг мой,
останутся благими пожеланиями. Куда там! Надо быть камнем,
чтобы избежать ее лона! — Привыкший не теряться в самых
неожиданных обстоятельствах, находчивый и энергичный, кормчий
попал в затруднительное положение, не зная, что предпринять,
чтобы помочь другу, ибо никакого более-менее правдоподобного
вымысла не приходило ему на ум. И тогда он задумал увести
Аннипада, которому явно было не по себе, и девушек от эна и
прочих родственников в толпу, где легко раствориться; к костру,
вокруг которого пустился в пляс весь Город, а там будет видно.
— Что мы тут стоим и скучаем, словно старички, — задорно
воскликнул он, — так и праздник пройдет без нас! Идемте, девушки,
повеселимся у костра, попоем, потанцуем. Ты идешь, Аннипад? —
и кормчий вопросительно посмотрел на владыку. Эн благосклонно
воспринял предложение Урбагара, ибо оно не расходилось с его
замыслом, и благожелательным кивком отпустил сына.
Огромный погребальный костер уже наполовину осел, когда они
присоединились к разудалому, безудержному веселью под-
выпивших горожан. Масса народа, окружив плотным кольцом
костер, пела, громко смеялась и прыгала под грохот барабанов
вокруг ярко горевшего священного огня, поддерживаемого
стараниями восьми жрецов, которые, едва не обжигаясь, длинными
шестами поправляли раскатывающиеся тяжелые дубовые
поленья, готовые свалиться под ноги праздничной толпе.
Кормчий, возглавлявший их компанию, рассекал толпу, как корабль воды спокойного моря. Занимая девушек разговором, ибо
Аннипад, замыкавший группу, молчал, Урбагар постоянно
поворачивался к Нинмизи, идущей за ним, и с удовольствием
развлекал ее. Увлекшись, он с трудом избежал столкновения с
одним из костровых жрецов, в последний момент заметив, что
перед ним слуга божий.
У костра девушки побросали в огонь свои венки и гирлянды и в
молитве просили богиню даровать им счастье в любви и
материнстве. Пока они молились, кормчий попросил прощения у
задетого им жреца, которого он чуть не втолкнул в костер. И тут
его осенила спасительная идея: Аннипаду необходимо обжечь руки,
и только в этом его временное избавление. Энси вначале опешил,
но быстро поняв преимущества такого решения, согласился.
— Будь наготове, — предупредил кормчий, — сейчас поленья
посыпятся, — и незаметно для девушек скользнул на другую
сторону костра. Выбрав жреца, который, вытянувшись во весь рост,
подался вперед, толкая шестом одно из верхних поленьев, Урбагар,
как бы споткнувшись, ударил его в спину плечом и тут же скрылся
в толпе. Жрец рухнул и, падая, оперся шестом о шаткую груду
горящих дров. Когда костер накренился, несколько тяжелых
поленьев друг за другом скатились на землю, и жрецы не успели
удержать их.
Аннипад, для которого эта неприятность не явилась сюрпризом,
быстро оттащил молящихся девушек от костра, оттолкнул близко
стоявших людей и принялся голыми руками забрасывать поленья
обратно в костер. Жрецы тут же пришли ему на помощь, и порядок
был быстро восстановлен, ибо могучий Урбагар сдерживал толпу.
И народ громко воздал хвалу деянию энси, оградившему их от
ушибов и ожогов. Нинмизи, восхищенная решительностью и
самопожертвованием своего будущего мужа, с неприкрытой
гордостью осмотрела его ладони. На правой руке Аннипада кожа
сильно покраснела и припухла, образовались большие белые
пузыри; а на левой — даже кое-где обуглилась.
— Нормально, — хмыкнул Урбагар, — теперь тебе, друг мой, не до
священного танца! Недельки три в руки ничего взять не сможешь.
Пойдем в святилище, здесь хорошие лекари. А ну, шумеры, расступись! — зычно скомандовал он, — дорогу герою, пострадавшему за народ!
Эн, когда ему поспешили донести о происшествии, сразу же
догадался об истинной причине ожога, страшно возмутился и,
ожидая сына у входа в святилище, в гневе своем измышлял своему
своевольному, привередливому чаду наказание построже, побольнее,
без обычных послаблений, к которым его всегда склонял брат.
Однако, поразмыслив, эн остыл и возрадовался стойкости духа
Аннипада, поневоле припомнив знаменитые деяния предков, чьим
достойным преемником вырос его сын. И он с улыбкой встретил
Аннипада:
— Как же ты теперь, сынок, юбку-то приподнимешь, когда пива
напьешься? — И Аннипад виновато опустил голову. В святилище,
по повелению Тизхура, ожоги промыли мочой священной коровы,
смазали мазью, наложили на руки повязки, дали выпить крепкого
жертвенного пива.
