— У меня вести, которые Блистательный услышать захочет, — настаивал Микава. — Можете передать, что это касается господина ай-Салука.
— Я... да, господин, — сдался слуга, знавший о том, что султан благоволит чужеземцу. — Я передам вашу просьбу старшему смотрителю.
— Благодарю. Я подожду здесь.
Микава остался один в просторной комнате. Усевшись на мягком диване, он погрузился в ожидание. Солнечный свет струился сквозь окно и падал на картину в золотой раме: многопалубные парусные корабли под ивирскими флагами входят в порт, где догорают остатки ксаль-риумской эскадры. Битва у острова Удан-Кар, несомненно. 28 день Осени 1658 года — одна из величайших побед ивирского флота. Имперский Магистр — вернее, тогда еще адмирал — Ювеас Трайон сам загнал свой флот в ловушку, бездарно загубил пятнадцать кораблей, а после битвы покончил с собой. Неудивительно, что Ажади Восьмой проводит неприкрытые параллели между Удан-Каром и Сафири. К несчастью для ивирцев, если после Удан-Кара Империя, уже вовлеченная в тяжелую войну с анадриэльцами на востоке, пошла на уступки и заключила мир на выгоднях для Ивира условиях, после Кехребара надеяться на такое не приходилось. После сражения в Ивирском Море и потери флота Ажади, осознав, наконец, неизбежное, тайно отправил в Ксаль-Риум эмиссаров, в надежде начать переговоры о мире, но шансы на успех были ничтожны.
Ждать пришлось долго — больше часа прошло, прежде чем появился сам Исхандер иль-Ваз, старший смотритель дворца. Высокий, круглолицый, седоусый мужчина небрежно кивнул наемнику-иноземцу.
— Капитан Симамура, вы можете пройти. Блистательный Ажади примет вас в гостиной.
— Благодарю, господин иль-Ваз, — Микава изобразил поклон и последовал за щуплым молодым прислужником, безмолвно ждавшим в дверях.
Слуга проводил его наверх. У дверей в гостиную стояли на страже двое воинов Блистательной Гвардии. Перед Микавой они расступились, пропустив "господина военного консультанта". Слуга остался позади, даже не пытаясь пройти. Двери закрылись за Арио Микавой, и тот низко поклонился султану:
— Блистательный Ажади, я безмерно раз, что вы смогли уделить мне немного времени.
Султан отвернулся от окна. На его лице было бесстрастное выражение.
— После войны придется многое изменить в нашем флоте, — сказал он. — Боюсь, люди, которые сегодня поставлены во главе его, банально не способны выполнять собственную работу. Сначала капудан-паша — мой дядя! — бесполезно погубил наши лучшие корабли у Анлакара, да еще и опозорил наш род, попав в плен к ксаль-риумцам. Теперь и дениз-паша иль-Абри погубил вверенную ему эскадру. По крайней мере, у него достало чести погибнуть в бою. Но это единственное, что можно сказать о нем хорошего, и это никак не преуменьшает его преступлений.
О том, что он сам отдал приказ иль-Абри: вступить в бой с ксаль-риумцами, невзирая ни на какие обстоятельства — Ажади Солнцеподобный не счел нужным вспомнить. Микаве было жаль дениз-пашу, Савад иль-Абри был неплохим человеком. В других обстоятельствах он мог бы стать хорошим адмиралом, но не в Ивире и не сегодня, конечно.
— Предстоит избавиться от трусов, глупцов и предателей, — завершил Ажади. — Прольется много крови, но это неизбежная жертва во имя возрождения славы Ивира.
Арио Микава снова склонил голову и заговорил, увидев благоприятный момент:
— Вы очень мудры, Блистательный. Безусловно, это следует сделать, но... я боюсь, что измена укоренилась глубже, чем вы предполагаете.
Ажади резко развернулся на месте:
— Ты что-то знаешь, капитан Микава? Некто осмелился бросить вызов власти султана? Смотритель дворца сказал, что ты упомянул имя ай-Салука. Говори!
