— Четвертый раз повторяю! Не надо нам в город лезть! Вот есть же прекрасное рокадное шоссе обходящее город в пятидесяти километрах от Центра. Называется Кировская бетонка или А-120 "Санкт-Петербургское южное полукольцо". От Большой Ижоры, где наш Арсенал и передовая, до Кировска, откуда мы вчера людей вывозили. Все. Ближе к городу пускай кронштадтцы лезут. Мы со временем на этой бетонке поставим "Стену" и не дадим расползтись нежити из Петербурга. Но это с весьма нескорым временем. А пока максимум границ, что мы осилим, это пятьдесят километров кировской бетонки от Арсенала до поселка Войсковицы, где рокада пересекает железную дорогу на Нарву. Это будет восточная граница анклава. Южная граница сто километров этой самой железной дороги до Нарвы. Западная граница по реке Нарве и побережью Финского залива. Все! Этот "прямоугольник" пятьдесят на сто километров мы еще десятилетие зачищать будем! Нас ведь и десяти тысяч населения нет, два человека на квадратный километр! А должно быть двадцать человек на километр — как это было в Ленобласти ранее. Я и так границу провел с запасом! Посмотри, там внутри пунктиром отмечены варианты скромнее, хотя я буду настаивать на первом и основном варианте с Кировской бетонкой и железкой в Нарву.

Димыч пробежался глазами по распечатке, затем ответил с ухмылкой.

— Твое мнение до боссов донесу обязательно. И даже с твоими нецензурными комментариями. Только с населением ты чуток ошибся, нас уже почти одиннадцать тысяч. Как уже говорил, не ты один работаешь. Кстати, ночью вышли на связь по радио аж из Константино-Еленинского женского монастыря, это в семи километрах севернее Репино. Они утверждали, что господь послал им весть, и они готовы ровными рядами двигать к нам да еще массу укрывшегося у них народу тащить. Только не могут, ибо окружены воинством сатаны. Харон, признайся как на духу, ты тут не замешан случаем? Можешь мне на ухо ответить, чтоб супруга не заинтересовалась твоими отношениями с монахинями.

Пришлось поведать историю про "кричалки", сбрасываемые с самолета. Идея, в принципе, хорошая — только вот выцарапывать монахинь из окружения "воинства сатаны" будет удовольствием недешевым. Вертолеты гонять туда-сюда никакого керосину не напасешься.

Обсудили с Димычем идею "вертолетоносца" на базе самоходной баржи. Как раз решение для спасения монашек. И людей вытащим, и вертолеты по короткому плечу летать будут, бережно расходуя моторесурс с топливом. Кстати, пригнанный в конвое "Волго-Дон 149" вполне подойдет. Его четыре гигантские крышки трюмов вполне сгодятся на роль четырех вертолетных площадок. Только там спасенных людей поселить будет некуда. Впрочем, в трюмы можно поставить несколько бытовок строителей и будет городок, на пару-тройку сотен жителей. Перетерпят спасенные временные неудобства, отсутствие окон и бытовую неустроенность. А свет мы в трюмах организуем. И даже пальмы в кадушках поставить можем — этого добра по городу нынче засыхает огромное количество.

За обсуждениями набросали эскиз "ВЛоМа", и Пан начал названивать начальнику порта, а затем и по службам Станции. Я, вспомнив про блага цивилизации, начал со звонков бармалеям. Превратили кают-компанию Катаны в офис. Причем, есть деловые помещения и у меня на дебаркадере и на пароме и у Пана в штабе — но все равно сидим на яхте.

Закончив общаться, и дождавшись паузы в моих разговорах, Димыч огорошил

— Все равно тебе к монахиням лететь на гидроплане придется.

Как говорится в анекдоте — "у меня чуть перфоратор из рук не вывалился". Это, с какого перепугу? Не люблю я фанатиков в любом их проявлении, что монахинь, что одуревших футбольных фанатов, что непримиримых борцов за веру. Пусть этих людей их боги или певички, по которым они фанатеют, или футболисты всей командой, спасают. Я палец о палец не ударю. Димыч продолжил.

— Связи с ними нет. Даже не уточнить, сколько их.