— Мальчишество это, дитя мое, — неодобрительно поморщился
Тизхур, рассматривая поврежденные руки. — Все равно, не сегодня,
так завтра, тебе придется стать отцом ее ребенка, ибо род того
требует.
После того как Аннипад вышел во двор, Нинмизи, ожидавшая
его у дверей святилища в одиночестве, больше ни на шаг не
отходила от него. Присутствие будущей второй жены перестало
раздражать Аннипада, так как сближение с ней откладывалось на
более поздний срок. К нему вернулось хорошее, праздничное
настроение, несмотря на боль от ожогов, и он стал самим собой:
приветливым и разговорчивым.
Когда жрецы образовали круг Инанны, и в него под звуки флейт
и грохот барабанов вошли танцоры и сплелись в страстном,
божественном желании, Нинмизи обвила рукой талию Аннипада,
стоявшего у фаллического шеста и вдыхающего аромат курений,
и пылко прижалась животом к его бедру, томясь от вожделения. И
он не захотел отстраниться. Аннипад испугался, почувствовав, что
еще немного, и он не устоит, ибо необоримая сила Инанны принудит
его к участию в сладострастном танце плодородия с Нинмизи. С
большим трудом он призвал на помощь образ Пэаби и, сославшись на усиливающуюся боль в руках, поспешил покинуть это опасное
место. Погуляв немного с сестрой среди пальм храмовой рощи и
проводив недовольную Нинмизи домой, Аннипад отправился спать.
Все последующие дни праздника он не выходил из дома. Вскоре
отец сообщил ему о дне свадьбы и потребовал, чтобы Аннипад
развелся по закону и обычаю предков. Однако энси твердо заявил,
что вполне достаточно будет и присутствия его на свадьбе, но в
разводе он участия не примет, и пусть отец сам, без него, оформит
необходимые документы, ибо перед ликом светлой Инанны Пэаби
была и останется его законной женой навсегда. Эн, опасаясь, что
если будет упорно настаивать и добиваться развода по обычаю,
непокорный сын может не прийти и на свою свадьбу, что вызовет
непредвиденные осложнения, вынужден был согласиться с
Аннипадом, ибо суть дела не менялась.
Встретив на строительстве храма гончара Мешду, энси
поцеловался с отцом своей жены, отозвал его в сторону и
подробно рассказал о том, как эн-отец — в интересах рода принудил
его завести новую семью. Аннипад заверил гончара, что событие,
так осложнившее им жизнь, ни в коей мере не повлияло на его
чувства к Пэаби и не повлекло за собой никаких изменений в его
отношении к первой семье, ибо он — муж Пэаби перед богом и
духами предков.
— Через несколько дней тебя, о отец жены моей, эн вызовет в
суд и вручит табличку с записью о разводе и о содержании на
пропитание. Приготовься к этому, не волнуйся и не задавай суду
никаких вопросов. Но меня там ты не увидишь, ибо все решено и
сделано без меня. И я очень прошу тебя, о почтенный, пусть Пэаби
узнает о случившемся как можно позже, ибо она не переживет
столь тяжкого жребия и заболеет. Предупреди, пожалуйста, жену,
Гаура и Дати, пусть и они молчат. Придет день, и я сам расскажу
ей обо всем.
Аннипад не принял участия ни в одном из предсвадебных
обрядов: обычай позволял наиболее уважаемым родственникам
представительствовать от имени жениха. Свадебный подарок
родных невесты — длинный кинжал замечательной заморской работы, вызвавший бы в иное время восторг энси, не обрадовал
Аннипада и недолго занимал его внимание. Заглушая невеселые
мысли, энси целиком погрузился в работу, появляясь дома лишь к
вечерней трапезе Энки, прислуживать которому было его святым
долгом. Строительство храма Энлиля шло по намеченному плану.
Уже были возведены терраса, три башни и насыпалась четвертая.
Даже в таком, недостроенном, виде сооружение величественно
возвышалось над Городом, вызывая благоговейный трепет и
гордость у строивших его людей.
Утром, в день свадьбы, Аннипад проснулся с намерением не
огорчать ни отца, ни дядю и, набравшись спокойствия и выдержки,
ровно, не вызывая пересудов, пройти через свадебный ритуал.
Бесстрастно, без радости и без озлобления, Аннипад до-
бросовестно играл роль жениха, исполняя неприятную, навязанную
ему обязанность. Нинмизи знала, что ее будущий муж женился на
Пэаби по взаимному чувству, но это не смущало юную красавицу,
ибо она, любя Аннипада, нисколько не сомневалась в том, что ее
чары окажутся сильнее и дело лишь во времени. Девушка была
счастлива, ибо ей достался в мужья первый среди соплеменников,
красавец, герой, и она не ощущала холода, сквозившего в каждом
его слове, каждом жесте.