— У меня нет безусловных доказательств, Блистательный, — пряча ухмылку, произнес Микава. — Но... кое-какие слухи дошли до меня. Вы, конечно, знаете про господина иль-Кедама?
— Еще бы, — Ажади скривился, — он твой покровитель, капитан. Причем здесь он?
— Мне стало известно, что господин иль-Кедам принимает у себя Сиятельного иль-Салука. А также еще нескольких человек.
— Кто именно? — зло спросил султан.
— Кифар иль-Маадат и генерал иль-Дамаэзи, — ответил Микава. — Быть может, в их встречах и нет ничего предосудительного, но меня это заставило насторожиться.
Ажади новость тоже встревожила, султан стиснул зубы и сжал кулаки. Еще бы, во имя всех демонов! Кифар иль-Маадат был одним из главных людей в ивирском казначействе и ведал финансами Султаната. Усти-гинель иль-Дамаэзи был начальником штаба ивирской армии, охранявшей Лакрейн. Сиятельный паша Ай-Салук, дальний родич султана, ничем особенным не выделялся, но формально мог претендовать на трон. И, наконец, иль-Кедам, один из богатейших людей в Ивире. Не нужно быть гением, чтобы сложить один и один и получить два.
— Кто сообщил тебе такие вести? — спросил Ажади.
— Один из слуг иль-Кедама, — ответил Микава. — Это надежный человек, уже довольно долго поставляющий мне информацию.
— Еще что-то он передавал тебе?
— Да, Блистательный. Послезавтра вечером в загородной усадьбе иль-Кедама заговорщики встречаются снова, — Микава позволил себе употребить слово "заговорщики" и понял, что не ошибся: лицо Ажади окаменело, а в глазах вспыхнула ярость.
Некоторое время султан молчал, сложив руки за спиной и отвернувшись к окну. Затем, не поворачиваясь, сделал резкий жест.
— Ступай, капитан Микава. Уходи и забудь обо всем, что рассказал мне. Я благодарен тебе за предостережение, но прочее тебя не касается.
Микава, пятясь спиной вперед, поклонился.
— Я всегда счастлив служить вам, Блистательный.
1 Арнат — крупный хищник, отличается быстротой и свирепостью.
2 Лараги — небольшие морские птицы. Йары и ратты — животные, попавшие на Дагерион, предположительно, вместе с людьми с их родины.
ГЛАВА 20
Виктэр. Столица Республики Геалар. 23 Лета.
Стоя у резных перил, Адриан ле Нэй — он же Ральен Даво, он же Маэстро — любовался барельефом на бронзовых плитах вдоль длинной стены. Изображения символизировали борьбу за свободу и победу Республики, и были расположены в хронологическом порядке. На первом шеренги солдат стреляли по людям в простой одежде — печально знаменитый "день пророка Виртуления". В этот праздник, отмечавшийся 76 Зимы, в 1875 году по приказу градоначальника Виктэра войска открыли огонь по мирной демонстрации, организованной партией эквалитистов в знак протеста против отмены королем Фернаном Пятым законов о гражданских свободах. Было убито почти двести человек; позднее власти заявили о провокациях со стороны демонстрантов, среди которых, якобы, прятались вооруженные террористы, первыми начавшие стрелять по солдатам. Но до этого уже никому не было дела — народ, и прежде не питавший любви к королю, пришел в ярость. Пламя восстания охватило Геалар. Многие войсковые подразделения и часть флота перешли на сторону эквалитистов. В ночь на 54 день Весны 1876 года повстанцы захватили Палэйс-Люмиер, столичную резиденцию короля — этому событию был посвящен второй барельеф. Сам король весьма своевременно скончался за несколько дней до штурма от сердечного приступа — а может, покончил с собой или его отравили. Наследник предпочел не искушать судьбу и сбежал в Анадриэйл, где его потомки и по сей день существовали в роли "принцев в изгнании". До них уже никому не было дела, да и сами они давно оставили надежды вернуть трон. Нынешний глава геаларской династии владел в Анадриэйле крупной фабрикой и если называл себя королем, то только "королем печатных машинок" — деньги, прихваченные дедом во время бегства, пошли в дело и окупились сторицей.