Выразил свое недоумение вопросом — А как же тогда они связывались со Станцией?

Пан сделал одухотворенное лицо и явно собрался нести пургу про божественную помощь, но увидев мои поджатые губы, доложил коротко

— Радио в монастыре нет. Никакого. Но среди укрывшихся за стенами монастыря был радиолюбитель, на Запрудной улице жил. Вот после твоих записок он и предложил сбегать до дому к своей радиостанции и передать сообщение. Нежить, окружившая монастырь превратила рутинную операцию в героический прорыв, с заплывом в ледяном пруду и передачей сообщения, когда в дверь ломились неупокоенные. Теперь, даже неизвестно, добрался ли радиолюбитель обратно. Но он точно не полезет на второй сеанс связи, если, конечно, не ушибленный на всю голову как некоторые. Вот и предлагаю тебе, как самому опытному из Харонов, слетать и посмотреть что там и как. Даже не настаиваю на посадке в пруду перед монастырем! Сам смотри по обстоятельствам. Сядешь — хорошо, заодно и рацию этим сидельцам привезешь. Не сядешь, так хоть доложишь обстановку.

— Димыч, почему опять я?! У нас в гидропорте сейчас три пилота "дабл Алекс и Олег", гораздо опытнее меня. Пусть они летят! Достало меня уже! Полно работы!

Пан покивал, и задумчиво закончил.

— Все правильно. Можешь и им поручить. Но я заметил, что судьба только тебе ворожит. Остальным так не везет, и пилотов своих растеряешь по опасным заданиям легко. Но решать тебе.

Вот ведь мерзавец! Смерти моей хочет! Небось, на супругу зарится, многоженец потенциальный! Морда служивая! Еще и мину скорбную состроил!

Осталось только прошипеть нецензурно, и начать звонить Сергею, который Геннадьевич. Пусть ЭЛку готовят. Снять ее с баржи еще вчера сняли и отбуксировали к дебаркадеру. Теперь пусть проверят хорошенько. Плохие у меня предчувствия. И настроение поганое.

Полтора часа ушло на общение с бармалеями, постановку задач и прием работ. Катюху оставил дома, несмотря на все ее обидки. Полетим вдвоем с Михаилом. Наконец от Димыча приехал боец, привез рацию в виде зеленого короба, брезентовый сидр с десятью Макаровыми и один цинк, то есть тысяча двести восемьдесят, патронов к ним. Позвонил Димычу, возмутился, что так мало оружия. Понимаю, что монашки оружие проигнорируют, но там же еще и нормальные люди могут быть. В результате переговоров пулемета нам так и не дали, велели обходиться своим, который штатно у Михаила, так как знают, куда второй пулемет некий Харон сразу приспособит. Зато обещали к вечеру вывести с рейда "Вертолетоносец" с двумя "Василисами".

Еще через полчаса ЭЛка была в воздухе, Курс сорок семь, дальность шестьдесят. Первые несколько километров шли над Копорским шоссе, и на нем уже наблюдалось оживленное движение машин. Буквально несколько дней назад мы тут от нежити спасались, а сегодня уже гражданские машины спокойно ездят по своим делам к плацдарму и обратно. Прав Димыч, не я один работаю "на износ".

Затем под крыльями мелькнула "Стена" и пошли мертвые земли, где смотреть было особо нечего. Разве что осмотрели ряды теплиц Сосновоборского агрохозяйства, пока не попавшего в защищенную зону Станции, но его и до нас специалисты с воздуха осматривали. Все же огромные площади теплиц городу жизненно важны.

Береговую черту пересекли у форта Красная Горка, аккурат над филиалом нашего Арсенала. Показал Мише мелькнувшие под крыльями береговые батареи, капитально разграбленные в девяностые годы. Раньше это были памятники истории — теперь это напоминание о скотстве, и жадности.

Пока летели над заливом, дал "порулить" Мише. Ему интересно, а мне не так скучно. Хотя, за десять минут перелета над заливом заскучать даже Катюха не успела бы. Северный берег залива пересекли между Комарово и Зеленогорском, замелькали зеркала озер и прудов и через две минуты прошли над поселком Ленинский, где на улице Советской и расположен монастырь. Любопытное сочетание топонимов. Как говорили в фильме "Корона Российской Империи" — "это символично!". Религия "христианство" старательно заменяет религию" коммунизм". Свято место пусто не бывает.