Когда жрецы открыли клетку с голубями, Аннипад вышел из
состояния отрешенности, заинтересовавшись, как же относится
Инанна к его второму браку и что она ему предрекает. Голуби
немного покружились, сели на одну пальму, но на разные ветви, и
сразу скрылись в густой листве. Жрецы, помявшись, предсказали
что-то благоприятное, но Аннипад, ничего определенного не узрев
в поведении птиц, так и не понял, о чем пророчествовала Великая
богиня.
После произнесения слов брачного контракта Нинмизи увели в
святилище, где она обрела женскую душу. Аннипад встретил ее
по обычаю, молодых осыпали зернами ячменя и цветами; и
свадьба покинула храм, перебравшись в дом отца жены, дабы
сесть за пиршественные столы. Чужие на свадьбе не при-
сутствовали: гости-родичи сами едва разместились за тесно
поставленными столами, да и эн, не уверенный в выдержке сына, распорядился, чтобы посторонних глаз на свадьбе не было. А
чтобы Аннипад по рассеянности или намеренно не упустил что-
нибудь в свадебном обряде, Тизхур неотрывно сопровождал
племянника. Но Аннипад вел себя прилично, все успокоились, и
пламя веселья возгорелось. Родичи, здоровые и жизнерадостные
люди, пели и плясали, произносили здравицы и пожелания, пили и
закусывали.
Утром Аннипад и его родные покинули дом родителей жены, и энси в течение всего дня был предоставлен самому себе. Дома он, не
раздеваясь, бросился на постель и, вызвав раба, приказал ему
принести двенадцать больших кувшинов свежего пива из запасов,
приготовленных для гостей, и до вечера пил в полном одиночестве.
Захмелев, энси отказался встречать приданое, ибо ему не хотелось
видеть Нинмизи в своем доме и знать, что она живет в покоях,
ранее отведенных его Пэаби. Позже, продолжая пить, Аннипад
настолько опьянел, что не смог пойти на Храмовую площадь, дабы
по обычаю встретить новую жену и ее родных. Когда эн зашел к
сыну, чтобы поторопить его, Аннипад сидел в луже пива, опираясь
локтем об опрокинутый кувшин, и спал. Владыка опешил, увидев
столь неприглядную, доселе невиданную в этом доме картину. Эн
сердито насупил брови и громко прикрикнул на сына, но Аннипад
был невменяем, голова его пала на грудь, и он бормотал что-то
бессвязное.
Владыка приказал нескольким сильным рабам поднять энси и
отнести в ванную комнату, чтобы обмыть и привести в подобающий
случаю вид. На Храмовой площади, где родственники мужа все-
таки появились раньше родственников жены и торжественно
встретили их, Аннипада держали под руки, ибо его тянуло прилечь.
На свадебный пир в доме эна также собрался почти весь род,
ибо большинство жрецов были близкими родственниками. Нинтур,
мать Аннипада, не имевшая своих дочерей, знала и любила
Нинмизи, свою племянницу, с детства, и безоговорочно предпочла
ее рыжей полукровке, хотя и жалела сына. Робкая и покорная
женщина, она не могла, да и не хотела противостоять воле владыки,
давно сломленная его грубой мужской властью. Нинтур видела, что
муж лишь ради детей терпит ее присутствие в своем доме и откровенно избегает всякого общения с ней, почти старухой. В утешение себе она
искала благое в любом зигзаге своей жизни, и поэтому усмотрела
в племяннице достойную преемницу, по праву истинную хозяйку
дома энов, и, с радостью расцеловав Нинмизи, вручила ей огонь и
воду. После совместной трапезы молодых супругов и пре-
дставления Нинмизи духам предков в качестве матери будущего
эна, гости сели за столы. И тут Аннипад вновь неудержимо приник
к пиву. Брат Нинмизи, движимый благими побуждениями,
попытался забрать у него кувшин, ибо предстояла брачная ночь,
но Аннипад оттолкнул его с такой силой, что тот чуть не опрокинул
соседний стол, и тогда Аннипада оставили в покое.
Когда настала пора идти в опочивальню, Аннипад вновь был
сильно пьян, он громко пел военные песни, стучал себе в такт и не
вставал из-за стола. И главному жрецу Инанны, понимающему, но
не одобряющему поведение любимого племянника, пришлось
поневоле заменить молодого мужа в проводах едва не плачущей
юной супруги к брачному ложу. Эн, степенно подойдя к сыну; крепко,
со злостью сжал его предплечье и негромким, напряженным,
рокочущим голосом потребовал, чтобы тот поднялся и последовал
за ним без промедления. И энси, обмякнув, беспрекословно пошел