Следом за штурмом Люмиера, ознаменовавшим рождение Республики, шли другие бронзовые плиты. Учреждение Первого Конвента. Подавление "мятежа реставраторов" в 1890 году — единственной попытки упомянутой королевской династии вернуть власть над страной. Прочие славные события из жизни Геаларской Республики. Последний барельеф изображал изгнание агинаррийских оккупантов из Виктэра. Агинаррийцы в панике бежали, теряя оружие, а победоносные солдаты под знаменем Республики преследовали их, топча брошенные беглецами флаги и штандарты. Картина, конечно, слегка искажала реальность. Вклад геаларцев в Северную Войну был минимален: измученная постоянными дрязгами Конвентов и революционными экспериментами эквалитистов Республика была разгромлена северянами и захвачена меньше чем полгода. И позднее агинаррийцы не бежали из Виктэра в панике, разбитые геаларскими войсками, а оставили город — и все острова Республики — по условиям Шлассенского мирного договора. Ушли неспешно, в течение года, оставив после себя чувство неизбывного унижения. Даже своим отступлением агинаррийцы втоптали в прах геаларскую гордость, и ле Нэй иной раз слышал злые реплики от людей, смотревших на последнюю — пока картину в Галерее Славы. Зато фреска была эффектной, внушала молодым геаларцам чувство гордости, а о том, как все было на самом деле, теперь писали историки, не без успеха скрывавшипе постыдную правду за многословными, туманными формулировками.
Кроме того, Северная Война все же кое-чему научила власти Республики. Унижение не сломило геаларцев, но заставило сделать определенные выводы. Нынешний Геалар был весьма силен — уже почти сравнялся с Анадриэйлом — и вел активную политику, направленную на то, чтобы занять главенствующее положение в Коалиции. Вдоль каменной стены оставалось еще немало места для новых барельефов.
Пока ле Нэй любовался бронзовыми изображениями, к нему подошел человек в строгом темно-сером костюме. Адриан сразу узнал угловатое, гладко выбритое лицо Дирижера. Тот, облокотившись о перила, несколько секунд смотрел на барельефы, затем повернулся к ле Нэю.
— Неплохая работа, — заметил он. — Симон Прего всегда был отличным мастером.
— Я не слишком разбираюсь в таких вещах, — отозвался ле Нэй. — Но следовало бы уважительнее отнестись к истории.
— О, историю всегда пишут победители, — хмыкнул Дирижер. — Впрочем, мы здесь не для диспута по искусствоведению. Пройдемте в беседку, Даво, есть разговор.
Они отошли от огороженной перилами стены с барельефами и углубились в аллею. Здесь, в тени деревьев, прогуливалось много людей. В конце аллеи били фонтаны. Парк Сабьез был знаменит еще при королях, позднее заброшен, но лет десять назад восстановлен в былом великолепии. Правда, с новыми декорациями. Там, где раньше возвышались статуи королей и богинь в виде крылатых дев с мечом, книгой, лампадой или астролябией в руках (в зависимости от того, что они символизировали) теперь были вожди Конвентов и выдающиеся деятели из числа эквалитистов, а королевские багряные лилии сменило изображение руки с раскрытой ладонью — символ Республики.
Ле Нэй и Дирижер нашли свободную беседку. В ларьке неподалеку продавали пиво, чай и прохладительные напитки, небольшая очередь обсуждала последние новости из Тэй Анга. Усатый толстяк эмоционально вещал о том, что "пора вмешаться и повторить северянам урок прошлой войны".
— Им хочется воевать, — усмехнулся ле Нэй. — Пример Ксаль-Риума кое-кого ничему не научил.
— Войны — не наша забота, Даво, — ответил Дирижер и, не развивая спор, сразу перешел к делу. — Возникла проблема.
— Какого рода?