Заложил крутой вираж над обещанным мне, как посадочная площадка, прудом. Часть пруда еще ледком играет. Скорее всего, тонким — но на посадочной скорости в девяносто километров в час, даже такой лед для пластикового корпуса гидроплана как стальные лезвия. Опустился пониже, рассматривая пруд а заодно поднявшуюся суету в монастыре. Живые тут явно есть. И нежити хватает, суда по плотной толпе стоящей у каменной стены монастыря.

Садится некуда, между живыми и берегом пруда куча нежити бродит. И не лежит душа помогать культистам. Можно со спокойной совестью лететь обратно. Но все равно кружил над монастырем, собирая информацию. Душа не лежит, а "призвание Харона" требует. Плюнул, наметил единственный курс посадки, где мне почти хватит открытой воды. В конце пробега ткнемся в ледяной припай у берега, но уже практически без скорости. Рискну.

Заход на посадку делал на предельно малой высоте. Уже на подходе к пруду понял, что промахиваюсь и ушел на второй круг. Во второй раз вроде все хорошо шло, но почти притеревшись к воде ушел на третий круг. Теперь уж наверняка.

Сел, как ни странно, совершен без проблем и реверсом винтов сократил пробег так, что до льда ЭЛка не добежала. Переоценил я посадочные трудности. Но сверху пруд смотрелся как "стакан воды" — после просторов залива садиться тут было очень некомфортно.

Гидросамолет застыл у кромки тонкого, ноздреватого ледка, разворачиваясь кормой к берегу. Винты взвыли, толкнув машину к берегу, и затихли. Сбросил с головы гарнитуру, уже привычно повесив ее на рог штурвала, подхватил Дикаря и пробрался к люку, из которого уже торчал Михаил.

К берегу стягивалось много нежити, заинтересовавшейся новыми звуками. Прикинул дистанции. От берега до дороги метров двадцать по травянистому пологому берегу. После дороги метров сорок подъема к воротам монастыря. Причем, внизу, у дороги имелись еще одни ворота монастыря, решетчатые. Но в данный момент они были распахнуты, и весь склон, поднимающийся ко вторым воротам, устилала упокоенная нежить. Если это не реакция нежити на "освященную воду", то в монастыре нашлись и стволы и патроны.

От идеи быстренько пробежать до ворот пришлось отказаться. Слишком плотные толпы встречающих. Придется отстреливать, благо патронов к мелкашке много, дистанция тут смешная для оптики Дикаря, да и сидим мы хоть у берега пруда, но даже Зубастик не допрыгнет.

В три часа дня, субботы, пятого мая, мы все еще стреляли. У меня уже палец устал набивать магазинчики Дикаря. Работали посменно, то я отстреливал пока Михаил пополнял боезапас, то он стрелял, я заряжал. Но местная нежить, наконец, начала приобретать новый рефлекс — выстрелы сулят не еду, а упокоение. Еще час назад сюда ковыляли со всех сторон, а сейчас некоторые кегли уже уйти пытаются. Глядишь, еще часик и мы расчистим место для броска к монастырю

Самое обидное, что на роль гонца только моя кандидатура. Миша хорош с пулеметом, и ему самое место торчать из люка гидроплана, прикрывая мой прорыв. А мне тащить пятнадцати килограммовую рацию на пузе, и брезентовый мешок с пистолетами и патронами, которые вместе четверть центнера весят. С сорока кило уже не побегаешь.

Наконец этот неприятный момент настал. Подгребли к припаю, разбил лед у берега, померил веслом глубину и плотность дна. Тяжело вздохнул и соскользнул по хребту самолета в воду. Глубина чуть выше колена, но холодная вода обожгла, будто кипятком. Благо неопренка, препятствовала вымыванию тепла, и требовалось только перетерпеть первые секунды. Грузно заковылял к берегу, ломая ледок и разгоняя волну. Еще и вылезать в намеченном месте берега оказалось сложно. Как-то все сегодня через ...эээ... сложности. То ли дело, вечерок с микроконтроллерами поковыряться! И как Пану удается затянуть меня на эти галеры?!