— Из Ксаль-Риума бежал один человек. Юрген нар Кааринт, по прозвищу Барон. Этот каннивенец поставлял нашим людям в Империи информацию, но ксаль-риумцы разоблачили его. Теперь Барон здесь.
— Мы должны вывезти его? — опыт в делах такого рода у ле Нэя уже был. Он вспомнил не столь уж давнюю историю с "Киньелем".
— Все не так просто. Барон, судя по всему, не вполне доверяет нам. Возможно, думает, что это мы его выдали. В общем, есть подозрение, что он решил поторговаться с "Омбрей".
— "Поторговаться"?
— Да. Он вывез из Ксаль-Риума очень ценные документы. И, похоже, решил продать их геаларцам. Впрочем, с нами тоже ведет переговоры. Скоро я встречаюсь с ним.
— Что я должен сделать?
— Прямо сейчас — ничего. Но будьте готовы. Когда получите команду, свяжетесь с Мари. Вы знаете, как ее найти. Она позаботится об остальном.
— Она передаст инструкции?
— Да. Наша главная задача — чтобы эти бумаги не достались геаларцам. Разумеется, крайне желательно самим получить их. Приказано не останавливаться ни перед чем ради достижения цели. На этом пока все, — Дирижер кивнул, встал и вышел наружу.
Ле Нэй еще несколько минут сидел в приятной тени и прохладе беседки, затем присоединился к очереди и купил холодный аржус. Вернувшись к барельефам, он потягивал напиток прямо из горлышка, чем заработал несколько неодобрительных взглядом от прохожих. Ле Нэй любовался последним в ряду бронзовых изображений — тем, где геаларцы гонят прочь агинаррийцев. Вспомнились слова толстяка — "пора повторить урок!" Может, и правда, приближается время, когда кое-кому снова придется получить урок, и второй раз за тридцать лет войска Сегуната войдут в Виктэр. Адриан ле Нэй был бы рад поспособствовать этому.
Тэй Дженг.
Радиоприемник хрипел какую-то мелодию — трудно было разобрать музыку за постоянным треском помех. Создавалось впечатление, что несчастная певичка тяжело простудилась, и ее голосок то и дело прерывается надсадным кашлем. Иджиме Сетано без особого аппетита ковырялась в тарелке с разваренными зернами заргу, сдобренными файей — местным овощем, сладковатым и пряным. Имелось также масло, немного тушеного мяса, рыба и заргай — пилотам полагалось усиленное питание. Еда была вполне недурной — если не вспоминать о деликатесах, которые готовил домашний повар в Кинто, конечно — но из-за жары аппетита не было.
Было время обеда, и пилоты собрались в "столовой", роль которой выполнял парусиновый навес, под которым располагались длинные столы. С кухни веяло приятными запахами. Здешний повар действительно неплохо готовил, правда, основу рациона составлял незименный заргу — питательный, но за годы учебы в "Риосен" надоевший дальше некуда. Вздохнув, Иджиме отправила в рот очередную ложку желтоватых зерен. Есть-то все равно надо. Пилот должен быть в хорошей форме. Митсури, еще пока они тренировались на Айто, пугала молодняк историями о летчиках, которые разбивались потому, что теряли сознание прямо в воздухе на крутых виражах. Из-за плохой еды и местной жары ослабленный организм не выдерживал перегрузок.
— Имперцы расколотили-таки султанский флот. Все радиостанции об этом твердят, — заметил Кейдзи. Братец на аппетит никогда не жаловался — его тарелка уже успела опустеть, и он потянулся за металлической кружкей с горячим игни.
— Брр... — поежилась Иджиме. — Как ты можешь пить игни по такой погоде, ума не приложу.
— Ты просто слишком привередлива, сестренка, — рассмеялся юноша. — И всегда такой была.
— Я-то? — возмутилась Иджиме. — Я, к слову, живу тут в тех же условиях, что и все. И летаю, как все. Даже получше некоторых, — насмешливо заметила она.
— Я же говорил — сбила с небес одного свободника, и возгордилась, — фыркнул Кейдзи.