Вот так шел, переваливаясь, матеря свою мягкотелость и поминая Димыча добрым словом. Чтоб ему икалось. Правой рукой придерживая "Парус" на пузе, левой крутя Макарыча. От ЭЛки щелкал Дикарь, остужая интерес нежити к ходячему "хот догу".

Без проблем вышел на дорогу, перешагивая через упокоенных. На асфальте огляделся, вздохнул еще раз и, пройдя через упавшие решетки, полез опять наверх по склону. И где тут комитет по встрече? Могли бы хоть ворота открыть!

Ворота мне так и не открыли. Они завалены оказались, и разгребать баррикады долго. Вот мне веревку и спустили. Угу. Нашли спецназера, по веревкам лазить, будучи мешками увешанным. По одному подняли мешки, а меня не успели.

От озера длинной очередью ударил пулемет, резко меняя привычные уже негромкие щелчки мелкашки на грохот очереди ПК. Повернулся в сторону, поднимая Макарыч, и этот маневр уберег меня от прямого удара лапой. Удар пришелся вскользь, срывая плечевую пластину вместе с куском неопрена. Плечо сразу захолодило. Да меня всего, если честно, захолодило до мокрых, зато потеплевших, штанов. Знакомая акулья морда прошла буквально в сантиметрах перед глазами, пока наши тела разлетались. Мое от удара, нежить гасила инерцию рывка. Но могу собой гордиться — высадил всю обойму так и не выроненного Макарова и всеми пулями попал. Только плевать оно хотело на Макарова, несмотря на все награды, включая звезду Героя Социалистического Труда и сталинскую премию, полученную Николаем Федоровичем за пистолет. Как собственно наплевало оно и на длинную очередь, ударившую в левый бок твари, выбивая фонтанчики плоти с противоположной стороны. Две звезды Героя Труда Михаила Тимофеевича тварь так же не впечатлили. У кого у нас там три звезды было? У Хрущева? Вот пусть он своим знаменитым, хоть и фейковым, ботинком эту тварь охаживает. У Курчатова еще три звезды были. Но применять его поделки — уже перебор. И о чем только не подумаешь, пока последний аргумент вытягиваешь!

Выстрелить "мясорубкой" так и не успел. Только мы с тварью замерли в героических позах — она, напружинившись и взрыхлив землю когтями, я, приподнявшись на руке, почти как на картине Рембрандта, и вытянув в сторону нежити ракетницу. Тут со стороны трехэтажного жилого дома на территории монастыря бахнула винтовка. Солидно грохнула, раскатисто. Тварь разом обмякла, будто все кости из нее выдернули.

Сел, тряся головой и шаря вокруг в поисках выпущенного, по израсходованию обоймы, из рук Макарыча. Нашел, перезарядил, поднялся. Над стеной монастыря торчало несколько голов смотрящих округлившимися глазами не на тварь, а почему-то на меня. Что окончательно испортило настроение. Еще и плечо мерзнет. Пнул тварь по морде от души.

— Сволочь! Мне теперь историю для супруги придумывать, за какой такой гвоздь в женском монастыре я зацепился, что неопренку порвал! А порвал бы не на плече, а ниже, вообще бы отбрехаться не смог! Тварь!!! — и пнул еще раз, успокаиваясь.

Адреналиновый шторм все еще ходил по организму, руки подрагивали, но запал куда-то бежать и что-то делать постепенно проходил. Вернулся к забору так и не найдя вырванный клок защитного костюма. Сожрал он его, что ли?

Дальше было почти не интересно. Перелез через стену, поручкался, поговорил. Еще поговорил. Послал монашек к их богу — я из другого пантеона и абсолютно ничем им не обязан. Нашел более адекватных собеседников. И тут заметил дедка, вышедшего из дверей жилого корпуса со здоровенной винтовкой за спиной. Дедок закурил, окутавшись клубом дыма первой, самой вкусной затяжки. Потом глянул на меня, уже подходящего к крыльцу.